Словесница Искусств • №42 (2018/2) • Вместе 20 лет by Martynec Alexey

Словесница Искусств КУЛЬТУРНО-ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИЙ ЖУРНАЛ

Вместе 20 лет

№ 2 (42) 2018

Словесница Искусств № 2 (42) 2018

Культурно-просветительский журнал Издается в Хабаровске с 1998 года Выходит 2 раза в год

Лауреат конкурса среди провинциальных изданий, пишущих о культуре, проводимого АНО «Единство культуры и журналистики» совместно с Фондом Форда (1999) Лауреат Всероссийского конкурса журналистов «Золотой Гонг – 2001» Лауреат Всероссийского конкурса журналистов «Лица российской провинции» (2004) Лауреат Хабаровского краевого фестиваля духовной культуры «Святой России край» (2007) Серебряная медаль Дальневосточной выставки-ярмарки «Печатный двор – 2008» Гран-при IX Всероссийского смотра информационной деятельности домов (центров) народного творчества (2012)

РЕДАКЦИЯ: Главный редактор Елена Викторовна ГЛЕБОВА Художественный редактор Галина Ивановна ПЕРШИНА Выпускающий редактор Наталия Васильевна РОДИНА Интернет-версия журнала Алексей Викторович МАРТЫНЕЦ

РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ: Глебова Елена Викторовна главный редактор журнала «Словесница Искусств» Федосеев Олег Александрович (КГАУК «Краевое научно-образовательное творческое объединение культуры») Черепанова Светлана Юрьевна (Хабаровский краевой благотворительный общественный фонд культуры)

Свидетельство о регистрации средства массовой информации ПИ № ТУ27-00252 от 7 декабря 2011 г. Выдано Управлением Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций по Хабаровскому краю и Еврейской автономной области Учредитель: Хабаровский краевой благотворительный общественный фонд культуры (680000, г. Хабаровск, ул. Муравьева-Амурского, 17). Краевое государственное автономное учреждение культуры «Краевое научнообразовательное творческое объединение культуры» (КГАУК «КНОТОК») (680000, г. Хабаровск, ул. Фрунзе, 69а). Издатель: Краевое государственное автономное учреждение культуры «Краевое научно-образовательное творческое объединение культуры» (КГАУК «КНОТОК»)

Адрес издателя и редакции: 680000, Хабаровск, Фрунзе, 69а Тел. (4212) 30-44-12. E-mail: slovoart@mail.ru www.slovoart.ru, http://словесницаискусств.рф www.fkhv.ru Отпечатано в АО «Хабаровская краевая типография» 680038, Хабаровск, ул. Серышева, 31 Тираж 750 экз. Выход в свет 15 мая 2018 г. Цена свободная 12+ © Все права защищены. Перепечатка и воспроизведение полностью или частично текстов только с письменного разрешения. Редакция оставляет за собой право не рецензировать присланные тексты и не отвечать авторам. За точность фактов ответственность несут авторы

На первой странице обложки: Г.Д. Павлишин «Поэма о Приамурье». 1970–1980 Флорентийская мозаика. 400 х 300 Пересъемка Алексея Мартынца

СОДЕРЖАНИЕ ГЛАВНАЯ ТЕМА: ВМЕСТЕ 20 ЛЕТ 3 Елена ГЛЕБОВА. Сила слова 7 Сила образа 12 Сила идеи 13 СЛОВА ДРУЗЕЙ

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ ВЫСТАВКИ 22 Виктория ШИШКИНА. Прекрасное уходящее 26 Наталья ПОЗИНА. Портреты-образы 28 Валентина КОСТАНДИ. Оберегающий свет ЭТНИКА 30 Анна МОРОЗОВА. По имени Солнце 32 Елена ГЛЕБОВА. С точки зрения этнографии 35 Виктория МАЛАКШАНОВА. Владыки студеных морей КОЛЛЕКЦИЯ 39 Ирина НОВИЧКОВА. Вселенная эвенкийского бубна ПЕРСОНА 42 Ольга ПРИВАЛОВА. Метафоры, которыми живем ПАМЯТЬ 46 Александр ЛЕПЕТУХИН. Роберт Юрьянов. Сложная работа 50 Тамара БАБУРОВА. Тайна смеха ГРАНИ ДУХОВНОСТИ 54 Виктория ШИШКИНА. Светлый труд

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ РЕЦЕНЗИИ 62 Нина ДУБИНИНА. Верой и правдой КАК ЭТО БЫЛО 63 Анна БЕЛЫХ. «Оставить родину и идти в места отдаленные...» ИССЛЕДОВАНИЕ 68 Анна БЕЛЫХ. Милость августейших 70 Иван ШЕВНИН. Письма старообрядческого епископа Иосифа (Антипина) РОДОСЛОВНАЯ 75 Мария БУРИЛОВА. Потомки амурских казаков Богдановых ТОЧКА НА КАРТЕ 81 Алексей ВЕЖНОВЕЦ. Остров Ионы в Охотском море 84 Игорь МОЖЕЙКО. Остров Торсона ДАЛЬНЕВОСТОЧНИКИ 89 Вера БЕЛОУСОВА. Светлана Вишнякова. Женский портрет 92 Светлана ВИШНЯКОВА. Песни нанайца 96 Лариса САЛЕЕВА. Раритеры Ремизовского

ЛИТЕРАТУРА СУДЬБЫ 102 Клара ЗИЛОВА. Со временем вровень ШТРИХИ 106 Елена ГЛЕБОВА. Где-то на Белой горе 110 Александр ТАБУНОВ. Свет и мрак. Судьба Анатолия Могильникова 115 Валерий ЧЕРКЕСОВ. Голос Леонида Завальнюка СТРОКИ 120 Виктор КВАШИН. Последний табун Дамура 130 Валерий СМИРНОВ. Чудаки с Улики

136 АВТОРЫ

ГЛАВНАЯ ТЕМА

Вместе 20 лет Елена ГЛЕБОВА

Сила слова

Виктор Антонов. Однако! 2013. Холст, масло

«У нас легкая рука», – сказала председатель правления Хабаровского отделения Российского фонда культуры Светлана Черепанова и пустила в плавание журнал под парусом цветаевской строки – «Словесницу Искусств». Двадцать лет назад, в октябре 1998-го, появился его первый номер и стал событием в культурной жизни Хабаровска. В ситуации высокого социального напряжения, когда менялись правительства и обесценивались деньги, выход в свет периодического издания культурной направленности казался, по меньшей мере, поступком самонадеянным. Но идею поддержали творческие и неравнодушные люди, и стало понятно, что пришло время создавать новое пространство дальневосточной культуры. Красивый глянцевый журнал (не в нынешнем понимании этого слова) вошел в официальный список региональных средств массовой информации, но на фоне своих коллег с их быстрыми газетными строчками и кратким обзором насущных вопросов выделялся сосредоточенностью на проблемах дальневосточного искусства, давал крупные планы художников, литераторов, музыкантов, погружал в глубины истории. Конечно, в данном случае речь не шла о старейшем литературном журнале «Дальний Восток», у которого изначально был свой путь и определенные задачи – публикация прозы, поэзии, публицистики. Тогда мы называли себя первыми на этом поприще, а спустя время благодаря тесному сотрудничеству с Государственным архивом Хабаровского края узнали, что с 1920 года на Дальнем Востоке издавался «журнал культуры, искусства и социального строительства» под названием «Творчество». Он выходил во Владивостоке, а редакцию представляли Николай Чужак, Сергей Третьяков, Николай Асеев, Давид Бурлюк, Виктор Пальмов, Петр Незнамов. Революционные ветры дули с особой яростью, интервенция и Гражданская война были повседневной реальностью, и уже ощущалась нехватка продовольствия и товаров первой необходимости, а группа поэтов и художников стремилась познакомить читателей с творчеством своих собратьев из «центра», рассказывала о главных культурных событиях страны, о различных направлениях в искусстве, из которых на страницах журнала главенствовал футуризм.

Николай Асеев в очерке «Октябрь на Дальнем» вспоминал о том странном и страшном времени: «Власть в городе фактически была в руках японцев, за пределами города, в сопках – в руках партизан. Ощущение литературного полуподполья бодрило и поднимало силы. Николай Федорович Чужак отстаивал в Далькоме необходимость журнала. И наконец добился своего. Футуризм был признан и усыновлен как литературное течение, борющееся на стороне пролетариата. Журнал «Творчество» стал культурным центром Дальнего Востока. Из Читы откликнулся Петр Незнамов, из Никольска-Уссурийска, из Верхнеудинска, из Николаевска-на-Амуре нам слали письма с поддержкой и приветом. Койкогда приходили письма и стихи, написанные кривыми бледными буквами, огрызком карандаша, очевидно, на камне или обрубке пня – это были самые ценные, из сопок от партизан. Сочувствие к журналу и к нашей работе поднимало и крепило нервы. Мы в городе, кишащем интервентами и контрразведчиками, чувствовали себя такими же литературными партизанами, беспокоящими сознание, делающими вылазки против беляков на литературном фронте, ободряющими и перекликающимися со своими, отошедшими в сопки и затаившимися в них». В своих статьях лидеры «Творчества» вели горячие дискуссии о назначении литературы и искусства в жизни пролетариата, публиковали сочинения Владимира Маяковского, Велимира Хлебникова, Венедикта Марта, поддерживали начинающих авторов, иллюстрировали журнальные страницы графикой П. Любарского,

ГЛАВНАЯ ТЕМА

Д. Бурлюка, В. Арсова, делали обзоры художественных выставок. Кроме того, здесь публиковались официальные документы о передаче комиссариату просвещения культурно-просветительской работы в местах лишения свободы или, например, о передаче библиографического дела в РСФСР государственному издательству, и даже статьи Ленина и Сталина. Словом, этот яркий, бурлящий идеями и держащий руку на пульсе времени журнал стал выдающимся явлением дальневосточной культуры. Жаль, что его путь оказался коротким. Во Владивостоке вышло всего семь номеров, в 1921-м редакция перебралась в Читу, но и там «Творчество» просуществовало недолго. Машина тоталитарного государства перемолола судьбы его создателей. Асееву удалось выйти в официально признанные писатели, Бурлюк оказался на чужбине, Третьякова репрессировали. Звезда этого издания быстро вспыхнула и так же быстро погасла, и все же «журналу культуры, искусства и социального строительства» удалось осветить пространство далекой восточной окраины. А столь подробно о «Творчестве» потому, что вышедший почти через 80 лет первый номер «Словесницы Искусств» теперь воспринимается нами как его продолжение. Создавая новый культурно-просветительский журнал, мы тоже видели его главную задачу в формировании единого культурного пространства не только Хабаровского края, но и всего Дальневосточного региона. Ведь в конце 1990-х творческие люди находились в серьезном отрыве и от «культурных столиц» России, и друг от друга. И в то время «Словесница Искусств» оказалась единственным на Дальнем Востоке изданием, рассказывающим о его истории, искусстве, событиях современной культурной жизни. Конечно не сразу, но удалось объединить под одной обложкой художников Владивостока, Благовещенска, Магадана, Якутска, Южно-Сахалинска, мастеров декоративно-прикладного искусства, театры. В разные годы мы готовили тематические номера «Художники Дальнего Востока», «Город на театральной карте», «Дальний Восток в пространстве мифа и легенды», «Философия обряда», «Вера. Надежда. Любовь», «Дальний Восток: славянская линия жизни», «Прорастая на востоке», «Лики наследия»... Всего 42 номера – полноценных, полновесных, охватывающих самые разные направления культурной и духовной жизни «далекой восточной окраины России»,

как называли в начале XX столетия наш регион. Сегодня такое сравнение неуместно. Дальневосточные музеи участвуют в совместных проектах с крупнейшими российскими и зарубежными музеями, театры становятся лауреатами национальной премии «Золотая Маска», уникальное искусство коренных народов Севера открывается миру на международных фестивалях и форумах. Событий так много, что далеко не все они попадают в очередной выпуск «Словесницы Искусств», хотя журнал давно перешел в формат «толстых». Но так же, как и наши далекие коллеги из футуристического «Творчества», мы стараемся не отставать от времени. Через двадцать лет хочется вернуться к самому первому номеру, на обложке которого значится октябрь, 1998-го тогда еще почти невесомому в 32 полосы. Пролистать страницу за страницей, всмотреться в «лицо» каждой публикации, перечитать неразборчивые росчерки авторов или персонажей, оставленные ими на журнальных полях на долгую добрую память. Безмерно жаль, что многие из этих людей теперь в ином мире – наглядная иллюстрация к тому, что жизнь коротка. Художник Евгений Васильевич Короленко специально для этого выпуска сделал восемь графических портретов генерал-губернаторов Приамурья в хронологической последовательности: от первого – Н.Н. Муравьева-Амурского, до последнего – Н.Л. Гондатти. Другой крупный дальневосточный мастер, Василий Евтропович Романов, предложил к публикации страницы своих воспоминаний о том, как зарождалась и воплощалась в красках идея большого полотна «Айгунский договор», которое он написал в 1946–1947 годах в Благовещенске. Картина находится в собрании Хабаровского краевого музея им. Н.И. Гродекова, и это не только произведение искусства, но и отражение важнейшего исторического события, когда после многотрудных усилий Н.Н. Муравьева территория Приамурья была закреплена за Российским государством. Замечательный текст Николая Вознюка «Звон бубенцов почтовой тройки соединял нанайские села» стал путешествием в начало века, когда в национальные глубинки приходила новая советская жизнь, а продолжением этнической темы стал обзор российско-американской выставки «Лики гармонии и надежды», представляющей искусство коренных народов Дальнего Востока России и Северной Америки. В

ГЛАВНАЯ ТЕМА экспозицию вошли произведения живописи, графики, предметы декоративно-прикладного искусства из собраний Дальневосточного художественного музея, Хабаровского отделения Российского фонда культуры Фонда за возрождение коренных народов Сибири и Дальнего Востока (Сиэтл, США). Другим проектом Дальневосточного художественного музея, запечатленным на страницах первого номера «Словесницы Искусств», стала небольшая, но удивительная по содержанию выставка традиционных деревянных кукол кокэси – от старинных до современных. Этот материал положил начало одному из тематических направлений в журнале, связанному с культурными традициями Страны восходящего солнца. Театр пантомимы «Триада», находящийся в тот момент на пике популярности, в материале театроведа Анны Шавгаровой раскрыл кредо своего успеха – талант, труд, творчество. О главных событиях музыкальной и театральной жизни Хабаровска в конце XIX – начале XX века мы прочитали в исследовании музыковеда Светланы Монаховой и в свою очередь подготовили материал о Дальневосточном симфоническом оркестре под управлением маэстро Виктора Тица, который несколько десятилетий считался визитной карточкой города и края. Первый номер «Словесницы Искусств» укрепил нашу дружбу с писательницей Юлией Алексеевной Шестаковой и искусствоведом Валентиной Гавриловной Стариковой, чьи тексты и в дальнейшем не раз украшали журнал. Прикасаясь к литературной жизни, мы сделали небольшой обзор и представили только что вышедший в свет сборник «Поэтический город» со стихами Петра Комарова, Михаила Асламова, Людмилы Миланич, Роальда Добровенского, Игоря Крашенного, Павла Халова, Лады Магистровой, Евгения Кохана, Ларисы Дорофеевой, Александры Арман. Анонсировали готовящийся к печати сборник поэтессы Лады Магистровой «Дозвольте Вам ладони протянуть…». Рассказали о серии книг «Золотое наследие», которая начала издаваться Хабаровским отделением Российского фонда культуры. К этому времени уже вышли книги о крупных дальневосточных искусствоведах Клавдии Павловне Белобородовой и Валентине Гавриловне Стариковой, художнике Владимире Ивановиче Клипеле, писателе Всеволоде Петровиче Сысоеве. И в этом же номере – интервью с Сысоевым, эссе «Натурщицы» Стариковой, очерк «Люди Амура» Клипеля. Обращая взор в прошлое, известный хабаровский краевед Анатолий Жуков рассказал о полузабытой и во многом трагической судьбе русского революционера Ивана Пантелеймоновича Емельянова. Еще мы заглянули в теперь уже раритетный альбом начала XX века, принадлежащий ученице Владивостокской школы III ступени Клаве Мязиной, где записывали стихи, оставляли рисунки и пожелания ее сверстники. Альбом с незатейливыми, но искренними пробами пера хранился в фондах Гродековского музея, а благодаря историку Татьяне Мельниковой читатель смог прикоснуться к давно минувшему времени, ощутить его аромат. И последняя страница – «Смотри, это птица взлетает…». Стихи живописца от Бога Игоря Шабалина. Так его

Редакция журнала: В. Колягина, В.В. Белобородов, Г. Першина, С.Ю. Черепанова, Е. Глебова. 1998

Е.В. Короленко, М.Ф. Асламов, И.В. Никифорова. Презентация первого номера. 1998

В.В. Белобородов, В.П. Сысоев, В.Е. Романов. 1998

Ю. А. Шестакова. 1998

Т.В. Мельникова. 1998

ГЛАВНАЯ ТЕМА назвал другой художник, Александр Лепетухин, написавший хороший графический портрет Игоря Евлампиевича и подготовивший к печати эту поэтическую подборку. Среди стихотворений есть одно коротенькое под названием «Поэту». Вдруг показалось, что сегодня оно звучит как посвящение «Словеснице Искусств» в честь ее 20-летия. Ты не садовник, не хирург. Но на язык коротких строчек Туманных знаков переводчик. Владелец бесполезных рук. Ты не страница из страниц. Но в толще жизни Лишь закладка. Там между строчек не загадка, А пища для пытливых лиц. И еще вспомнились слова Всеволода Петровича Сысоева. На презентации первой «Словесницы» он сказал: «Вы сделали этот номер, и теперь он уже ушел в Вечность». Тогда эти слова показались пафосными, а сегодня, пролистав 32 полосы октябрьского номера за 1998 год, ясно понимаешь его правоту. Потому что не поблекли события, не утратили актуальности темы, а герои материалов и авторы – здесь, рядом, в едином пространстве культуры под названием «Словесница Искусств». В этом и заключается сила печатного слова.

Наталия Родина – выпускающий редактор, Елена Глебова – главный редактор

Галина Першина – художественный редактор

Сила образа Обложка журнала – его лицо, и у каждого издания оно свое. По нему судят о статусе, профессиональном уровне, тематической направленности, и нередко достаточно беглого взгляда, чтобы все это определить. «Словесница Искусств» многолика. В ее портрете отразилось творчество дальневосточных художников, скульпторов, мастеров декоративно-прикладного искусства. Образ самой первой обложки нам подарил Алексей Черкасов. Его осенний пейзаж с упавшей на зеркальный асфальт яркой листвой, старыми домами и стремящимися ввысь новостройками сконцентрировал все главное о Хабаровске – неспешность ритма его жизни, соединение примет прошлого и сегодняшнего, природа как неотъемлемая часть городской среды. Алексей Черкасов родом с Сахалина, в его биографии переплелись две линии – художественная и медицинская, и художник, по всей вероятности, взял верх над врачом. К моменту выхода первого номера «Словесницы Искусств», Черкасов уже был достаточно известен. Его персональные выставки состоялись в Мраморном зале Хабаровского отделения Российского фонда культуры и Дальневосточном художественном музее, он принимал участие в художественных выставках в Токосаки,

Алексей Мартынец – редактор интернет-версии, фотограф

Геннадий Павлишин. Шаман. Бумага, акварель

ГЛАВНАЯ ТЕМА Айкаве, Ниигате и Аомори (Япония), Сиэтле (США), Монреале, Виктории, Ванкувере (Канада). Позднее с творчеством хабаровского художника знакомились жители крупных городов Китая и Кореи, персональные выставки прошли в Хабаровске, Владивостоке, Москве. Лицо второго номера «Словесницы Искусств» оказалось невероятно притягательным благодаря живописной работе Андриана Жудро «Взгляд». Автор рассказывал, что с портретом незнакомки, получившейся какойто совершенно нездешней, у него связана почти мистическая история. Словно бы рукой художника кто-то водил помимо его воли. Возможно и так, ведь в настоящем творчестве немало загадочного. Жудро приехал в Хабаровск из Минска, где окончил художественное училище имени Глебова, десять лет прожил на Дальнем Востоке, а потом поселился в Израиле. В Хабаровске Андриан Жудро участвовал в выставках, проводимых региональным отделением Российского фонда культуры и Союза художников. Персоналии проходили в Москве, Львове, Иркутске, Израиле, Чехии, Польше, отдельные работы вошли в собрания российских и зарубежных музеев. Двадцать лет назад Андриан Жудро сказал о себе так: «Я не принадлежу к художникам, работающим в одном жанре. Картины, которые я пишу, возникают в моей душе спонтанно после встреч с прекрасными людьми, воспоминаний о родной Беларуси, от созерцания космически глубокой природы Дальнего Востока…». Помимо обложки мы опубликовали на ее четвертой странице еще несколько живописных произведений Жудро – «Васильки», «Диана», «Баба Сеня и ее кошечки», «Село Мичуринское». Удивительно, но даже небольшой формат этих иллюстраций и не самое лучшее качество типографской печати не помешали передать особое свечение работ этого мастера. В 1999 году в Хабаровске произошло неординарное событие. Известный писатель-сатирик Михаил Задорнов решил установить памятник своему отцу Николаю Павловичу Задорнову, автору исторических романов о Дальнем Востоке, в в числе которых «Амур-батюшка». Всколыхнулась творческая общественность, хабаровские скульпторы представили на объявленный Задорновым-сыном конкурс проекты, чиновники ломали копья по поводу выбора места для «бронзового писателя», и в итоге на городской набережной появилась скульптура работы Владимира Бабурова. Достойная, удачно вписанная в городской ландшафт, она определила визуальный образ очередного номера «Словесницы Искусств», на страницах которого отразилась хроника создания памятника Николаю Задорнову, интервью с авторами проекта (№ 2 (3), 1999). Теперь, два десятилетия спустя, серию этих публикаций можно рассматривать как исторический документ, запечатлевший преображение Хабаровска на рубеже XXI века. А с Владимиром Бабуровым судьба нас еще не раз сводила. Мы писали о творчестве этого художника, публиковали его графические портреты известных хабаровских музыкантов, писателей. В 2004 году, когда Хабаровский фонд культуры готовил к изданию книгу дальневосточного историка Валерия Павлика «Долгий путь на Амур.

Ерофей Хабаров и его «войско»», Владимир Филиппович создал для нее обложку. Совершенно бескорыстно. Со временем тема этнических культур стала в журнале одной из ведущих, и лица-обложки всегда соответствовали этому направлению. Начало положил «Шаман» Геннадия Павлишина, в чьих объемных и колоритных работах особая сосредоточенность на сакральном языке амурского орнамента, психологических особенностях северных сказок (№ 3 (4), 1999). Позднее одну из обложек украсила репродукция текстильного ковра известной нанайской художницы Людмилы Пассар (№ 2 (8), 2001). В нем отразился главный символ всех коренных народов – мировое Древо жизни. По-нанайски оно звучит как ялоан, на его ветвях сидят птички чока – души неродившихся детей. Когда приходит время, они слетают с Древа и вселяются в женщину. Так на земле продолжается жизнь. Узор на этом ковре Людмиле Ивановне передала ее бабушка, и для нее подобные вещи были самым дорогим наследством. Художница многие годы собирала старинные легенды и сказки своего народа, создавала серии декоративных панно, вырезала из бересты ажурные орнаментальные образы северных богов, тотемных животных. В итоге за свою не очень длинную жизнь она сформировала уникальное наследие для будущих поколений. «Живой как жизнь», сказал о русском языке Корней Чуковский. То же определение можно применить и к этническому искусству коренных народов Севера. Оно прорастает сквозь время, берет с собой знаки прошлого, обретает новые формы. Уникальный художник Николай У постигал искусство резьбы по дереву по древним образцам из музейных собраний, а потом в своих произведениях нанизывал на этот канон свое философское видение мира. Его выставки проходили в крупных российских и дальневосточных музеях, искусствоведы называли его первым художником из числа коренных народов Нижнего Амура, работающим по законам европейской графической и живописной техники, но сохраняющим этническое мироощущение. Дерево в руках Николая принимало сложнейшие формы, и даже небольшая скромная фигурка, которой сам он не придавал особого значения, была произведением искусства. Каждая работа отражала почерк Мастера. Хабаровский краевой фонду культуры обладает ценной коллекцией масок и ритуальной скульптуры Николая У. Эти предметы не раз представлялись на различных выставках, открывая зрителям новые смысловые оттенки и обостряя чувство потери, потому что художник ушел от нас слишком рано. Скульптурное изображение сэвэна, названное Николаем У «Оберег», определило образ тематического номера, который мы посвятили выдающемуся путешественнику, писателю и исследователю В.К. Арсеньеву – «Оберег земли» (№ 12, 2003). Через год в свет вышел еще один этнический выпуск «Словесницы Искусств» с новой работой Николая У на обложке (№ 14, 2004). Это была еще одна грань его творчества – графическая работа «Душа неродившегося ребенка» из собрания Дальневосточного художественного музея.

ГЛАВНАЯ ТЕМА

Валентин Степанов. Черемуха цветет. Холст, масло

Ульчский художник Иван Павлович Росугбу тоже начинал как резчик по дереву, но со временем обратился к ювелирному искусству, линогравюре, создал собственное направление – берестографику и обучал этой технике студентов Хабаровского технологического колледжа, филиал которого несколько лет существовал в с. Булава Ульчского района. Линогравюрой Ивана Росугбу «В недрах тьмы зарождается свет»,

где автор соединил наскальные изображения самых разных народов мира, а в центр поместил Космического лося из знаменитой каменной «галереи» возле нанайского села Сикачи-Алян, открывался издательский проект «Дальний Восток в пространстве Мифа и Легенды» (№ 1 (17), 2006). Он был рассчитан на два выпуска, и следующую обложку для нас сделал Илья Лиханов.

ГЛАВНАЯ ТЕМА «Амурский Ван Гог», как назвал его кто-то из художественной братии, много лет живет в Сикачи-Аляне, неподалеку от тех самых петроглифов, с которыми связан один из самых известных в Приамурье мифов о трех солнцах. Чистые краски его палитры наполняют каждый холст, графический лист, крошечный этюд. Они плещутся и в акварели из серии «Уснувший дракон» на обложке «Словесницы Искусств» (№ 18, 2006), и в удивительной по лаконизму работе «Красный дед» (№ 1 (23), 2009). А сколько иллюстраций сделал за это время Илья по нашей просьбе для оформления фольклорных материалов, которые мы периодически публикуем, в том числе и в этом юбилейном номере. Имя Ильи Лиханова известно в художественном мире, его работы разлетелись по многим городам, странам и коллекциям. Работать с ним – большая честь. «Лица» нашего журнала такие разные, в каждом отражена судьба автора, его связь с дальневосточной культурой. Это можно сказать о Юрии Алексеевиче Федорове – руководителе геодезической службы по профессии и художнике-камнерезе по призванию. Он создавал удивительные по колориту панно, чувствуя фактуру и цвет поделочного камня, воплощая самые разные сюжеты. Его работа «Аисты» стала обложкой одного из первых номеров нашего журнала в новом тысячелетии (№ 7, 2001). Годом раньше мы прикоснулись к творчеству одного из самых ярких дальневосточных живописцев – Валентина Степанова. Наполненное светом полотно «Черемуха цветет» на обложке (№ 5 (1), 2000) стало первым шагом к знакомству с трагической судьбой этого поцелованного Богом художника, погружением в мир его красок. «Весна» из собрания Хабаровской картинной галереи имени А.М. Федотова – емкая метафора сдвоенного номера «Словесницы Искусств», вышедшего к 70-летию Хабаровского края (№ 1–2 (21–22), 2008). Если разложить все выпуски журнала за 20 лет, получится достаточно объемная и содержательная выставка, отражающая все направления дальневосточного художественного творчества и лучших его представителей. Евгений Короленко и его работа 1962 года «Домашнее задание», принадлежащая Музею изобразительных искусств Комсомольска-на-Амуре (№ 2 (26), 2010), Александр Гуриков и холст 1984 года «На берегу» из коллекции Хабаровской картинной галереи имени А.М. Федотова (№ 2 (32), 13), Андрей Бельды и «Портрет проводника Арсеньева Гейкера Комбока» 1973 года из собрания Дальневосточного художественного музея (2 (34), 2014), Сергей Петухов и холст 1990 года «Сикачи-Алян» (№ 1 (25), 2010), Ильгис Галиуллин и гобелен «Небесный лось из Сикачи-Аляна» (№ 2 (28), 2011), Евгений Фентисов и пастель 1991 года «Посадка сети» (№ 1 (37), 2016), Алексей Шишкин и его акварель 1946 года «Хабаровск. Угол Тургенева и К. Маркса» (№ 1 (41), 2018)... Каждому мастеру посвящены страницы нашего журнала, и еще не раз мы будем обращаться к их творчеству, вглядываться в линии и полутона работ. И вспоминать еще совсем недавно бывших с нами Александра Лепетухина – графическая работа «Рождество» из серии «Путь» (№ 20, 2007), Игоря Шабалина – полотно «Компас» (№ 1 (33), 2014)...

Они очень разные по художественной форме, палитре, мироощущению, но без их творений большое полотно «Словесницы Искусств» было бы неполным, лишилось бы чего-то очень важного. Без волнующего «Театра» Виктории Романовой (№ 9, 2001), нежных «Золотых звуков» в технике батик Надежды Хрустовой (№ 19, 2007), сочных холстов «Ангел» (№ 24, 2009) и «Душа птицы» (№ 2 (40), 2017) Игоря Грабовского, чеканного образа первопечатника Ивана Федорова в одноименной работе Владимира Евтушенко (№ 1 935), 2015), строгих линий линогравюры «Пристань на Амуре» Николая Холодка (№ 2 (36), 2015). По нашим обложкам можно судить о разнообразии направлений дальневосточного искусства с его классическими направлениями и новыми тенденциями. Палех, соединяющий традиции различных иконописных школ, подарила нам для одной из обложек Наталья Михеева – творческую копию иконы «Чудо Георгия о змие» написанную яичной темперой (№ 1(15), 2005). Самобытный художник Сергей Машков делает арт-объекты из самых разных материалов, и один из них, «Про автора», обозначил тему номера «В начале было Слово» (№ 1 (27), 2011). Скульптор Надежда Семеновна Ивлева на всю жизнь оказалась связанной с Комсомольском-на-Амуре, приехав туда в 1955 году после окончания Ленинградского высшего художественно-промышленного училища имени В.И. Мухиной. Ее удивительная по настроению работа «Колыбельная» 1959 года из коллекции Музея изобразительных искусств Комсомольска-на-Амуре оказалась созвучной главной теме номера – «Время женщины» (№ 1 (31), 2013). Определяя свою миссию в создании единого пространства культуры, журнал составляет визуальный образ не только из произведений художников Хабаровского края. В нем есть сказочная «Корова» дальневосточника Сергея Зимина, который живет в Москве, но продолжает посвящать холсты и стихи родной земле (№ 1 (29), 2012). А бурлящий энергией цвета холст «Друзьятоварищи» 1963 года из фондов Сахалинского областного художественного музея стал поводом к знакомству с творческом знаменитого сахалинского грузина Гиви Манткавы, выпускника Тбилисской академии художеств, яркой индивидуальности, оказавшей серьезное влияние на дальневосточное изобразительное искусство (№ 1 (39), 2017). Культура нашего региона создавалась несколькими поколениями историков, литераторов, музыкантов, режиссеров, актеров, а ее художественная составляющая вообще уходит в неолит. В 1963 году во время археологических раскопок в районе поселения Кондон Солнечного района академик А.П. Окладников обнаружил «Амурскую Нефертити». Скульптурное изображение древней красавицы, датируемое III тысячелетием до н. э., стало мировой сенсацией, свидетельством существования в Приамурье очагов древних культур и – одним из лиц «Словесницы Искусств» (№ 2 (38), 2016). Созданная неизвестным, но определенно талантливым художником «Амурская Нефертити» для нас еще и символ непрерывности творческого процесса, неразрывности связей между творцами прошлого, настоящего, будущего.

ГЛАВНАЯ ТЕМА

«Словеснице Искусств» 10 лет. 2008

Поздравление Л.И. Миланич. 2008

Александр Кузнецов

Наталья Романенко, руководитель хора украинской песни «Батькивьска криниця». Презентация журнала. 2011

«Батькивьска криниця». 2011

ГЛАВНАЯ ТЕМА

Первый главный редактор журнала В.В. Белобородов и председатель ХФК С.Ю. Черепанова. 2008

Юбилей журнала. Поздравление Н.Д. Наволочкина. 2008

Сила идеи Собранные за все эти годы номера «Словесницы Искусств» библиографы называют энциклопедией культурной жизни Дальнего Востока. Они аккуратно расписывают каждый выпуск по строгим библиотечным правилам, определяя таким образом их место на полке дальневосточной периодики и литературы. Действительно, за столько лет нашей редакции удалось создать достаточно объемную летопись, вписав в нее редкие архивные материалы по освоению нашего края, театральные и музыкальные материалы, рассказать о судьбах людей, благодаря которым развивались и формировались дальневосточная наука, история, литература, изобразительное искусство, педагогика, самодеятельное творчество. Дальний Восток России сравнивают с плавильным котлом. Здесь звучат языки самых разных народов, а северные и славянские традиции за полтора столетия сплелись в особую дальневосточную культуру Вот почему одно из центральных мест мы всегда отводили этнике, и в каждом тематическом номере старались говорить максимально достоверно о ее особенностях, глубинных корнях, сегодняшних метаморфозах. Достоверность, просветительская и научная значимость каждого номера стала возможной благодаря авторам, потому что каждый из них был профессионалом в своей области. Сейчас, когда ссылка на «Словесницу Искусств» в научных публикациях и монографиях самое обычные дело, их роль в развитии нашего издания особенно ощутима. Они были с нами с самых первых выпусков – историк Татьяна Мельникова, искусствоведы Людмила Козлова и Ольга Привалова, музыковед Светлана Монахова, театровед Анна Шавгарова, художник и писатель Александр Лепетухин, архивисты Елена Бакшеева, Лидия Вараксина, Ольга Иванова, краевед Анатолий Жуков.

Статус нашего журнала – это исследования известного дальневосточного историка Нины Дубининой, этнологов Сергея Березницкого, Петра Гонтмахера, Анатолия Старцева, Галины Титоревой и Марины Осиповой, библиографа и краеведа Татьяны Кирпиченко, историка старообрядчества Ивана Шевнина, искусствоведов Виктории Шишкиной, Галины Егошиной и Елены Фроловой, библиографа Татьяны Лавровой, краеведов Павла Вольхина, Владимира Иванова-Ардашева, Клары Зиловой и Нелли Жабиной, литературоведов Валентины Катеринич, Олега Копытова, Натальи Гребенюковой, Натальи Позиной, филолога-фольклориста Сергея Красноштанова, ученыхархеологов Зои Лапшиной, Маргариты Кирьяк (Диковой), Ирины Понкратовой, архивистов Ларисы Салеевой и Елены Ходжер, художников Юрия Дунского и Антона Вольгушева и других замечательных дальневосточников. Бесценны материалы и представителей северных и славянских этносов – автор ряда учебных пособий, немало сделавшей для сохранения нанайского языка Антонины Сергеевны Киле, писателя Константина Мактовича Бельды, члена Союза художников России и талантливого мастера Ларисы Бельды, этнолога, кандидата исторических наук Марины Тэминой, художника Людмилы Рязановой, чьи статьи относятся к важнейшим этнографическим источникам. Объединенные под обложкой «Словесницы Искусств», все эти публикации создают объемное информационное поле, а главное, формируют нашу общую историческую память. В этом и заключается сила идеи, которая родилась два десятилетия назад.

ГЛАВНАЯ ТЕМА

Евгения Фасулаки и Евгений Путивец. 2009

Презентация журнала в ДВГНБ. 2009 Татьяна Гоголькова. 2009

Художник Илья Лиханов. 2009

Артисты Хабаровского ТЮЗа. 2010

Раиса Григорьевна и Гаврила Николаевич Барановы. 2010

ГЛАВНАЯ ТЕМА

Слова друзей Нина ДУБИНИНА, доктор исторических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ Многочисленных читателей, редакцию, всех авторов, а также попечителей сердечно поздравляю с 20-летием журнала «Словесница Искусств», который ныне является культурно-просветительским брендом, высоким художественным знаком Хабаровского края. Как читатель с двадцатилетним стажем и преданный почитатель позволю высказать журналу свою глубокую симпатию и благодарность, которые отражают настроение многих моих земляков. Несомненно, среди современных достопримечательностей Хабаровского края «Словеснице Искусств» принадлежит особое место. По мнению читателей, у журнала есть душа, которая проявляется в любви и глубоком интересе к дальневосточной земле, ее уникальной природе и своеобразной истории, к ее людям, осваивавшим самый дальний российский край в ХХI веке и продолжающим его обустраивать. Эту душу в журнал вдохнули талантливые журналисты-профессионалы – бессменный главный редактор Елена Викторовна Глебова, художественный редактор Галина Ивановна Першина, редактор интернет-версии журнала Алексей Викторович Мартынец. Журнал держат два плеча: Хабаровский краевой благотворительный общественный фонд культуры (учредитель) – руководитель Светлана Юрьевна Черепанова и Краевое научно-образовательное творческое объединение культуры (издатель) – руководитель Олег Александрович Федосеев.

Концепция единого культурного пространства, ставшая творческим алгоритмом редакции, вывела региональный по характеру журнал на осмысление процесса формирования дальневосточного культурного пространства во взаимодействии с феноменами культуры славян, коренных этносов и азиатских народов сопредельных стран, а также с духовными традициями российских эмигрантов в Китае. Все эти проблемы для редакции имеют приоритетное значение. Журнал стоит на четких гражданских позициях, утверждает в обществе такие ценности как справедливость, порядочность, воспитывает гордость за наш край и за всю Россию. Небольшой редакторский коллектив со сравнительно малым вознаграждением за свой труд выпускает увлекательный, красочный журнал, который мог бы составить честь для столичного издательства. Страницы издания плотно «заселены» самобытными даровитыми людьми из прошлого и настоящего времени. Лично знакомая с целым рядом представителей коренных народов Приамурья Елена Глебова сделала широкое освещение их традиционной культуры красной линией «Словесницы Искусств», помогая талантам из таежных поселков приобретать поддержку и известность. Для краеведов и историков раздел журнала «Знак и символы нашей истории» стал любимой площадкой для апробации открытий и обмена мнениями, расширяющими диапазон исторических знаний. Журнал отразил важнейшие события в культурнопросветительской жизни не только

Хабаровского края, но и Приморья, Камчатки, Сахалина, внося тем самым лепту в создание энциклопедии истории культуры российского Дальнего Востока. Традиционно каждый выпуск журнала посвящен какой-либо актуальной культурно-просветительской, общественной или исторической проблеме (теме), о чем свидетельствует обложка с изображением произведений дальневосточных художников. Такие достоинства, как содержательность, высокохудожественный изобразительный ряд, литературный язык превращают каждый номер «Словесницы» в яркое событие. За благородное служение делу культурного просвещения дальневосточников, ценный вклад в умножение духовного наследия российского Дальнего Востока сердечная благодарность и низкий поклон создателям «Словесницы Искусств». Живи и развивайся, журнал, ты нам очень нужен, ты делаешь нашу жизнь более осмысленной и устремленной!

ГЛАВНАЯ ТЕМА Николай АКИШКИН, заслуженный художник России, председатель правления Хабаровской краевой организации ВТОО «Союз художников России», член Международной ассоциации изобразительных искусств – АИАП ЮНЕСКО, член Союза дизайнеров России

Отличный журнал, в котором интересно все и просто нет «проходящих», случайных статей. «Словесница Искусств» помогает глубже узнавать

историю Дальнего Востока. Поражает широта интересов и информативность публикуемых материалов: исследования архивистов и библиографов, редкие сведения по этнографии дальневосточных народов, публикации филологов и музейных работников и т. д. Широта отражения культурного и художественного охвата событий на Дальнем Востоке действительно очень точно отражается в самом названии журнала. Для меня очень важно, что «Словесница» откликается на все культурные события в крае, публикует обзоры крупных художествен-

ных выставок в Хабаровске, освещает юбилейные даты художников и вспоминает о мастерах изобразительного искусства, творивших раньше. Ценно и значимо, что на страницах журнала вспоминаются забытые имена людей, которые создавали культурное пространство города и края в самом начале ХХ века. Просветительскую деятельность журнала «Словесница Искусств» трудно переоценить. Постепенно он превращается в своеобразную художественную энциклопедию Дальнего Востока и интересен для людей разных профессий.

Татьяна КИРПИЧЕНКО, главный библиотекарь информационнобиблиографического обслуживания, библиографии и краеведения ДВГНБ, председатель клубу «Краевед» «Словесница Искусств» отмечает 20-летие! Этот культурно-просветительский журнал учрежден Хабаровским краевым благотворительным общественным фондом культуры в 1998 году, и за это время в свет вышло более 40 книжек «Словесницы». Дальневосточная государственная научная библиотека бережно хранит в своем фонде и постоянно популяризирует все номера журнала. Знакомиться с ним имеют возможность и читатели других библиотек Хабаровского края, которые безвозмездно получают его по решению Краевого научно-образовательного творческого объединения культуры и Хабаровского краевого благотворительного общественного фонда культуры. И это большой подарок для библиотек, огромное подспорье в их работе. Яркое красочное издание сразу привлекает к себе внимание, а взяв его в руки, читатель не разочаруется. Каждый сможет найти здесь для себя материал по душе. Обложки журналов представляют галерею образцов творчества дальневосточных художников, скульпторов, архитекторов… А содержание их – это яркая картина богатой культурной, творческой жизни Дальнего Востока. Активные авторы «Словесницы Искусств» – художники,

писатели, актеры, журналисты, краеведы-исследователи, ученые, круг интересов которых широк, а потому и темы их публикаций весьма разнообразны. Это и привлекает читателей, которые могут найти в журнале материал об уникальных экспонатах краеведческого и художественного музеев, книжных редкостях Дальневосточной научной библиотеки, рассказы о творчестве современных художников и выставках их картин, новых книгах дальневосточных писателей и театральных спектаклях, музыкальных новинках и юбилейных датах деятелей культуры и искусства. Здесь же популярные статьи ученых об изысканиях в области археологии, истории, архивного дела, и итоги поисков краеведов, заглянувших в далекое прошлое нашего региона. Особое место занимает в журнале тема коренных народов Севера. Сколько же интересного узнаем мы о творчестве национальных художников и мастериц, рисующих, вышивающих, вырезающих народные узоры! И мы видим всю эту красоту на прекрасных фотографиях с изображением национальной одежды и предметов прикладного искусства народов Приамурья, сопровождающих увлекательные тексты искусствоведов и журналистов, читая стихи и сказ-

ки национальных писателей. Но не только искусство коренных народов привлекает внимание создателей журнала. Славянская культура, иконопись, русская православная церковь – еще одна важная тема журнала. Собранные вместе выпуски «Словесницы Искусств» – это энциклопедия жизни Дальнего Востока, в которой отражено все мозаичное разнообразие творческой жизни дальневосточников, создающих «Единое пространство культуры». Среди пестрых гламурных журналов, заполненных рекламой, это издание отличается серьезным подходом к выбору тем и героев. Небольшой коллектив редакции делает огромное просветительское дело, давая возможность читателям увидеть и оценить достоинства и особенности культурного процесса, в Дальневосточном регионе.

ГЛАВНАЯ ТЕМА Лариса САЛЕЕВА, заведующая сектором научного использования документов Государственного архива Хабаровска, заслуженный работник культуры РФ В Государственном архиве Хабаровского края сохранились все экземпляры журнала за его 20-летний путь. Это уже история, по которой наши потомки познакомятся с культурным наследием Дальневосточного региона XX века. На протяжении 20 лет журнал остался верен названию и своей основной концепции – рассказать о талантливых земляках и о неординарных событиях в жизни Приамурского края. Начинался он с 30 страниц и с каждым номером все ярче, все самобытнее становился. Его заметили не только в нашей провинции, как в центре называют наш край, но и в столице. Сегодня журнал – лауреат многих конкурсов, премий и выставок. Он пользуется особым почитанием у читателей, способствуя их творческому, интеллектуальному и духовному развитию. Этот журнал сразу хочется взять в руки. В нем ты ищешь знакомых авторов и открываешь для себя новые имена, совершенно по-новому осмысливаешь знакомые темы. А еще подолгу рас-

сматриваешь прекрасные иллюстрации, фотографии разных лет, творческие работы художников, скульпторов из музеев Дальнего Востока. Каждый номер культурно-просветительского журнала «Словесница Искусств» – это праздник, который ждут все: творческая интеллигенция и люди, далекие от этого предназначения. В нем есть все, что нужно современному человеку: факты, события, люди. Культура – это многогранное явление: театр, кино, живопись, литература и народное творчество. Объединяя читателей единым пространством культуры, журнал восполняет главное – сохраняет память. «Истинные дарования не остаются без награды: есть публика, есть потомство. Главное дело – не получать, а заслуживать», – в свое время сказал создатель «Истории государства Российского» Николай Михайлович Карамзин. И наш журнал уже сегодня заслуживает любовь постоянных и новых читателей. Все это стало возможным благодаря тому, что с самого начала истории журнала его авто-

рами были неравнодушные авторы, дружественная и непрерывно расширяющаяся аудитория. И мы бесконечно благодарны главному редактору Елене Глебовой и всему творческому коллективу за возможность рассказать на его страницах о сохранившихся архивных документах, о своих архивных мероприятиях и о новых изданиях. Желаем журналу дальнейших творческих удач и еще много лет нести благотворный свет своим читателям!

Татьяна ЛАВРОВА, заведующая библиотекой Дальневосточного художественного музея

Вспоминая собственную жизнь книгочея, могу сказать, что журналы всегда занимали в моем кругу чтения свое почетное место. Сначала «Мурзилка», «Пионер», «Костер», «Вокруг света», «Юность» и «Кругозор». Потом толстые журналы с флагманом – «Дальний Восток». Краеведением интересовалась с юности. В далекой Рязани Сергей Есенин писал: «Но более всего любовь к родном краю меня томила,

мучила и жгла…» Эти емкие слова объединяли и объединяют нас, живущих на Дальнем Востоке, с его историей освоения, удивительными судьбами первооткрывателей и современностью. Появление в октябре 1998 года первого номера журнала «Словесница Искусств» стало радостным событием-сюрпризом. Прожив 20 лет с журналом в руках (расписывала каждый номер, как и положено библиотекарю), прониклась глубоким уважением и симпатией к этому изданию. Читатели обрели достойного друга, информационные возможности которого безграничны. Общество Хабаровска в лице авторов статей откликнулось и поддержало редакцию журнала во главе с профессиональным журналистом Еленой Глебовой, ее горячим желанием создать культурно-просветительский журнал. И это удалось.

Главное, что отличает это издание, – кредо его редактора: «Духовность во все времена». Уважаемые А.П. Лепетухин и Т.В. Лементович уточняли: «Душевность, духовность, профессионализм». Многие номера «Словесницы искусств» сумели сохранить настрой публицистики 80–90-х годов ХХ века. Писатель С. Сартаков в статье «Перо и сердце публициста» писал: «Ведь иная публицистическая статья пронзает душу острой болью или светлой радостью столь сильно, что человек надолго теряет спокойствие и сам загорается тем же жарким огнем, каким горело и перо публициста». Подтверждение этому – материалы рубрик журнала: «Загадки и символы нашей истории», «Забытые страницы», «Дальневосточники», «Летопись», «Вспомним имя», «Дата», «Краеведение»… География журнала заметно расширилась, уве-

ГЛАВНАЯ ТЕМА личился коллектив авторов. Неизменным остается уважение к Слову и Книге, присутствие рецензий, информации о новинках и библиографическое сопровождение к статьям. Дальневосточный художественный музей начал сотрудничать со «Словесницей Искусств» с первого номера: читатели познакомились с репортажем из музея журналиста Е. Глебовой о российско-американ-

ской выставке искусства коренных народов Дальнего Востока России и Северной Америки («Лики гармонии и надежды»), с главой «Натурщицы» из книги искусствоведа В.Г. Стариковой «Страницы жизни». За два десятилетия в журнале «Словесница Искусств» накопился солидный багаж публикаций о музейной коллекции ДВХМ, новых выставочных проектах, словесные портреты со-

трудников музея о любителях искусства… Следовательно, многократно выросла благодарность всем авторам журнала за участие в жизни крупнейшего на Дальнем Востоке художественного музея. С 20-летним юбилеем, уважаемый журнал «Словесница Искусств»! Спасибо за талантливые материалы, жизнелюбие, трудолюбие и терпение!

Иван ШЕВНИН, историк

Как мне вспоминается, наше с вами сотрудничество началось в 2004 году, когда журнал обратил внимание на тему старообрядческой церкви в Хабаровске в связи с визитом митрополита Московского и вся Руси Андриана. Забылись детали той первой встречи, но бесспорно то, что она положила начало нашему многолетнему сотрудничеству.

На мой взгляд, журнал «Словесница Искусств» является платформой, позволяющей в короткий срок опубликовать актуальный для автора материал, который представляет бесспорный интерес и для читателей. В моей жизни были многочисленные примеры, когда сказанное в разговоре с человеком, незнакомым с моими работами, простое слово, состоящее из букв английского алфавита – slovoart, и этого оказывалось достаточным для представления о некоторых результатах моих исследований. Более того, есть несколько случаев, когда издатели заинтересовались статьями из «Словесницы Искусств» и захотели их напечатать в своем сборнике или журнале. Одна моя статья («Старообрядцы на Дальнем Востоке. Трагические страницы истории») была пе-

Виктор КВАШИН, сотрудник музея Национального научного центра морской биологии ДВО РАН (Владивосток), автор нескольких книг, посвященных истории Дальнего Востока, экологическим проблемам (романы «Последняя крепость империи», «Остров счастливого Змея» и др.) Многоцветье культур сквозь времен полотно протянуть, не прервав тонких нитей цветных... 20 лет – человеческое поколение. Это значит, что целое поколение любознательных дальневосточников воспитывалось на публикациях «Словесницы Искусств». Но ведь читатели окажут влияние на потомков, и таким образом журнал распространяет свою деятельность на несколько поколений людей. Так что 20 лет для просветительского журнала – это солидный стаж.

Но главное, конечно, не в количестве «охваченных» читателей, а в содержании. К сожалению, немногие издания берутся освещать малопопулярные, а следовательно, неприбыльные темы культуры, искусства, творчества, истории, тем более на региональном уровне. Меня больше привлекают публикации, касающиеся истории и этнографии, по ним в основном и сужу о журнале. Что мне нравится. Цельность и емкость тем отдель-

репечатана, другая («Вымышленный союз старообрядческих братств на Дальнем Востоке») опубликована в 2013 году в расширенной редакции в сборнике «Пути Русской Голгофы», изданном информационноиздательским отделом Московской митрополии Русской православной старообрядческой церкви. В другой раз та же статья под названием «История старообрядческого братства» стала основой для материала в японском журнале «Север» в 2018 году. Меня как автора «Словесницы Искусств» не покидает чувство восхищения перед теми усилиями, которые редакция предпринимает для создания уникального и единственного в своем роде журнала на просторах Дальнего Востока, несущего свет знания об этом крае и о его талантливых людях и их творениях.

ГЛАВНАЯ ТЕМА ных номеров журнала. Интересно подобранная информация. Качество текстов. Достоверность информации. Отсутствие броских спекулятивных фактов ради привлечения читателя. Авторы публикаций – как правило, специалисты в своей области. Из номера в номер виден активный творческий труд слаженной команды, по-видимому, связанной не только общей работой, но и добрыми личными отношениями. К безусловным плюсам отношу полное отсутствие рекламы на

страницах журнала. Роль рекламы понятна – это способ окупить издание и заработать деньги. Убежден, что творчество и деньги несовместимы – творчество произрастает из души, но увядает в присутствии яда стяжательства даже в малых дозах. Недостатки. Если бы таковые были, я не стал бы публиковать свои тексты в этом журнале и тем более не взялся бы писать этот отзыв. Мне жаль, что нет подобного журнала в моем родном Приморье. Не знаю подобных и в иных регионах страны. А ведь это не просто лю-

бительское собирание и сохранение исторических и культурных особенностей отдельной провинции, это неотъемлемая часть великого и могучего государства, которое не будет ни великим, ни могучим без собственной истории, без этнического и культурного разнообразия. Каждый регион – это, в конце концов, и частица всеобъемлющего – природного, исторического, этнического разнообразия планеты. И слава тем, кто пишет своеобразные культурные летописи этих территорий!

Виктория ШИШКИНА, доктор педагогических наук, профессор кафедры изобразительного искусства ТОГУ, член Союза художников России, искусствовед Каждый раз открывая «Словесницу Искусств», я погружаюсь в панораму современных и прошедших культурных событий, всматриваюсь в старинные фотографии, читаю о стертых временем фактах и воспоминаниях о прошлом – в эту вторую, отраженную журналом жизнь нашего города и края. Вглядываюсь, словно в глубинную сферу, неожиданно получая ответы на собственные мысли. Журнал достойный интереса, не забавляющий нас в редкие минуты досуга гламурными историями, а помогающий нам в познании самих себя и окружающего культурного пространства. В повседневной жизни мы как бы влиты в происходящие события и даже не можем в полной мере осознать их художественную значимость. Сколько интересных биографий и имен мастеров изобразительного искусства Дальнего Востока мы знаем и сколько их кануло в Лету? Сколько их постепенно будет стираться в памяти современников? Возможность сохранить хотя бы крупицы знаний о них, вспомнить имена и творчество уже ушедших людей нам двадцать лет помогает «Словесница Искусств». В журнале представлен разный художественный материал: детское и самодеятельное творчество в самых разных формах бытования, искусство коренных народов Амура и профессиональное искусство различных видов. То, что публикуется на страницах журнала, с течением време-

ни займет свое место в дальневосточной истории искусств. История культурного пространства Дальнего Востока была и продолжается в судьбах людей. Журнал открывает мне такие стороны исторических событий, которые порой переживаются в трагических поворотах жизни отдельных семей. Это внезапно открытое передо мной личное пространство чужой, незнакомой мне доселе жизни, вдруг оказывается трудно пережитым и осмысленным прошлым и моих уже ушедших из жизни родных. Массивы нашей памяти кажутся безбрежными, но обладают неприятным свойством постепенно осыпаться и блекнуть, стираемые натиском времени. Лично для меня содержание публикаций мемуарного характера не укладывается в прочитанные и тут же забытые страницы. Оно будит память и о моей семье, заставляя сознание совершить погружение в неотретушированное прошлое, сметая погребенное время и показывая, что образы прошлого тут, среди нас, близкие и волнующе осязаемые. Так «Словесница» дарит мне чувство собственной сопричастности к истории края и его судьбе. Отсюда убедительность и впечатляющая возможность журнала расширить границы действительности, соединяя фрагменты ушедшего времени, совершая пусть в чем-то неполную реконструкцию прошлого и сберегая настоящее.

Мы редко вспоминаем о том, что у журналов своя жизнь и судьба. Когда-то рожденные, они постепенно взрослеют и начинают жить самостоятельно. Хотя у печатного слова сейчас много виртуальных соперников, «Словесница Искусств» вводит меня в свой собственный незамкнутый и интересный мир. Журнал дает возможность видеть и воспринимать окружающее не только с моей житейской и узкопрофессиональной точки зрения. На мой взгляд, одна из ценных характеристик журнала – то, что он лишен академической мертвенности, сухости и высокомерной почтительности. В нем ощущается та доля свободы и неформального общения, когда возникает чувство, что ты доверительно общаешься с близким по духу собеседником. Не зная лично некоторых постоянных авторов журнальных статей и имея лишь приближенное представление об особенностях театральной и музыкальной жизни города и края, я благодарна им за открытие и видение новых для меня имен и граней художественного мира.

ГЛАВНАЯ ТЕМА Людмила КЛИПЕЛЬ, публицист, журналист

Каждый номер «Словесницы» я жду с нетерпением, хотя читаю его уже 25 лет. Это была замечательная идея – открыть окно в мир искусств. Когда-то Марина Цветаева сказала о

себе: «Здесь, на земле искусств, словесницей слыву». Из этих строк и взято название журнала. В нем сплетаются узорами все виды искусств: музыка, живопись, литература, самобытное творчество малых народностей, танцы, театр, кино. Так же, как в поэзии Марины Цветаевой, из слов рождается кружево стиха. Каждый номер беру в руки с трепетом, потому что уже по обложке чувствуется, с какой любовью он сделан. И читается с интересом от корки до корки. Журнал богато иллюстри-

рован редкими фотографиями, репродукциями наших художников и графиков, ныне живущих и ушедших. Форма и содержание здесь сливаются в гармоничное единство, соответствуют друг другу. «Словесница Искусств» – это летопись, это прошлое, настоящее и будущее культурной жизни нашего края. Таких уникальных материалов вы не найдете ни в одном издании. Спасибо редактору, дизайнеру и корректору за чудесный плод их совместного творчества!

Ольга ПРИВАЛОВА, искусствовед, член ВТОО Союза художников России Игорь ГРАБОВСКИЙ, художник, член ВТОО Союза художников России

С дальневосточным журналом «Словесница Искусств» мы знакомы с первых номеров. Журнал удивил тематической насыщенностью, редкими документальными материалами. В России культурно-просветительские журналы в основном узконаправленны, посвящены отдельному виду творчества. А «Словесница Искусств»

Александр ТАБУНОВ, журналист, краевед

широко и подробно рассказывает о художественной деятельности Дальнего Востока в целом, делая главный акцент на Хабаровском крае. Каждый номер ожидаешь с нетерпением и с интересом, внимательно читаешь страницу за страницей. Перед нами раскрывается увлекательное содержание Времени – от архивных документов до настоящего – своеобразная временная параллель жизни людей, созидающих Культуру. «Словесница Искусств» – само название говорит о цели журнала: Слово о разных видах искусств, визуальное и литературное, устное и предметное – все бесценно с точки зрения цивилизации как развития культуры. Творческий коллектив редакции достигает цели. Cultura (римское слово) – возделывание, воспитание, развитие. И от номера к номеру повествует о творческом духе людей,

верящих в свое дело на этой земле. Журнал играет своеобразную роль в объединении людей из различных общественных слоев. Некоторые проекты мы сделали благодаря этому журналу, так как познакомились с художниками по публикациям о них. Трудно переоценить значимость такого оригинального издания, ведь оно, по сути, не только просветительское, но и научное. Его авторы – сотрудники институтов, музеев, фондов и те люди, которые неравнодушны к исторической и культурной памяти своего края. Кто имеет большинство выпусков журнала, тот владеет уникальным архивом жизни Дальнего Востока. Сейчас уже невозможно представить наш край без журнала «Словесница Искусств» – он сам стал феноменом культурной жизни края. Громадное спасибо коллективу и всем причастным к изданию журнала.

К сожалению, о существовании «Словесницы Искусств» узнал совсем недавно. К счастью, первое же «свидание» с этим изданием превзошло все предположения. Особенно насыщенным показался № 39, объединенный темой «Рожденные в семнадцатом». Богатейшее содержание, профессиональное изложение рабочего материала, прекрасное оформление, а среди постоянных авторов не первый год заочно знакомые люди, среди которых историк Н.И. Дубинина (есть у меня две ее книги о дореволюционных руко-

водителях нашего региона, и обе перечитываю с огромным интересом и великой пользой для себя), писатель Т.И. Гладких, художник Ю.И. Дунский. Все это располагает не только к нетерпеливому ожиданию новых выпусков, но и к посильному личному сотрудничеству. Журнал – поистине культурнопросветительский, к тому же с ощутимым краеведческим уклоном. А краеведение когда-то называли в России родиноведением. И надо ли говорить, как это нужно и важно? Полагаю, вопрос риторический.

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ

Межрегиональный фестиваль национальных культур Дальнего Востока «Лики наследия». Сикачи-Алян. 2018 Фото Е. Костюченко

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ

Прекрасное уходящее Виктория ШИШКИНА

Иней. Из серии «Старый Хабаровск». 1997. Бумага, акварель, темпера. 38 х 52

Часто слышу: «Как изменился и похорошел Хабаровск», хотя, на мой взгляд, он был живописен всегда. В далекие пятидесятые годы теперь уже прошлого века в самом центре города стояло множество бревенчатых домов, окруженных уютными двориками. Одни горделиво возвышались на каменных первых этажах, другие медленно оседали под тяжестью лет. За стеклами окон с белыми занавесками топорщились пышные гортензии и яркие герани, за резными наличниками слышались звуки семейных будней воробьев. В летнюю жару земля в таких дворах местами превращалась в глубокую пушистую пыль, в которой любили купаться босые детские ноги, разомлевшие сонные куры и прочая живность. Тогда казалось, что этот пленэр будет вечным, неизменным всегда, но лицо города, как лицо человека, постепенно меняется.

Ушел в прошлое провинциальный тихий облик Хабаровска, и заветные уголки старины стали редким исключением. Некоторые скрылись за фасадами современной архитектуры и яркими щитами суетливой рекламы, но большинство исчезли навсегда. Тем интереснее и ностальгически проникновеннее прозвучала выставка Евгения Базилевича «Хабаровск сквозь десятилетия», открывшаяся в Дальневосточном художественном музее в июне этого года и посвященная 160-летию города. Базилевич успешно работает в разных жанрах и техниках изобразительного искусства, но одной теме художник верен уже долгие годы. Она родилась из его дипломной работы, и как это произошло, он уже и сам не может вспомнить. Будучи выпускником худграфа, он в 1979 году сделал

Выставки серию офортов, посвященную родному городу. Научный руководитель Дмитрий Андреевич Романюк умело поддерживал все начинания студента, был доброжелателен и никогда жестко не отчитывал за промахи. Показывая, что и как нужно делать, Романюк не вторгался в студенческую композицию, оставляя за Евгением право идти своим путем. Еще одним педагогом, оказавшим тогда большое влияние на Базилевича, стала Марианна Татьянина, только что с отличием окончившая факультет живописи Ленинградского государственного института живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е. Репина. Евгений Базилевич благодарен ей за высокую академическую культуру и дельные профессиональные советы, а восхищение перед замечательными акварелями Марианны Георгиевны он переживает до сих пор. Позднее, в 1986–1987 годах художник В.М. Соломенцев показал Евгению новые приемы техники офорта, что послужило толчком для углубленного освоения возможностей этого вида графики. Только с течением времени у Базилевича наметился переход к смешанной технике, так как у него возникло стремление точнее передать фактуру, выявить пластичность художественных эффектов. Акварель в его композициях утвердится в 1995–1997 годах. Постепенно он начнет прорабатывать в своих листах фактуру старой кирпичной кладки домов и почти обесцвеченную временем седину дерева.

Дом Лухта. Из серии «Старые дома Хабаровска». 2008. Бумага, акварель, темпера. 49 х 38 см. Коллекция ДВХМ (Хабаровск)

Евгений БАЗИЛЕВИЧ родился в 1957 г. в Хабаровске. Окончил художественно-графической факультет Хабаровского государственного педагогического института в 1979 г. Уже в студенческие годы определился его интерес к графике, а участие с 1983 г. в художественных выставках различного уровня позволило ему в 1996 г. стать членом Союза художников России. Произведения находятся в коллекции Дальневосточного художественного музея, краевого музея им. Н.И. Гродекова, Музея истории города Хабаровска, в частных собраниях России и за рубежом. В течение многих лет Е.М. Базилевич работает доцентом на кафедре «Архитектура и урбанистика» Тихоокеанского государственного университета (ТОГУ), успешно совмещает творческую деятельность с научной работой, являясь кандидатом психологических наук. Область научных интересов художника определяется проблемой креативности и ее связью со специальными художественными способностями личности. Научно-педагогическая и творческая деятельность Е.М. Базилевича отмечена рядом наград: 1999 г. – диплом Союза архитекторов России (Третий Дальневосточный архитектурный фестиваль «ДВ Зодчество – 99»; золотые дипломы Союза архитекторов России за руководство курсовыми работами студентов, занявших высшие призовые места на смотрах-конкурсах «ДВ Зодчество – 2016», «ДВ Зодчество – 2017», «ДВ Зодчество – 2018», 2010-й – лауреат премии губернатора Хабаровского края в области литературы и искусства за роспись «Хабаровск начала 20-х годов ХХ века» («Хабаровск меняющийся») и «Развитие Хабаровского края в 1923–1953 гг.» в экспозиции Хабаровского краевого краеведческого музея им. Н.И. Гродекова; 2011 г. – почетная грамота министерства культуры Хабаровского края за добросовестный труд, большой личный вклад в развитие культуры и искусства Хабаровского края; 2016 г. – благодарность губернатора Хабаровского края за большой личный вклад в развитие культуры и искусства Хабаровского края, диплом Российской академии художеств (отделение Урала, Сибири и Дальнего Востока в Красноярске) за многолетнюю плодотворную творческую деятельность в области изобразительного искусства; 2017 г. – благодарственное письмо Российского фонда культуры за участие в художественной выставке «Соборы России», Гран-при Международного форума «Новые идеи нового века – 2017» в номинации «Сборник научных статей».

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ

Старый Градоуспенский собор. 1998. Бумага, офорт. 34 х 49

Овраг моего детства. 1987. Бумага, офорт. 32 х 31,5

Заборы. Из серии «Старый Хабаровск». 1987. Бумага, офорт. 31,5 х 43,5

Мотивы непарадного портрета города запечатлены Евгением Михайловичем только с натуры. Об этом всегда говорит построенная художником перспектива, порой подчеркивающая некоторую стереоскопичность пространства. Натурные подготовительные рисунки и этюды очень важны для него, так как помогают глубже почувствовать настроение, а фотография может быть лишь напоминанием, да и то не всегда. Мастер замечает, что «видение» объектива и видение глаз художника абсолютно разнятся. Какой бы эффектной ни была фотография, имеющая ценность документа, она никогда не заменит произведение изобразительного искусства, согретое особенным видением натуры и чувством мастера. Хотя старая фотография может порой подсказать тему будущего произведения. В далеком прошлом строительство каждого города всегда сопровождалось возведением церквей и часовен. Так происходило и в Хабаровске, где в 1886 году уже завершили первую очередь Успенского собора. Его строгими пропорциями и высокими шатрами хабаровчане любовались до 1930 года. Воссоздать образ варварски разрушенного в мятежные годы российской истории храма художнику помогла старая фотография. Офорт с изображением заснеженной площади перед старым Успенским собором и доходным домом Плюсниных (ныне Дальневосточная государственная научная библиотека) позволяет окунуться в прошлое и увидеть панораму знакомого каждому горожанину исторического места теперь уже в ином художественном и культурном измерении («Старый Градоуспенский собор», 1998). Как мастер пейзажного жанра Евгений Базилевич отдает предпочтение суровому времени года – зиме. Тогда обнаженные стволы деревьев перестают скрадывать пространство, и за резкой графикой ветвей отчетливо просматриваются силуэты построек. Это могут быть и кое-где еще сохранившиеся в своем первозданном виде овраги – особенность природного рельефа Хабаровска, придающая городу в любое время года особенно живописный облик. Летом они зарастают в рост человека полынью, готовой всю зиму сопротивляться амурскому ветру, на их склонах могут ютиться покосившиеся заборы и врастающие в землю домики («Овраг моего детства», 1987). Офорты Базилевича отличаются градациями тональных переходов, выразительностью линий и проработкой деталей, но

Выставки не сводятся к простому перечислению видимого. Кажется, что время в этих работах остановилось, как это и мы порой ощущаем зимним туманным днем. Художник приглашает присмотреться и увидеть прекрасное и уходящее в самом обыденном и непритязательном мотиве городского пейзажа. В сущности, он уже многие годы объясняется в любви родному Хабаровску. В композициях, выполненных в смешанной технике, для Евгения Базилевича главное – передача настроения старого Хабаровска, его тихих и таких уютных уголков, часто при неярком свете сумерек или ясного морозного солнца. В мастерской происходит длительная работа. Художнику надо передать фактуру, показать стать деревьев и выразительность их крон. Осторожно, легким намеком кое-где ввести фигуры людей, которые мы замечаем далеко не сразу, сначала попав под обаяние скромной уходящей натуры. Он точно выбирает масштаб своих произведений, подчеркивающих камерность замысла. Некоторые городские мотивы он пишет постоянно, словно это портрет близкого человека, у которого все еще не запечатлены какие-то особенно дорогие черты. Дом Г.Г. Лухта в самом центре Хабаровска на пересечении улиц Комсомольской, 84 и Муравьева-Амурского, 18, построенный в самом начале ХХ века, стал именно таким верным натурщиком. Его старые потускневшие стены и крутые лестницы, ведущие на второй этаж, позировали в разное время года и в разных ракурсах. Заснеженный двор, освещаемый последними лучами сумерек и светящимся теплом окон, передает состояние прощающегося с нами зимнего дня («Дом Лухта 2. Хабаровский вечер», 2015). Выставка «Хабаровск сквозь десятилетия» с первого взгляда воспринимается глубоко личной, ведь в ней нет ничего надуманного и нарочито эффектного. И это действительно так. Она словно лицо близкого друга, в которое мы всматриваемся, видим уходящее прошлое, цветущее настоящее, и нам дорога в нем каждая черточка («Панорама с собором». Из серии «Хабаровск. Старый центр», 2018). Работы этого художника позволяют остро почувствовать, как стремительно хорошеет город, и осознать, что созданный Евгением Базилевичем графический цикл о Хабаровске с течением времени обретет ценность художественного документа. Фотографии предоставлены Евгением Базилевичем

Панорама с собором. Из серии «Хабаровск. Старый центр». 2018. Бумага, акварель, гуашь. 37,5 х 51,5

Среди зелени. Из серии «Старые дома Хабаровска». 2017. Бумага, акварель, гуашь. 35,5 х 50

Дом Лухта. Хабаровский вечер. 2015. Бумага, акварель, гуашь. 43 х 55

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ

Альбом и записная книжка с рисунками Вс. Н. Иванова. 1950-е

Портреты-образы

А.В. Шишкин. Портрет Д.Д. Нагишкина. Холст, масло. 1950-е

Наталья ПОЗИНА

Выставка «Портрет писателя» в Хабаровском краевом музее им. Н.И. Гродекова посвящена известным хабаровским литераторам и художникам. Портретные изображения Петра Комарова, Всеволода Никаноровича Иванова, Дмитрия Нагишкина, Виктора Еращенко, Всеволода Сысоева, Николая Задорнова в разное время выполнили Алексей Шишкин, Василий Зуенко, Николай Долбилкин, Николай Холодок и другие мастера. Проект актуализирует дальневосточное литературное наследие и позволяет увидеть творческую личность в разных ракурсах. Портрет – один из наиболее распространенных и сложных жанров в искусстве. Он передает не только внешний облик человека, но и его духовную составляющую, позволяет понять его внутренний мир с точки зрения самого автора. Н.П. Долбилкин, в творчестве которого портрет занимал ведущее место, писал: создавая «портрет-образ», «невольно какие-то черты подчеркивал, другие же, наоборот, смягчал. В финале получалось изображение, которое сложилось в душе о сущности этого человека…». В портретной галерее выделяется образ крупного писателя и мыслителя Вс. Н. Иванова. Он был дружен со многими художниками, принимал участие в творческих обсуждениях их работ, выступал консультантом при создании картин. Известны портреты Всеволода Никаноровича работы В.Г. Зуенко, Е.В. Короленко, Н.П. Долбилкина, И.А. Горбунова, Н.И. Холодка, Г.И. Потапова, В.П. Евтушенко и других. Журналист и переводчик Танкред Голенпольский вспоминал, что «художники обожали его писать», потому что Иванов

был «благодатнейшим материалом»: «Готовилось празднование, кажется, 50-летия освобождения Дальнего Востока. В числе всевозможных мероприятий была организована выставка местных художников. Ну и как положено было, принимать ее приехало высокое партийное начальство. Увидев семь портретов Всеволода Никаноровича, секретарь крайкома сказал устроителям: «Я, конечно, понимаю, что Всеволод Никанорович вполне подходит по тематике к отмечаемому юбилею, только вот как бы не с той стороны». (В период Гражданской войны Вс. Н. Иванов был на стороне Белого движения. – Н.П.) Художник-график В.Г. Зуенко, создавший серию портретов хабаровских писателей П.С. Комарова, А.М. Грачева, А.А. Вахова и других, к образу Вс. Н. Иванова обращался несколько раз. В собрании Гродековского музея представлены четыре его работы разных лет – три графических и живописная. Художник изобразил автора исторических повествований в рабочем кабинете со скульптурой Пушкина-лицеиста. На

А.В. Шишкин. Портрет П.С. Комарова. Холст, масло. 1940-е

выставке экспонировался графический портрет 1958 года. Н.П. Долбилкин написал Вс. Н. Иванова в 1968 году. Их связывала многолетняя дружба, и позднее Николай Павлович вспоминал: «Всеволод Никанорович был для меня живым примером не только в своем стоицизме, но и в умении реализовать свой мощный творческий потенциал, опираясь на все, что осталось еще живым в России. Таким я его видел, таким и изобразил в портрете». Однако, по словам художника, созданный к юбилею Иванова графический образ был не сразу принят писателем, но со временем репродукция, подаренная Всеволоду Никаноровичу, стала ему даже помогать. Долбилкину также принадлежит серия писательских портретов – П.Л. Проскурина, Г.Г. Ходжера, В.П. Сысоева, Н.Д. Наволочкина, В.И. Клипеля, В.С. Еращенко, В.В. Сукачева и других.

Выставки

«Портрет писателя» в Гродековском музее

Среди других изображений Вс. Н. Иванова на выставке представлена карикатура И.А. Горбунова, а также работа художника-графика Н.И. Холодка – автора серии «Писатели-дальневосточники». В нее вошли портреты известных литераторов М.Ф. Асламова, Н.П. Задорнова, Вс. П. Сысоева, М.П. Белова, В.И. Клипеля, П.В. Халова, Н.Д. Наволочкина, Л.И. Миланич, В.С. Еращенко. В музейную экспозицию «Портрет писателя» вошли также иллюстрации Холодка, созданные им для антологии «Поэтический город». Многие русские писатели в той или иной мере отдали дань изобразительному искусству. Нередко в одном человеке сочетается профессиональный литератор и художник, и портрет такой творческой личности помогают составить не только его книги, но и художественные работы. В литературной среде Дальнего Востока такими людьми были Дмитрий Нагишкин, Вадим Павчинский, Александр Дятала; обратный вариант – художник Александр Лепетухин, позже обратившийся к публицистике и прозе. В 1930–40-е годы в «Тихоокеанской звезде» газетными иллюстрациями занимались художники-графики Д.Д. Нагишкин и В.В. Павчинский. Выставка знакомит с эскизами для «Окон плаката» периода Великой Отечественной войны и иллюстрациями к книге сказок «Березовый мальчик» Д. Нагишкина, сериями карикатур В. Павчинского на японских военных преступников, созданных им во время хабаровского процесса 1949 года, а также с его рисунками из альбома с газетными вырезками стихов П.С. Комарова военного времени. Уникальность этого альбома в

том, что он составлен и выполнен самим поэтом. Оба художника, Нагишкин и Павчинский, начиная как журналисты, со временем стали профессиональными писателями. Дмитрий Нагишкин написал «Амурские сказки», «Сердце Бонивура», «Созвездие Стрельца», Вадим Павчинский – «Пламенем сердца», «Орлиное гнездо». Особое звучание у работ Александра Лепетухина из цикла «Сказка». Многие годы художник был постоянным автором рубрик «Душа и творчество» в газете «Тихоокеанская звезда» и «Культура и искусство» в журнале «Дальний Восток». Позднее его очерки о дальневосточном искусстве вышли отдельным изданием «Вчера, сегодня, всегда». Александр Лепетухин написал «Хехцирские сказки», за которые в 2007 году его удостоили звания лауреата Всероссийской премии им. П.П. Ершова «За лучшее литературное произведение для детей», стал финалистом национальной детской литературной премии «Заветная мечта». Для таких писателей, как Вс. Н. Иванов и Владимир Клипель, обращение к графике прямо или косвенно было связано с их литературной работой. О глубине этих изобразительных опытов свидетельствует разнообразие произведений, подтверждающих самостоятельную ценность графических и живописных работ. Вс. Н. Иванов родился в семье художника, преподавателя графических искусств реального училища. Писатель любил рисовать, и в собрании Гродековского музея хранятся несколько альбомов с пейзажными набросками, записные книжки с его рисунками. Некоторые из них можно увидеть на выставке. Критики отмечали в литературном творчестве Вс. Н. Иванова воссозданные им с

В.Г. Зуенко. Портрет Вс. Н. Иванова. Картон, карандаш. 1958

А.П. Лепетухин. Автопортрет. Бумага, карандаш. 2014

особым мастерством картины окружающего мира. Об этом размышляет в одном из писем известный художникпейзажист И.Э. Грабарь: «Уже с первых страниц очаровывает Ваше искусство живописания природы, словно Вы не просто описываете, как гоголевский «чуден Днепр», а прямо водите кистью, насыщенной всеми цветами радуги». Автор книг о дальневосточной природе и Великой Отечественной войне В.И. Клипель учился в Свердловском художественном училище, но не окончил его. В течение всей жизни писатель занимался деревянной скульптурой, живописью, графикой, иллюстрировал свои книги. Некоторые его работы хранятся в собрании музея, а в экспозицию вошли графические листы и пейзаж «В горах Баджала».

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ Философия творчества – базовая тема культуры. Если рассматривать ее как вторую природу, сотворенную руками человека, то все, что нас окружает, есть культура. А если отталкиваться от определения Николая Рериха – культура есть культ света, можно сделать вывод о светоносности всего, что создано руками человека и для блага человека. Философия – это мудрость, вернее, любовь к мудрости. Так в чем же состоит мудрость творчества? Ответ прост: в светоносности, в созидании пространства света. Именно этот тезис является ключевым при определении характера творчества Виктории Евсеевой. Выставку ее работ представил Краевой благотворительный общественный фонд культуры.

Оберегающий свет «Деревянные резные фантазии» Виктории Евсеевой в галерее «Арт-подвальчик» Валентина КОСТАНДИ Фото Алексея МАРТЫНЦА

Дедки-бабки. Печка. Береза. 320 х 260. 2017

Казалось, галерея «Арт-подвальчик» наполнилась внутренним светом. Он исходил от деревянных резных панно Виктории Евсеевой, которые абсолютно живописны, а фактура светотени – филигранна. В работе с деревом автор использует полихромность, что способствует более рельефному прочтению замысла. Тематика произведений разнообразна: от сказочно-языческих образов – «Лукоморье», «Чур», «Сварог», «Шаман», до натюрморта – «Утренний кофе», «Вечерняя скрипка» и современного интерьера – «Мечта», в котором прочитывается светлый уют дома как воплощенный образ мечты автора. Юмор и доброта в серии сказочно-бытовых работ «Дедки-бабки», «Коты и домовые», а вот от «Полнолуния» и «На крыше» веет философией. Луна, женщина и кошка – мистический триумвират завораживает. Да, тайны Луны мир постигает через Женщину. Эта мысль продолжается в панно «Отражение души», «Суть женской души», «Струны души». Здесь и у скрипки женские формы, и душа человека имеет женское начало. Философия единения прослеживается и в работе «Путь домой», в которой Ангел – бестелесная божественная крылатая сущность, оберегает детей – сестру и брата. Женская оберегающая сущность прочитывается во всех произведениях автора, представленных на выставке.

Выставки

Полнолуние. На окне. Береза. 280 х 280. 2018

Путь домой. Ангел-хранитель. Береза. 400 х 280. 2018

Дева с хомусом. Ясень. 500 х 230. 2018

Виктория Евсеева – человек искренний и открытый. Не кокетничает с возрастом и, рассказывая о себе в буклете выставки, дарит еще один жизненный пример: «До 33 лет я и предположить не могла…». Ключевое чи-

сло – 33, возраст постижений смыслов, преображения человека. Все, что зрело до этого времени, дает плод. И какое уважение к супругу-вдохновителю и его прозорливости! Самопостижение через другого, то самое прозрение женской души. И еще одна деталь. По словам автора, ее работы стали результатом совместного творчества художника-моделлера, станка и ее самой – Виктории. В таком представлении очень импонирует одушевление станка. Это уже представление мастера, который считается с душой и настроением своего инструмента и находится с ним в сотворчестве. Созидательный тандем и создает пространство культуры, красоты и света. Потому и веришь словам автора: «Украшать свой мир так занимательно».

Камлание. Береза. 370 х 280. 2018

Воля. Береза. 390 х 280. 2017

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ

По имени Солнце

Хореографическая композиция «Амурская сюита». 1963

Анна МОРОЗОВА

Народному фольклорному песеннотанцевальному ансамблю «Сиун» из села Ачан Хабаровского края в 2018 году исполнилось 60 лет.

Первые участники ансамбля «Сиун». Хабаровск. 1965

Валентина Сергеевна Киле

Анна Петровна Ходжер

В его имени – «Солнце» отразилась старинная нанайская легенда. В ней душа небесного светила представляется в образе прекрасной девушки, она источник света и радости. Выбрав такое символичное название, Валентина Сергеевна Киле и Анна Петровна Ходжер создали в селе Болонь, как до 1978 года назывался Ачан, самодеятельный ансамбль. Отправная точка – 1958 год. С концертными программами они ездили по рыбацким станам, сенокосным бригадам, соседним селам и дарили людям радость. Так случилось, что вскоре о нанайском «Сиуне» узнали и в других районах Хабаровского края. О нем писали газеты, отмечая не только интересные концертные номера, но и прекрасные, украшенные орна-

Этника ментами костюмы. Из публикаций 1960-х видно, как расширяется творческое поле «Сиуна», вовлекая все больше и больше людей, как гордятся ачанцы своим ансамблем. «Много работали над костюмами, можно сказать, всем селом. Даже престарелая 80-летняя Ванка Ходжер не усидела. Она прекрасно оформила костюмы к танцу «Старинный девичий». На протяжении всего концерта не стихали аплодисменты. После концерта к сельским артистам подходили и молодые, и старые колхозники с благодарностью, давали советы и желали дальнейших успехов в их благородной творческой работе. А теперь участники самодеятельности клуба села Болонь выезжают с концертами в соседние села. В ближайшие дни они побывают в селах Малмыж, Джуен, Верхний Нерген, Новые Омми, Хунгари, Вознесенское, в поселке химиков Амурске. С заключительным концертом выступят в поселке Троицкое на национальном празднике» («Красное знамя», 1964). Прожил «Сиун» семь лет, собрал в копилку множество песен и танцев и отправился в столицу. Как один из лучших национальных коллективов Хабаровского края, он стал участником заключительного концерта Всероссийского смотра художественной самодеятельности, проходившего в 1965 году в Москве. Нанайские песни звучали во Дворце съездов, Колонном зале Дома союзов, Доме дружбы. Судьба ансамбля из небольшого села неотделима от жизни большой страны. Было время, когда артисты готовили специальные программы к 100-летию со дня рождения В.И. Ленина и организовывали ленинские уголки в близлежащих селах. Пели на нанайском и русском, исполняли песни из популярных кинофильмов. Наступил новый век, и мир повернулся лицом к традиционным культурам коренных народов, осознав их неповторимость. «Сиун», и прежде бережно собиравший наследие нанайцев, высветил все лучшее, что создавалось столетиями на этой земле – старинные песни, рассказанные хореографическим языком обряды и национальные игры. Его творчество уже не умещалось в рамках одного коллектива, и со временем он разделился на песенный и танцевальный, а 32 года назад здесь родился детский ансамбль «Тасима». Пути «Сиуна» и его младшего собрата проходили не только через родной край, но и через многие страны мира, подтверждая неоспоримый тезис о творчестве без границ. В свой юбилейный год «Сиун» побывал на Международном фестивале народов мира в городе Тэгу Республики Кореи. Среди знаковых событий в его жизни встреча и многолетнее сотворчество с поэтом-песенником Понгсой Киле и его супру-

гой, хранительницей традиций Марией Борисовной. Совсем недолго здесь работала известный хореограф Мадо Дечули, но ее программы входили в число лучших на фестивалях в Москве и Санкт-Петербурге. Ансамбль объединял разные поколения жителей Ачана. Для кого-то он стал важной частью детства и юности, но потом дороги расходились. Для Нины Павловны Гейкер встреча с «Сиуном», куда она тоже пришла девочкой, переросла в смысл всей жизни. Именно ей 36 лет назад доверила свое детище основательница ансамбля талантливая Валентина Сергеевна Киле. История нанайского коллектива сложилась из множества отдельных судеб, лиц, голосов. Все эти люди, от первых артистов до сегодняшних исполнителей, навсегда остаются его частью. «Сиун» давно перерос рамки самодеятельности и стал крупным этнокультурным центром. И так же дарит тепло и свет.

Шаманский танец «Унди»

Нина Павловна Гейкер

Детский образцовый песеннотанцевальный ансамбль «Тасима»

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ

С точки зрения этнографии Елена ГЛЕБОВА

Всероссийский фестиваль «ЭтноКино» – одна из традиций Урала. Он проходит каждые два года при поддержке министерства культуры Свердловской области и Инновационного культурного центра. В 2018 году уже в четвертый раз. О статусе фестиваля, в фокусе которого широкая этнографическая тематика, говорит число поданных заявок. Для участия в нынешнем конкурсе было представлено 200 киноработ со всей страны – документальных, телевизионных, игровых, научно-популярных. Десять из них вошли в афишу «ЭтноКино», но только шесть стали призерами. Главная награда – приз имени А.А. Литвинова за лучший фильм – вручена хабаровчанину Альберту Самойлову, режиссеру фильма «Театр «Бури». Время сновидений» (Дальневосточная киностудия). Александр Литвинов

Первый «ЭтноКино» 2018 года совпало с крупной датой – 120-летием со дня рождения Александра Литвинова, основоположника этнографического кино в СССР, оказавшего влияние на это направление в мировом кинематографе. В 1929 году он создал свой первый этнографический фильм «Лесные люди», посвященный удэгейцам и ставший классикой. Позднее как результат семи крупных киноэкспедиций на экраны вышли другие картины Литвинова,

Удэгейцы

открывшие зрителю уникальные этнические культуры народов Сибири и Дальнего Востока. Творчество режиссера было отмечено высокой наградой – премией имени Федора Федоровича Буссе – экономиста, историка, археолога, общественного деятеля, автора научных работ по вопросам социально-экономического развития восточного региона, одного из инициаторов создания Общества изучения Амурского края и его первого председателя.

Но какими бы ни были в дальнейшем дороги Александра Литвинова, не отпускала история маленького лесного народа, положившая начало яркому режиссерскому взлету. Спустя два десятилетия, в 1947-м, он вернулся в Уссурийский край и снял фильм «Удэ», а еще через десять лет создал картину «По дорогам Приморья». Он грезил в юности о путешествиях в далекие страны, и судьба подарила возможность побывать в самых труднодоступных местах российского Дальнего Востока. Он попал в удивительный мир, где люди продолжали жить по своим древним законам и сохранили чистый взгляд на природу. Поездка на Дальний Восток подарила встречу с человеком-легендой – Владимиром Арсеньевым. Благодаря этому выдающемуся исследователю и путешественнику создатели фильма сумели наполнить его подлинной жизнью. Арсеньев не мог присутствовать на съемках, но выступил соавтором сценария. По его инициативе главным объектом кинокартины стали удэгейцы, а вышедшая в 1926 году книга «Лесные люди – удэгейцы» подарила ей название. Киноэкспедиция заняла шесть месяцев, и во

Этника многом ее успех обеспечили ценные советы Арсеньева, его материалы по культуре и быту удэгейцев, детально разработанный маршрут и снаряжение (достаточно назвать удобные «арсеньевские» палатки), а также письма и телеграммы, которые Владимир Клавдиевич разослал в те места, куда направлялась съемочная группа. И вообще имя Арсеньева стало для киношников ключом, открывавшим им все таежные двери. Это был очень трудный поход. Шли по глухим таежным тропам, сплавлялись по быстрым рекам на удэгейских батах, погружались в совсем иную реальность. Авторам фильма удалось ненавязчиво и тактично стать на какое-то время частью удэгейских поселений, наладить доверительные отношения с местными жителями и, самое главное, убрать со временем незримый барьер между камерой и объектами съемки. В объектив попадали будни лесных людей со всеми их мельчайшими деталями. Они ловили рыбу, охотились, а когда наступала необходимость, совершали магические ритуалы. И все это без оглядки на чужаков со стрекочущей камерой. Уникальный опыт режиссера Литвинова и оператора П. Мершина и сегодня вызывает восхищение. Из дальневосточной экспедиции они привезли «Лесных людей» и «В дебрях Уссурийского края» – о том, как проходили съемки. Обе картины в 1929 году выпустила в прокат фабрика «Совкино», и они имели большой успех не только в Советском Союзе, но и за рубежом. Литвинов заложил основу этнокинематографа в нашей стране, вызвал своими талантливыми работами искренний интерес зрителей, но в отдельную профессиональную школу это направление так и не переросло. Исследователь творчества Александра Литвинова кинорежиссер, этнограф и директор фестиваля «ЭтноКино» Иван Головнев называет причины. Советская власть изначально определила этнографию как вспомогательную историческую дисциплину, а жесткая цензура тоталитарного государства не допускала в этнических сюжетах ничего, кроме «социалистического по форме и содержанию». Вот почему уже

А.А. Литвинов и В.К. Арсеньев

Съемки в дальневосточной экспедиции

Кадры из фильма «Лесные люди»

Кадр из фильма «Лесные люди»

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ во второй половине 1930-х этнографические картины исчезли с советских экранов. Кинематографический опыт основателя этнокино на долгие годы оказался забытым. Сегодня его имя, его «лесные люди» возвращаются. На закрытии фестиваля «ЭтноКино» состоялся показ отреставрированной копии фильма «По дебрям Уссурийского края», предоставленной Российским государственным архивом кинодокументов.

Второй Театр «Бури» – второй в истории Приамурья. С 1936 по 1940 год в Найхине существовал Нанайский национальный театр, в его состав входили драматическая, хоровая и музыкальная группы. Лучшие колхозники и комсомольцы ставили и играли спектакли, в которых соединялись древние пласты народной культуры, классические пьесы и веяния нового, советского времени. Жизнь уникального коллектива оказалась недолгой, путь в искусстве сложным, и это тема отдельного исследования. Два года назад к идее национального театра вернулся Леонид Сунгоркин и сумел найти единомышленников. Свое имя «Бури» взял от названия нанайского стойбища, на месте которого основан Хабаровск. Первой театральной работой стал спектакль «Время сновидений» по пьесе дальневосточного поэта и драматурга Виктора Еращенко. Творческий процесс увлек и объединил актеров-любителей и профессиональных постановщиков. Режиссером стал художественный руководитель хабаровского театра «Триада» Вадим Гогольков, сценографию создал главный художник «Триады» Сергей Ким, а ее отдельные элементы – художник Николай Холодок, костюмы по эскизам Кристины Хазиахметовой сшили студенты Хабаровского технологического колледжа. Музыка в постановке играет одну из знаковых ролей, и это обрамление создал музыкант и аранжировщик Виктор Бондаренко, владеющий игрой на многих музыкальных инструментах коренных народов Амура. Репетиционный процесс, ставший временем счастливого сотворчест-

Режиссер Альберт Самойлов

ва, занял полтора года. Первые встречи, обсуждения, споры, продвижение по сценарию, поиски важных акцентов, проникновение в характеры героев пьесы – все фиксировалось на

кинокамеру участниками спектакля. Именно этот живой материал стал основой фильма Альберта Самойлова. Кинорежиссер увидел сначала премьеру «Времени сновидений» на сцене «Триады», а потом, уже работая с предоставленными ему записями, перемотал время назад. Так из «рабочих» эпизодов возникла история рождения национального театра. Но самое главное между строк. Режиссеру удалось высветить то, как постепенно участники спектакля, а среди них разные поколения коренных народов Амура, постигают культуру и философию предков, осознают свою причастность и ответственность за сохранение этих традиций.

В материале использованы фотографии с интернет-ресурсов https://www.ourbaku.com и https:// naslednik-dv.livejournal.com

Театр «Бури». В центре Виктор Бондаренко и Вадим Гогольков

«Время сновидений». Сцена из спектакля

Этника

Байдара. Чукчи. Начало ХХ в. Дерево, кожа, сухожильные нити

Владыки студеных морей Виктория МАЛАКШАНОВА

Хабаровский краевой музей им. Н.И. Гродекова представил этнографическую выставку «Владыки студеных морей», посвященную самобытной культуре народов Крайнего Северо-Востока – алеутов, ительменов, чукчей, эскимосов, коряков.

(Слева направо) Камлейка из ровдуги. Первая четверть ХХ в. Алеуты. Корякский женский костюм и мужская малица. Вторая половина ХХ в.

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ

Орудия промысла (луки, стрелы, колчаны, наконечники гарпунов) и модели алеутских лодок. Вторая половина XIX в.

Ритуальные предметы. Чукчи. Первая четверть ХХ в. Дощечки для добывания огня. Сборы Н.Л. Гондатти в 1895–1897 гг. Амулет. Изображение головы «хозяина» дома.

За многовековую историю у северян сложились особые отношения с окружающим миром, собственный взгляд на устройство Вселенной, Земли, природные явления. Несмотря на строгий внешний облик и суровые нравы этих народов, вся их жизнь построена на гармонии в отношениях с природой. Бережное отношение ко всему живому – это и основа их мировоззрения, и один из способов выживания. В беспрерывной борьбе за жизнь в экстремальных природно-климатических условиях животные становились для человека не только объектами охоты, но и священными существами. В их честь устраивали праздники, проводили обряды, создавали красивейшие предметы этнического искусства, наполненные поэтической образностью. Для морских зверобоев и оленеводов кит, морж и олень давали пищу, обеспечивали тепло и свет. Растопленный жир наливали в каменный жирник и зажигали фитиль из мха, шкурами млекопитающих покрывали жилища, а пленки, снятые с печени и желудка морских великанов, заменяли оконные стекла, служили лечебным пластырем для ран. Надевая на каркас байдары моржовую шкуру, люди осваивали морские просторы, в оленьей упряжке передвигались по бескрайним снежным равнинам. Из кишок моржа и нерпы шили промысловые непромокаемые плащи, из оленьего меха и птичьих шкурок – комфортные двойные кухлянки и комбинезоны. На этой выставке, талантливо оформленной художником Алексеем Тамулевичем, впервые широкой публике были представлены экспонаты из собрания Гродековского музея, собранные в конце XIX – начале ХХ века. Среди них национальные костюмы из меха, кишок морских млекопитающих, птичьих шкурок (кухлянки, малицы, керкеры), орудия наземной и морской охоты (гарпуны, стрелы, луки), средства передвижения (нарты, лодки, байдары), ритуальные предметы. Центром экспозиции стал один из редчайших предметов в коллекции музея – ительменская свадебная нарта, которую ученые называют «вязаной» из-за особой техники изготовления с применением кожаных ремней. К сожалению, подробной и систематизированной информации о формировании этой коллекции и ее собирателях нет. Имеются лишь отдельные упоминания в архивных материалах и газетных заметках о тех или иных поступлениях в фонды музея, и самое ранее из них относится к 1898 году. Известно, что алеутская коллекция пополнилась благодаря сборам сотрудника Дальгосторга В.П. Сторчака на о. Медном. В начале ХХ века предметы корякской культуры были переданы сотрудником Пенжинской культбазы Н.Н. Билибиным и сотрудником Тихоокеанской научно-промысловой станции Тихоокеанского института рыбного хозяйства А.Г. Кагановским. Чукотская коллекция, насчитывающая в настоящее время более 220 еди-

Этника

Предметы косторезного искусства из собрания ДВХМ. Первая половина ХХ в.

Предметы быта и промысла. Начало ХХ в.

ниц хранения, собрана благодаря трудам начальника Анадырского округа Н.Л. Гондатти, барона А.Н. Корфа, исследователя А.В. Олсуфьева, государственного служащего К.Я. Лукса и других. Дальнейшее комплектование, продолжившееся с середины ХХ века, носит случайный и эпизодический характер. За всю историю существования Гродековского музея коллекция палеоазиатских народов никогда не была представлена в полном объеме. Сегодня она насчитывает более 350 единиц хранения, и с каждым ее экспонатом можно ознакомиться на страницах каталога «Люди рассвета» (автор-составитель М.В. Осипова), изданного музеем в 2017 году. Особое место на выставке «Владыки студеных морей» заняли предметы косторезного искусства из фондов Дальневосточного художественного музея, также собранные в конце XIX – начале ХХ века. Во всем мире скульптуры чукотских и эскимосских мастеров признаны шедеврами малой пластики. Совершенные по форме, они органично сочетают композиционные рисунки с природной формой клыка и представляют самостоятельную эстетическую ценность.

Кухлянка из шкур птиц. Вторая половина XIX в. Алеуты

Свадебная нарта. Ительмены. Конец XIX – начало ХХ в.

Эвенкийский шаман

Коллекция

Вселенная эвенкийского бубна Ирина НОВИЧКОВА

История Российского национального музея музыки (ранее Государственного центрального музея музыкальной культуры имени М.И. Глинки) восходит к 1912 году. В стенах Московской консерватории открылся мемориальный кабинет ее основателя, выдающегося пианиста и музыкального деятеля России Николая Рубинштейна, где сосредоточились рукописи пианиста, его личные вещи, письма друзей, а также документы Московского отделения Русского музыкального общества. Выросший из небольшого подразделения Московской консерватории, за свою уже более чем вековую историю музей превратился в крупнейшую в мире сокровищницу памятников мировой музыкальной культуры, насчитывающую почти миллион экспонатов. Сегодня РНММ объединяет шесть филиалов – музеи-квартиры А.Б. Гольденвейзера и Н.С. Голованова, мемориальную усадьбу Ф.И. Шаляпина, музей С.С. Прокофьева и музей «П.И. Чайковский и Москва», а также Государственную коллекцию уникальных музыкальных инструментов России. Это крупнейшее собрание струнных смычковых инструментов мастеров разных стран и эпох XVI–XX веков, включающее в том числе шедевры Амати, Страдивари, Гварнери. Важное место в фондах музея музыки занимает коллекция музыкальных инструментов народов мира, насчитывающая более трех тысяч предметов. Она начала складываться в конце XIX века, когда несколько известных музыкальных деятелей России передали в консерваторию свои раритеты. Таковы, к примеру, собрание инструментов народов Средней Азии и Казахстана Августа Эйхгорна и энгармонический рояль Владимира Одоевского. В 20–30-е годы прошлого столетия музей пополнился национальными инструментами из коллекции Государственного института музыкальной науки (ГИМН), сотрудники которого на протяжении многих лет вели большую научную и просветительскую работу по собиранию и изучению народных инструментов.

Камлание. Нижний Амур

Музыкальные инструменты народов Сибири и Дальнего Востока в коллекции Российского национального музея музыки

Бубны в коллекции Российского национального музея музыки

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ

Эвенки

Эвенкийский бубен в экспозиции Российского национального музея музыки

К особо ценным экспонатам относятся русские гусли XIII–XIV веков, найденные при археологических раскопках в Великом Новгороде, знаменитые русские балалайки мастера Семена Налимова, русские пастушеские инструменты – владимирские рожки, жалейки, поддужные колокольчики XIX века. К другим уникальным экспонатам относятся ханты-мансийские струнные инструменты и бубны народов Сибири и Дальнего Востока. В дальневосточной коллекции Российского национального музея музыки среди ритуальных музыкальных инструментов (бубнов и колотушек), принадлежавших шаманам, особую ценность представляет эвенкийский бубен. Эвенки являются одним из восьми коренных малочисленных народов, с древнейших времен проживающих на территории Сибири и Дальнего Востока, сложившимся на основе смешения местного населения с тунгусскими племенами. Предки эвенков пришли сюда тысячелетия назад, освоив эти земли. Считается, что этот народ отличается сильным, гордым и честным характером, выработанным в борьбе с суровой природой. Но в этом противостоянии эвенки не только смогли накопить необходимые для жизни знания и приспособиться к экстремальным условиям, но и создали яркую и самобытную культуру. Эвенки всегда считали, что их дом стоит под самой Полярной звездой. Территория, которую они населяют, – страна бурных рек и узких каньонов, красивейших водопадов и устремленных в недосягаемую вышину скал, похожих на сказочные средневековые замки, овеянных тайнами и легендами. Главные же тайны эвенков с незапамятных времен связаны с шаманством. Наиболее ранние из дошедших до нас историко-этнографических источников, сообщающих сведения по шаманизму у эвенков, еще не исчерпаны и не изучены полностью. Среди них материалы, собранные в 40-х годах XVIII века российским путешественником и ученым Я.И. Линденау на Охотском побережье. Особого внимания заслуживают фрагменты «Описания Тобольского наместничества», автор которого в отличие от многих своих современников-путешественников и исследователей сумел довольно глубоко разобраться во многих сущностных чертах шаманских ритуалов эвенков. От его внимания не ускользнули такие особенности действий шамана, как своеобразная актерская игра во время совершения ритуалов добывания удачи, благодарения огня или обряда икэнипкэ – восьмидневной

Коллекция охотничьей мистерии-погони за божественным оленем. Бубен с древнейших времен был обязательным атрибутом шамана. В Российском национальном музее музыки сосредоточена богатейшая коллекция этих ритуальных музыкальных инструментов народов Сибири и Дальнего Востока. Представленный здесь эвенкийский бубен отличается крупными размерами, широкой обечайкой (тип обода) и наличием с внутренней стороны железных побрякушек. Как и все прочие шаманские атрибуты, в прошлом он считался священным. Известно, что шаманы строго, из поколения в поколение, передавали традиции устройства и оформления своих бубнов. По представлениям эвенков бубен являлся не только музыкальным и культовым инструментом, но и важным символом духовной культуры, обозначавшим Вселенную. Качество бубна зависело не столько от самого шамана, сколько от его сородичей, на которых возлагалась обязанность устройства магического музыкального инструмента. Часть этой работы выполняли женщины: они выделывали шкуру, натягивали и пришивали ее на деревянный обруч. Мужчины заготовляли деревянные части бубна, вытесывали и выгибали обруч и крепили с его внутренней стороны рукоятку, выковывали железные подвески, наносили на кожаную поверхность особые рисунки. Они были разными – от простых кругов, повторявших форму самого инструмента, до сложнейших композиций с изображением антропоморфных и зооморфных фигур, деревьев, небесных светил. Ритуальный бубен делали с соблюдением определенных ритуалов, причем сам шаман указывал, когда это должно происходить – днем или ночью. Во время камланий (этимология этого слова происходит от тюркского слова «кам» – «шаман», шаман ударял колотушкой по мембране в центре или ближе к обечайке, извлекая различные по высоте и тембру звуки. Обтянутый лосиной кожей эвенкийский бубен перед использованием нагревали на костре, от чего издаваемые звуки приобретали особую чистоту. Считалось, что инструмент шамана лечил душу и сердце. Этому феномену есть медицинское объяснение: звуки, исходящие от бубна, приводят в баланс энергетические потоки человека, и при совпадении ритмов музыкального инструмента с ритмами сердца организм обогащается кислородом. Эвенкийские шаманы виртуозно владели всеми возможными приемами звукоизвлечения – от тончайшего тремоло

до скользящих движений колотушкой или локтем по вибрирующей мембране. Шаман пользовался бубном и как резонатором, отклоняя звуковые волны своего голоса и создавая тем самым эффект перемещения в пространстве. Однако существует поверье, что без нужды ударять в шаманский бубен нельзя, поскольку он вызовет духов. В последнее время традиционная религия эвенков – шаманизм переживает второе рождение. Важность исследования современного шаманизма как духовной основы сохранения традиционной культуры не вызывает сомнений. Более того, во внимательном и глубоком изучении этого феномена заключен залог выживания конкретных народов Сибири и Дальнего Востока.

Эвенкийский шаманский бубен. Конец XIX – начало XX в.

В материале использованы фотографии с сайтов: https://amur-bereg.ru, https:// photokamchatka.ru, https://irinamedvedeva8. livejournal.com

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ

Метафоры, которыми живем Ольга ПРИВАЛОВА

Всегда сложно писать о художниках, которые работают в смысловом метафорическом пространстве изобразительного искусства. В основе их творчества – исследование семантических взаимосвязей окружающего мира через изобразительную художественность. Этим творцам позволено прикоснуться внутренним зрением (озарением, интуицией) к личному внутреннему миру человека. Художник не только вырабатывает собственный изобразительный язык, но постоянно находится в упорном поиске пластической выразительности смысловых прочтений. Такой творческий посыл прочно закрепляется в зрительском сознании, и каждая новая композиция расширяет контекст творчества художника.

В полете. 2013. Холст, масло. 90 х 90

Замечательно то, что Михаил Гусельников, работая в области гравюры, вызывает постоянный зрительский интерес. Слово «гравюра» со временем приобрело то ассоциативное представление, которое отсылает к культуре Возрождения Европы – к тому элитарному виду графического искусства, для которого необходима интеллектуально-эстетическая способность восприятия. Художник-офортист из многообразия пластических средств выбирает контрапункт света и черного. Помимо особой графической эстетики такое взаимодействие имеет разнообразный смысловой подтекст. Осенью 1995 года, еще во время учебы на художественно-графическом факультете, судьба привела Михаила Гусельникова в мастерскую известного дальневосточного графика А.В. Гурикова. Здесь он и начал глубоко изучать офорт, и, как видно по первому оттиску (резцовая гравюра), свет, как эмоциональная импровизация, станет основным мотивом его творчества. Осваивая разные офортные техники, со временем он отдает предпочтение технике сухой иглы: «Офорт – технически кропотливый процесс, который ведет к реалистическому отражению, а сухая игла больше позволяет импровизации. Благодаря свободному штриху изображение на отпечатке имеет характер динамики сюжета. В этой технике также привлекает эффект живописности: сила нажатия резцом образует бороздки, в которые набивается краска, и при печатании получается мягкая линия. Создается ощущение свободного рисунка, можно экспериментировать».

Персона Первый этап творчества Гусельникова отмечен влиянием тенденций 1980-х – монтаж разных фрагментов жизни, отражающих рефлексию современника («Амурская сказка», «Автопортрет»). Но постепенно молодой художник отходит от драматизации времени и обращается к культурно-ассоциативному языку, что переводит сюжет на философское осмысление развития человеческой жизни-мысли. Сами названия предлагают нам сделать паузу созерцания: «Остановка в пути», ««Одинокие путники» (2008), «Осенние странники» (2009), «Молитва» (2009). Стремясь к живописному разнообразию, художник дополняет сухую иглу монотипией. Данный вид печатной графики обладает своеобразным качеством неожиданного поведения краски в процессе печатания, и в готовой композиции абстрактный характер этого эффекта создает различные пластические особенности, оттеняя легкость и красоту офортной линии. С другой стороны, фон, фрагменты монотипии органично наполняют гравюру ощущением пленэрного состояния. Благодаря такому соединению контекст композиций приобретает поразительный эффект одновременного присутствия и здесь, и где-то в неизвестном времени, как будто время – песок в песочных часах, а зритель – наблюдатель разновременных пространств. Скорее мудрость как категория опыта становится в этих произведениях главным персонажем. Тем не менее художник не отягощает восприятие зрителя: изображаемые реалии ясны, а вот их соединение создает парадоксальный эффект смыслов, активны акценты недосказанности, осязаемо романтическое звучание. Неслучайно в этот же период рождаются работы, обращенные к интимно-лирическому миру человека. В офорте «Двое» (2006) композиция делится на два контрастных плана: большая часть листа – подобие картины на подрамнике, а в нижней четверти изображены разбросанные карандаши, тюбики, мастихин. Эти мелкие предметы начертаны схематично, а основное изображение – светлый фон со звездами, серпиком луны, руки мужчины, нежно держащие запрокинутую голову девушки – проработано льющимися тонкими линиями. А в черной мерцающей глубине фона детский кораблик – то ли сказка, то ли реальность. Мотив лодки путешествует из картины в картину: «Ночь на море», «Предновогоднее настроение», «Отражение». Эти работы со временем становятся сериями, создавая нюансы трогательно-доверительных чувств одного персонажа – Человека. Искусство само по себе – сложный эстетический знак. В картине каждый элемент индивидуален, но в то же время должен звучать в общем аккорде. Михаил Гусельников в одной композиции соединяет разные стилевые приемы: условные очертания, реализм света и тени, абстрактные фоны, прорисовки деталей окружающего мира. По его графическим произведениям можно составить знаковый описательный словарь мотивов, так как они переходят из картины в картину. Опущенные глаза девушек, летящие листья, абрисы волн, звезды, разбросанные по композициям – художнику искренне интересен текущий момент жизни, который осмысляется как истинность бытия. Но все же он не стремится к патетике истины, часто выбирая ироническую отстраненность. Хотя его персонажи внешне не выражают

Семейство. 2014. Офорт. 21 х 15

Ночь на море. Сухая игла. 65 х 50. 2010

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ

Осенними дорогами. 2017. Сухая игла. 65 х 50

Первокурсники. 2014. Сухая игла. 65 х 50

Одинокие путники. 2010. Сухая игла. 65 х 50

Осенний сон. 2012. Сухая игла. 65 х 50

Молитва. 2010. Сухая игла. 40 х 34

Персона эмоциональное состояние, но весь строй композиции втягивает зрителя в обдумывание и узнавание сюжета из общей человеческой жизни. В ночной тьме свет от Луны, светящийся экран мобильного телефона и освещенное лицо девушки. Она не замечает летающих вокруг ночных мотыльков, назойливо зудящих комаров, не видит примятые цветы, потому что ее взгляд сосредоточен на экране. Простое название «SMS» благодаря графической атмосфере становится метафорой разноликих смыслов современности. «Полнолуние» – поэтическое название. Но элементарный сюжет соотносится с литературной реминисценцией – «Мастер и Маргарита», с современными реалиями, которые вызывают и улыбку, и понимание, что время отсутствует (во все века существует своя легенда о любви), а мы наследники мифологии углубляем ее смыловое пространство. О чем «Вечерний ритуал»? Об одиночестве, о вечернем размышлении? А «Дураки и дороги» – ирония или боль? «Весна пришла» – это и юмор, и лирический психологизм взаимоотношений мужчины и женщины. Акцентирование смысла выражается в иронической иносказательности, в метафорических сюжетах, не рассчитанных на «прямой перевод». Выбирая обыденные ситуации, художник преобразует их порой в эпатажные образы «Homosapiens», «Кошки-мышки», «Мечтательница», «В экстазе», «Крик», но все же они имеют знаковый подтекст, который при каждом новом взгляде углубляется. Метафоры порождены самой жизнью, но это нужно увидеть. Автор демонстрирует их через увеличительное стекло, а оно часто контрастно и беспощадно. Вот почему к работам Михаила Гусельникова постоянно возвращаешься и ждешь с нетерпением новые произведения. Лаконичный строй композиции, где персонажи выделены масштабом их изображения, импровизация графическими средствами создают притягательную выразительность. Художник выражает и запечатлевает как бы сжатое действие, но оно расширяется субъективно-эмоциональным временем и персонажей, и зрителей. Гусельников искренний художник, он доверителен к своим зрителям. «Семейство» – портрет его семьи с мольбертом, кистями, чайником. Творчество и тепло. И надпись: «Чтобы понять ученого, нужно быть ученым, а чтобы понять художника, нужно быть поэтом». Композиции серии «Перекати-поле» построены на контрастных масштабных соотношениях. Фигурки, группы людей и несоразмерно большие листья – эти уже пространственные метафоры увеличивают паузу созерцания у таких работ. «Шторм» словно бы спрашивает: что преодолевают люди, как будто сросшиеся с пространством? Мысль начинает обрастать множеством вопросов. Поле зрения – физическое пространство, ограниченное для обозрения, но метафора увеличивает масштаб мысли, и оно становится духовным. В последнее время Михаил Гусельников обращается напрямую к категории Времени: «Ураган времени» (2018) – машина, мчащаяся навстречу ветру, «Осенний дворник» – человек в окружении летящих листьев. Метафоры структурируют наши обыденные понятия. Чувствуется, что художнику интересны сцепления собственных мыслей, ассоциаций, словно он сам ищет ответ на поставленные перед собой вопросы.

Вечерний Ван Гог. 2015. Холст, масло. 70 х 55

Широта художественного мышления, свободное владение формой, понимание диапазона комического позволяет ему совмещать два контрастных смысловых поля: монохромный цветовой выбор и живописную легкость офортного инструмента, поэтический трепет и иронию, поэтому и лиризм в его произведении принимает скорее философский характер. Время реальное и время внутреннее – какие еще открытия ожидают нас в произведениях Михаила Гусельникова, активно возрождающего технику гравюры и вдруг приобретающего интерес к метафизической живописи?

Летящая. 2003. Холст, масло. 120 х 90

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ

Роберт Юрьянов. Сложная работа *

Александр ЛЕПЕТУХИН

Вы заметили, как на нас действует чужая смерть? Мы словно запинаемся об нее. Жизнь прерывает свое плавное течение. Приходится сделать усилие, чтобы понять, ЧТО ПРОИЗОШЛО. Постепенно, не сразу мы начинаем осознавать, какое место в нашей жизни занимал ушедший человек. Мы как бы собираем его образ, вычленяя его из случайного и мимолетного. Образ этот становится частью нашего внутреннего мира. И живет, пока живы мы. Если вдуматься, то можно заметить, что наше внутреннее «я» населено образами ушедших людей. Они составляют важную часть нашего сознания. Они помогают нам жить, потому что мы любим их.

Жил в Хабаровске художник Художник Роберт Алексеевич Юрьянов был большой. В самом прямом смысле. Сто девяносто плюс каблуки ковбойских сапожек заметно возносили его над уличной толпой. Прибавьте к этому привезенную из Голливуда ковбойскую шляпу, платок на шее, джинсовый костюм. Это был его маленький театр. «Смотрите, смотрите, вон ковбой с «Мальборо» идет!» И на плоховатом английском: «Сэр, угостите сигаретой». Он улыбался, довольный своей ролью, и пожимал, пожимал бесчисленные руки друзей и знакомых. И всех спрашивал: «Как дела, старик?» Уже больше четырех месяцев нет Роберта Юрьянова. Но почему мне по-прежнему хочется встретить его где-то в районе «Художественного салона» и, услышав: «Как дела, старик? », увидеть улыбку у себя над головой? Кем ты был, Роберт? Пижоном? Творческой личностью? Почему люди, знавшие тебя хорошо, говорят о тебе с любовью?

Редакция газеты «Суворовский натиск». Из цикла «Прогулки по городу». 1986. Бумага, офорт, мягкий лак, акватинта

* Лепетухин, А. П. Вчера. Сегодня. Всегда... : Очерки, воспоминания, эссе о художниках и художественной жизни / А. П. Лепетухин. – Хабаровск : КГБУК «Редакция «Дальний Восток», 2015. – 240 с., ил.

Память Своя музыка У каждого человека звучит в душе своя мелодия, и он живет, подчиняясь ее ритму. У некоторых она звучит какофонией пошлых страстей. Если же человек может донести свою мелодию до других людей, то он художник. Пусть даже он и не рисует, и не занимается творческой работой. В Роберте, кажется мне, звучала своя негромкая тема, которой, впрочем, он не очень стремился делиться с другими. И только в последние дни, месяцы жизни в нем распахнулась какая-то волшебная дверь. По словам его жены Марьяны Татьяниной, он стал мудрым, все стал понимать и многое чувствовать. Он жадно схватился за карандаш и стал много рисовать. Рисовал истово. От его напора сотрясался мольберт и рвалась бумага. Это при том, что физических сил уже не было. Ему приходилось левой рукой поддерживать правую. Потому что правая рука отказывалась служить ему. Так он сделал цикл рисунков «Жизнь деревьев после смерти». Чурки, топляки, сгоревшие стволы... Что хотел сказать себе и нам художник? О предчувствии собственного ухода? О надежде на то, что за смертью – тоже жизнь? Есть в этих листах какое-то блюзовое начало. Штрихи, словно нотные крючки, нервные и летящие. Сам Роберт из всей мировой музыки предпочитал блюз и рок-н-ролл начала шестидесятых. Полузапрещенный гимн будущих диссидентов. Роберт в те годы был известным хабаровским стилягой. На него и других стиляг по вечерам охотились комсомольцы. Отловив зазевавшегося, они распарывали ему слишком узкие, а потому «безыдейные» штаны. Для комсомольцев это было, очевидно, продолжением гражданской войны. Для Роберта и его единомышленников их брюки-дудочки были символом личной свободы и независимости. Кстати, Роберт зашивал брючины на «живую» нитку – и ему, и комсомольцам меньше портняжной работы. Стремление к свободе и независимости – вот ключ к пониманию характера Роберта Юрьянова. Выражалось это стремление в разные периоды шестидесятилетней жизни Роберта по-разному. Но с возрастом становилось ясно, что любой шаг к «свободе» уводил в сторону от нее. Разгульная жизнь оборачивалась зависимостью от вина. Финансовая независимость требовала прозябания в поездках на «халтуры», ползания по железнодорожным пунктам

с кисточкой в руках, чтобы славить КПСС. Творческая свобода – участия идейно выдержанными, лживыми работами на юбилейно-тематических выставках. Свободным он себя чувствовал, когда слушал блюз. Блюз похож на безответную любовь и этим как-то созвучен нашему времени. Эта музыка не предполагает партнера. Стоит откинуться, полузакрыть глаза и вслушаться в саксофоноподобный голос Армстронга, и ты один. Пусть огонек сигареты подбирается к самым твоим пальцам. Эти минуты твои собственные, никто не может помешать тебе... Впрочем, настоящую свободу Роберту принесла ЛЮБОВЬ.

Одинокий дом. Из цикла «Прогулки по городу». 1987. Бумага, офорт, мягкий лак, акватинта

Дом на углу улицы Шеронова и Карла Маркса. Из цикла «Прогулки по городу». 1986. Бумага, офорт, мягкий лак, акватинта

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ

Роберт Юрьянов и Марьяна Татьянина

О любви Первый брак, очевидно, не был счастливым, но он принес ему сына Максима, который позже в полной мере осуществил мечту Роберта о свободе... О Марьяне Татьяниной один из друзей Роберта сказал убежденно: «Она ангел». Не знаю, так ли это. Но ему повезло с женой. В жизни Роберта Марьяна сыграла роль ангела-хранителя. Она возродила его. Дала ему покой – условие для нормальной творческой работы. «Странно пронеслась наша жизнь. Мелькнули двадцать лет. Будто не было. По характеру Роберт созерцатель, – Марьяна говорит о нем, как о живом, не употребляя слово «был». – Сколько куда ни ездим, он никогда не спешит. Сядет у костра. Заварит чай. Сигарета. Сидит, смотрит». Марьяна Георгиевна обладает какой-то особой способностью излучать обволакивающую успокаивающую энергию. У нее всегда напевные интонации в голосе и улыбка, в последнее время больше печальная. Она рассказывает, что раньше Роберт был шумный и взрывной. Мог накричать и дверью хлопнуть. Но попав в поле Марьяны, постепенно растерял боевой задор и стал сам спо-

койным и терпимым. Он ей рассказывал, что если бы не стал художником, то обязательно бы стал джазовым контрабасистом. Мечтал о губной гармошке. Мы с Марьяной Татьяниной перебираем старые фотографии. Роберт в детстве с голубем на плече. Роберт с друзьями. Робертстиляга. Красивый мужик. Не зря девочки с других факультетов бегали полюбоваться на него. А вот последнее фото... «Он мечтал о живописи. Говорю ему: «Вот, возьми холст, краски. Пиши!» Он отказывался. Смотрит с жадностью на мою палитру: «Ты эти оставшиеся краски не выбрасывай!» Сядет в уголок, возьмет маленькую картонку и нарисует что-нибудь остатками красок. До сих пор приходят покупатели: «Нет ли чего-нибудь маленького, Роберта? » Уже ничего нет. Скромный был, не хотел тратить дорогие материалы на себя... У Роберта была еще одна неосуществленная мечта. О доме у реки. Лучше – у водопада. Ему нравилась вода. Говорил: «Спокойные воды возбуждают. Бурные – успокаивают». В последние годы он увлекался даосизмом. Он стал есть из пиалы палочками. Когда уже не мог читать сам, после первой операции, я читала ему даосские труды... Мы понимали друг друга без слов. Порой просто читали мысли. Как-то всплыла в сознании картинка, как мы идем возле лодки по берегу протоки у Самаро-Орловки. И он это «увидел» в ту же секунду: «Ты что, ведьма?» – Марьяна Георгиевна вздохнула: – Не заполняется пустота. Не с кем поговорить...» Это была просто любовь. Любовь настоящая, в которой физическая близость перерастает в близость духовную. Что ж, такой любви можно позавидовать. Друг о Роберте Разговаривать с художником Владимиром Торгашиным большое удовольствие. Потому что он рассказчик. «Был случай у пограничников. Роберт готовился к выставке и приехал на заставу поработать. С разрешения начальства поднялся на вышку. Попросил часового позировать: «Старик! Поставь автомат. Так. Ворот расстегни. Сядь на перила». Нарисовал. Слез, идет довольный. Навстречу лейтенант: «Скоро ужин. Как поработали? Можно посмотреть? А можно я этот рисунок на время возьму? ..» На другой день Роберт к солдатам – рисовать портреты. А они сторонятся, увиливают. «Старики! Да почему вы не хотите позировать?» – «Одного ты уже нарисовал. Сидит. Трое суток «губы». Роберт схватился за голову. Он был человек сугубо гражданский...

Память А в армию он не попал и стал художником по одной причине. Сыграли с ним, пацаном, злую шутку рабочие на кирпичном заводе, где он в то время трудился. «Можешь поднять эту наковальню?» – «Могу». Роберт занимался спортом и был человек азартный. Принялся он рвать эту наковальню, не зная, что проклятая железяка намертво прикручена к вбитому в землю бревну. Бился, бился, пока не сместились диски позвоночника... Весело было, наверное, тем мужикам... Роберт был человек неординарный. В него сразу влюблялись женщины. Такая у него была притягательная сила...» Много забавного рассказал Владимир Торгашин о приключениях Роберта в их совместных поездках «на халтуру». О том, как однажды своим обаянием Роберт чуть не испортил чьи-то смотрины. Как за Робертом бегали девчата, и он «продавал» по двадцать пять рублей свидание... Как Роберт пропал в одной из поездок... Но отнесем эти воспоминания к суетным и давно прошедшим хохмам молодости. Я лично таким Роберта не знал.

«До свидания, старик!» Важно отметить еще две черты его характера. Это педагогический талант и участливость. В последние годы они с Марьяной Георгиевной вели занятия с детьми. Теперь часть этих детей выросла. Встреча с семьей художников изменила их жизнь. Кто-то учится в Америке, кто-то – в Москве, кто-то занялся мультипликацией, моделированием одежды... И все они, очевидно, помнят, как высокий человек склонялся к их работам, как забавно и серьезно их приветствовал, пожимая каждому руку и почему-то называя всех «стариками». Даже пятилетних. Он помогал людям, спешил подставить плечо, помочь получить мастерскую, одолжить денег (если они у него, конечно, были). Когда я в прошлом году попал в больницу, он, сам уже больной, пришел ко мне в палату, велел держаться и уверил, что «все будет хорошо, старик». Так кем все-таки был Роберт? Самобытной личностью. Ярким камешком в калейдоскопе жизни. Не стало его. Сложился новый орнамент из людей оставшихся. Но ушедшего уже нет и не будет никогда. Значит, изменилась вся картина жизни. Мне и вам, надеюсь, еще предстоит встретиться с Робертом Юрьяновым на его первой персональной выставке. Мы увидим его деревья, которые он так любил рисовать, вкладывая в них какой-то особый, ему понятный смысл. Может, мы тоже сможем уловить его?

Тогда, соприкоснувшись с душой этого красивого человека, скажем ему его любимое приветствие: «Здравствуй, старик». P.S. Интересно, относительную свободу Роберт обрел, когда перестал за ней гоняться. Внешняя свобода всегда достается за счет утраты свободы внутренней. И еще. Мне хочется попросить людей верующих, православных, помолиться о Роберте. Мне почемуто кажется, что он очень в этом нуждается. Истинная свобода выше. Но она так трудна.

Работы из собрания Хабаровского краевого музея им. Н.И. Гродекова

Ожидание грозы. 1987. Бумага, офорт, мягкий лак, акватинта. 26 х 24

Белый дом. Из цикла «Прогулки по городу». 1987. Бумага, офорт, мягкий лак, акватинта.

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ

Тайна смеха Тамара БАБУРОВА

В театре народного артиста России Валерия Михайловича Хозяйчева звали Хозей. Он не возражал. А теперь его нет. Ушел из жизни большой артист. Улыбался редко, но умел смешить. Полвека с каждым выходом его на сцену зал взрывался и умирал от хохота. Он владел секретом, известным великим комикам прошлого. Его учитель Аполлон Гримм говорил: «Вот Хозяйчев. Артист редкий. Яркий. Эксцентрический. И кто знает, какими путями он оправдывает все нелепости, которые проделывает на сцене... Я не раз говорил: люблю глупости Хозяйчева. Он делает нелепости на сцене, а я радуюсь... Что это такое? Это тайна».

Состояние души Легкий. Тощий. С изумленными глазами. Со своей интонацией в жизни и на сцене. С одной и той же повадкой, ставшей стилем Хозяйчева. Никто не говорил, что он пожилой человек. Для него возраст не имел значения, потому что он не поддавался его влиянию. Хозяйчев никакой не храм искусства. Он гаер. Шут. Юродивый. Был восторжен, когда числил вас в мастерах, когда давал высокую оценку артистам и режиссеру. Если кого-то отрицал, становился деспотичным. И всегда оставался большим ребенком – подозрительным, но доверчивым. Начисто лишенный способности обижать, сам обижался свыше всякой меры. О театре говорил, что это не место работы, а состояние души.

Секрет Хозяйчева Он был силен как опереточный комик, обладал секретом трюка и репризы. В спектакле «Свадьба в Малиновке», где он десятилетиями в каждой новой постановке был неизменным Попандопуло, не повторялся никогда. У Хозяйчева это совсем не страшный враг, а смешной персонаж из клоунады. Выходя на сцену, Валерий Хозяйчев прекрасно исполнял острые куплеты. И даже когда обращался к зрителю, играл с ним, не терял основной линии образа. Его всегда влекло к перевоплощению. Коварный маркиз де Понсамбле, хитрый Гробовщик, умный Бартоло, злой Целовальник, смешной Тюфякин… Зачастую он бывает острым, колючим, подлинно гротесковым. Однако, все, кто видел его в разных работах, понимают: артиста Хозяйчева так много, что спрятаться за образ ему порой не удается. Это стало его стилем.

Чему научен

«Старые дома». В. Хозяйчев, Л. Блок

Народный артист РФ Валерий Хозяйчев в Хабаровском театре оперетты прослужил больше 50 лет. Начинал в балете, потом пел в хоре. Когда, наконец, закончил училище искусств, его перевели в основную труппу. – В жизни не получаю такой радости, какую дарит

Память

«Ерофей Хабаров». Целовальник

«Прекрасная Елена». Менелай

«Играем Зощенко». Сосед

В. Хозяйчев в спектакле «Летучая мышь»

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ сцена. Здесь мне легко, я расслабляюсь, переодеваюсь, перевоплощаюсь и становлюсь совсем другим, – признавался Валерий Михайлович. – Прошел все стадии. Играл простаков. Всяких Тони, Бони… Теперь играю только характерные роли. С 25 лет играл возрастных персонажей, и мне это удавалось. А сейчас настала пора купаться в том, чему я научен за все эти годы…

Знай наших!

«Любовь всегда загадка». С. Боридко и В. Хозяйчев

Казалось бы, в оперетте вокалистам танцевать труднее, чем петь. Многие наши артисты доказали обратное. Валерий Хозяйчев танцевал не хуже Боба Астера, как, впрочем, и его партнеры. Раньше в нашем театре существовала очень хорошая традиция – сюда часто приезжали артисты Московской оперетты. Партнерами Татьяны Шмыги всегда были хабаровские актеры Хозяйчев, Боридко, Черятников. Они танцевали виртуозно, вровень с профессиональным уровнем Шмыги. И мы вместе со зрителями испытывали гордость и удовольствие.

Мгновения счастья Во время гастролей в Улан-Удэ нас повезли на экскурсию в дацан. Перекусили тем, что взяли в дорогу. Помолились чужим богам, послушали службу, загадали желания. Словом, приобщились к таинствам тысячелетней культуры, пробуя на слух редкие слова: лама, дацан, Тибет, буддизм… Ждем автобус обратно. Стоит чудесный жаркий полдень. Пахнет скошенной травой, медом. То шмель загудит, то запоет оса. Рай, да и только. И вот представьте: сидит на жердочке раздетый по пояс, в белой панамке наш друг Хозя (народный артист Хозяйчев), загорает и увлеченно вяжет. А остальные, то есть мы, спрятались в недостроенном срубе, пахнущем смолой, покоем и еще чем-то непередаваемо вкусным. Интересная режиссура – жизнь, захочешь не придумаешь. Спасибо тебе, Валера, за эту незабываемую мизансцену и за общую причастность к мгновению счастья.

Банкет на двоих В жизни артиста порой все так переплетено: дружба, партнерство, творчество. Играют одни роли, сидят в одной гримерке, получают звания. Разом. В один день. За одним банкетным столом виновники торжества, напуганные, смущающиеся... Якобы. Хозяйчев и Боридко. Банкет на двоих. А звание заслуженного артиста каждому. Радость. Шутки. Смех. Восторг. Редкий счастливый случай, когда этих артистов любят не только зрители, но и в театре. Все без исключения. Их награду воспринимают как свою. Виновники торжества на высоте. Стоит только произнести «Хозяйчев» или «Боридко», поднимаются оба. Как сиамские близнецы. Они существуют синхронно, с разными оттенками чувств. Церемонно выдерживают весь ритуал, толком не едят, не пьют, но чутко реагируют на окружающих. А мы умираем от смеха. Отрепетировать это заранее невозможно. Что значит мастера! «Мафиози». Кармен – З. Макашина, Тореадор – В. Хозяйчев

Память Мрачный комик Иногда казалось, что на лице Хозяйчева сосредоточена вся скорбь русского народа. Мрачный комик – это про него. Почему некоторые артисты, созданные для комедии, так хотят сыграть драматическую роль? Комедию ведь играть в тысячу раз труднее. А рассмешить и вызвать смех – наслаждение. Но охота пуще неволи. Был такой побег в другое искусство и у Валерия Хозяйчева, по приглашению он играл в Хабаровском театре драмы, и ему очень нравилось. А когда Квинихидзе в Музыкальном театре ставил «Фигаро здесь», поручил главную роль обманутого старика Бартоло Хозяйчеву. Артист был счастлив бесконечно. Пробовал свою роль и так и сяк, нервничал. Понятно: почти весь спектакль он находился на сцене. Режиссер остался им доволен.

На все времена «Первые мои шаги на сцене сделаны в уютном старом театре на Шевченко, – вспоминал Валерий Хозяйчев, – Срочный ввод в спектакль «Цыганская любовь» на роль Кайтана – вечно голодного недоросля. Идет выходная ария Илоны, ее играла легендарная Зеля ГриммКислицына, а я в это время сажусь на авансцену и кушаю пирожок. Естественно, все внимание ко мне. Все смеются над мальчишкой, который так увлечен своим пирожком. То уронит, поднимет, отряхнет, подует, вытрет о штаны. Засунет полностью в рот, потом вытащит, предложит рядом стоящему артисту хора. И все это под хохот зрителей и прекрасную арию Илоны. Уходил я под гром аплодисментов. Сомнений в том, что до меня никто так здорово не играл эту роль, у меня не было. За кулисами ко мне подходит Зеля Петровна: – Молодой человек, вы, бесспорно, талантливы, но на моей арии вас на сцене больше не будет». И не было. Но было другое. Потрясающее чувство удивительного партнерства с любимой артисткой.

«Граф Люксембург». Алиса Томпсон – Зеля Гримм-Кислицына, маркиз Педро Мадейра Хозе – Валерий Хозяйчев

Как одно мгновение С дорогим и неповторимым Хозенькой Зеля ГриммКислицына всегда играла с большим удовольствием. Недаром французы говорят: противоположности сходятся. Величественная, крупная, как монумент, она и худенький, субтильный, нервный он. Зрители обожали их эксцентричную игру и всегда с нетерпением ожидали чего-нибудь невероятного. Зал ликовал, когда артист прыгал ей на руки, и, прижимая его к своей широкой груди, она произносила коронный монолог: – Варвар! Ты своими копытами растоптал мои лучшие годы… Вот за такие эмоциональные моменты, за виртуозное умение артистов остроумно играть комедийные перевертыши зритель любил их героев всей душой и ценил хабаровскую оперетту,. Жизнь подарила Валерию Хозяйчеву счастье быть на сцене с партнерами, владеющими, как и он, тайной смехотворчества. Завидная актерская судьба.

«Свадьба в Малиновке». Маркитантка – Т. Захарченко, Попандопуло – В. Хозяйчев

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ

Светлый труд

Иконостас Благовещенского храма п. Нелькан. 2005–2008

Виктория ШИШКИНА

В Доме творческой интеллигенции Хабаровска весной нынешнего года проходила персональная выставка Олеси Федоренко «Божественное и человеческое». Иконы, фотографии иконостасов, пейзажные композиции, выполненные масляной пастелью, фотографии знакомили нас с интересным и разноплановым художником. И все же главное направление в творчестве Олеси Анатольевны – иконопись. Написанные этим мастером иконы наполнены глубоким чистым цветом. Цветовые отношения колористически гармоничны в сочетаниях или подчеркнуто контрастны, создавая эмоциональный настрой. Выразительная линия подчеркивает абрисы фигур героев Священной истории. Она естественна и пластична, а лики святых отмечены просветленностью.

Благовещение. Местный ряд иконостаса Благовещенского храма п. Нелькан. 2005

Иконопись – это один из самых сложных для исполнения видов художественной работы. Едва ли светскому человеку можно понять и постичь всю глубину духовного наполнения иконы. Правильно ли мы обращаемся к ней, когда просто рассматриваем ее как произведение живописи? Создавалась икона, в первую очередь, для молитвенного созерцания. По образному выражению монахини Иулиании, «икона – это книга о вере». И еще она гово-

тому, кто подходит к ней с эстетическими мерками светского искусства. Красота иконы совершенно особая. Это «умозрение в красках», как точно назвал икону в своих очерках русский философ князь Евгений Николаевич Трубецкой, вызревало и оттачивалось мастерами веками в рамках строгого канона. Здесь никогда не было места дерзкой импровизации. Становлению мастерства всегда предшествовал долгий путь обучения иконописанию, а

рила, что «…начинающему иконописцу с самого начала необходимо проникнуться благоговением к иконописанию и признать его святым делом»1. Икона является священным предметом, и то, что изображено на ней, не тождественно миру земному и не открывается во всей глубине

1 Монахиня Иулиания (М.Н. Соколова) Труд иконописца. – Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1998. 225 с.

Грани духовности опыт обычно передавался от мастера подмастерью. К написанию иконы или росписи храма художники обязательно готовились духовно, и путь этот обычно длится всю жизнь. Скороспелых плодов здесь никогда не вырастает, и, может быть, именно поэтому случайные люди в иконописном деле редки. В 1998 году с письмами от епископа Марка и своего духовника Олеся (Александра) Федоренко приезжает в Свято-Троицкую Сергиеву лавру, где сдает вступительные экзамены. Как и при поступлении в художественный вуз, ей надо было показать свои практические умения – нарисовать акварелью (или гуашью) на бумаге фрагмент иконы с предложенного образца, включавший изображения святых, пройти собеседование и просмотр домашних работ. Конкурс среди поступающих девушек в 1998 году был около двенадцати человек на место, и многие уже имели дипломы художественных училищ. Рисовала Олеся с детства, но за ее плечами не было даже детской художественной школы. Конкурс она не прошла, но тем не менее показала высокие результаты. Именно по итогам экзаменов заведующий иконописной школой Свято-Троицкой Сергиевой лавры игумен Лука предложил Александре поступить в Иконописную школу имени преподобного Алипия Печерского в городе Дубне Московской области и дал свои рекомендации и направление. Иконописная школа – это небольшой, но по-своему необозримый мир, в котором обучение изначально имело практическую направленность. Как и в давно минувшие века, начинающему иконописцу полагается работать «только по образцам» и относиться к делу с благоговением, прилежанием и молитвой. Весь первый семестр учителя обучали своих подопечных иконописному рисунку, выполнению копий карандашом и тушью. Хотя можно ли назвать это копированием, которое предполагает просто механический перенос изображения? Внимательного глаза и твердой руки в мудром и уединенном деле иконописания недоста-

ФЕДОРЕНКО Олеся Анатольевна (в крещении Александра) – иконописец. В 1997 г. окончила Хабаровский государственный педагогический университет по специальности «Литература и мировая художественная культура». С 1998 по 2002 г. прошла полный курс обучения в Иконописной школе имени преподобного Алипия в г. Дубне Московской области по специальности «Иконопись». В 2004 г. вернулась в Хабаровск. 2004–2008 гг. – проект и написание трехрядного иконостаса для церкви Благовещения пос. Нелькан Хабаровского края; 2011 г. – участие в написании иконостаса в п. Мухен, с 2013 по 2015 г. – в Советской Гавани, с 2016 по 2017 г. – в п. Маяк. Участвовала в артельной работе над росписями в Благовещенском храме пос. Нелькан, храме Вознесения Господня с. Спасского, храме святого Иннокентия Московского при Хабаровской духовной семинарии. Выполнила много храмовых и частных заказов по иконописи в России и за рубежом. С 2006 г. работы О.А. Федоренко экспонируются на художественных выставках различного уровня. В 2007 г. она стала лауреатом краевого фестиваля духовной культуры «Святой России край» в номинации «Изобразительное искусство» (Хабаровск), в 2013 г. приняла участие в региональной художественной выставке «Россия. Дальний Восток – XI» (Комсомольск-на-Амуре), в 2014 г. – во всероссийской художественной выставке «Россия–XII» и в IV фестивале дальневосточной графики «Серебряная волна» (Комсомольскна-Амуре), в 2015 г. – в краевой художественной выставке «Творчество и православие» в картинной галерее им. А.М. Федотова (Хабаровск) и в городской Рождественской выставке в Краевом музее им. Н.И. Гродекова, в 2016 г. – в краевой юбилейной выставке, посвященной 75-летию Хабаровского отделения ВТОО «Союз художников России» (Хабаровск). В 2017 г. О.А. Федоренко стала членом профессионального Союза художников России. С 2009 г. и по настоящее время преподает в Хабаровской духовной семинарии, читая семинаристам и мирянам курс «История и теория церковного искусства».

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ

Богоматерь Владимирская. Дерево, левкас, темпера. 83 х 54 см. 2016. Из храма Владимирской Божией Матери п. Маяк

Спас в силах. Дерево, левкас, темпера. 83 х 60 см. 2018. Из храма Владимирской Божией Матери п. Маяк

Центральная часть иконостаса храма Владимирской Божией Матери п. Маяк. 2016–2017

Грани духовности

Тайная вечеря. Дерево, левкас, темпера. 43 х 97 см. Из храма Владимирской Божией Матери п. Маяк. 2016

Иконы Царских врат храма Владимирской Божией Матери п. Маяк. Дерево, левкас, темпера. 2016

точно. Известно множество примеров, когда люди, имевшие высокую профессиональную подготовку, не могли совладать с иконописным рисунком, в котором нет ни привычной линейной перспективы, ни выраженной пластической анатомии в исполнении фигур, которые даже не отбрасывают теней. Хотя есть способы точного снятия – прориси («перевода») изображения иконы на новую доску, и ученикам нужно было настолько свободно овладеть линией, чтобы в дальнейшем самим легко компоновать ею изображение темперой на загрунтованной поверхности. Этот навык оттачивался на протяжении всех лет обучения в иконописной школе. Только повторяя творения иконописцев, можно соприкоснуться с тем невидимым миром, который заключен в иконе, приблизиться к истинному пониманию канона, развивая духовное видение. И требуется для этого длительное время, поскольку следует овладеть незыблемой традицией канона, композиционным мышлением, колористическим пониманием цвета и выразительностью линии. В прошлом в старых иконописных мастерских только самые опытные мастера («знаменщики») наносили подготовительный рисунок для письма. Только со второго семестра ученикам разрешалось взять в руки краски, но сначала их надо было самим и приготовить, а точнее, «творить». Обучали, как правильно готовить темперу из минеральных компонентов, растирая твердые пигменты сначала в ступках, а потом уже с водой курантом. Учителя показывали, как грунтовать (левкасить) доску и шлифовать ее поверхность для письма. Подготовленный для письма рисунок надо было «раскрыть», заложив для этого темперой основные цвета. Особое внимание уделялось связи пигментов с яичной эмульсией и тому, как послойно и гладко, без наплывов писать темперой, выходя постепенно на пропись мельчайших деталей. Следовало постичь множество тонкостей и секретов, от которых зависело качество исполнения иконы и, следовательно, ее долговечность. Сначала учились писать фоны икон,

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ

Святитель Тихон. Дерево, левкас, темпера. 52 х 40 см. 2014. Частное собрание. Хабаровск

одеяния святых – доличное, то есть все, кроме ликов (личное). Вся ученическая учебная работа выполнялась только на таблетках – загрунтованных фрагментах оргалита или древесно-стружечной плиты. Не дозволялось перейти к следующему этапу иконописания до тех пор, пока ученик не справился успешно с предыдущим. Предположим, если не удавалось учащемуся правильно написать уступчатые горки (лещадки), которые часто являются частью фона икон, ему предстояло тщательно отрабатывать это умение. Тем, кто справлялся с заданиями по письму доличного (пейзажа, архитектуры, одежд), позволялось начинать учиться самому трудному и ответственному – писать лики святых. Каждый новый шаг по освоению художественного опыта совершался только при участии педагога. Он показывал, как можно исправлять погрешности, допущенные пока еще неловкими руками учеников. В тех случаях, когда школа выполняла заказ на иконостас, студенты младших курсов могли помогать мастерам в перетирании пигментов или в доличном письме, то есть были подмастерьями. На каникулах студенты нередко выполняли учебные копии икон в музеях. В сущности, весь процесс обучения тонкому искусству письма икон строго упорядочен и несет в себе основные черты и этапы практического изучения и освоения технологии средне-

Святой благоверный великий князь Александр Невский. Дерево, левкас, темпера. 90 х 50 см. 2012. Частное собрание. Хабаровск

векового искусства. Со второго курса ученики начинали писать иконы, соблюдая правило никогда не делать учебную копию в размер подлинника. Проходило обучение при непременном участии педагога. Надо было точно следовать советам, а порой терпеть вторжение его кисти в ученическую работу, что, к слову, так огорчало Олесю. К этому этапу допускались не все, а лишь те, кто успешно справился с письмом таблеток. Первый образец для повторения в материале каждому давал сам педагог, а потом уже учащиеся могли сами выбирать себе икону. Учитель благословил ее писать первую икону «Распятие»: нужно было повторить сложную композицию, включавшую изображение нескольких фигур. Еще в иконописной школе большое внимание уделялось освоению навыков монументальной живописи – росписи храмов. Каждый год на каникулах зимой и летом вместе с педагогами учащиеся артелью ездили по храмам и на практике осваивали технику настенной росписи. Такой способ обучения или,

точнее сказать, сотрудничества мастера и подмастерья, когда знания и умения передаются из уст в уста и из рук в руки, в сущности, самый оптимальный. Он отточен веками и сохраняется до наших дней в иконописных школах России. Годы в Иконописной школе – время интенсивной, интересной и напряженной работы. Олесе (Александре) Федоренко было особенно трудно, так как параллельно с учебой ей приходилось быть еще и педагогом, читавшим своим же соученикам теоретический курс «История православного искусства», а это требовало постоянной дополнительной подготовки, забирало силы и время. Рассматривая иконы, мы обычно замечаем искусно выполненные старинной вязью надписи, а на развернутых свитках святых они порой занимают все поле. Учебный предмет «Шрифты» в иконописной школе направлен на обучение этому поистине ювелирному делу. Почувствовать характер шрифта, пропорции всех его элементов очень трудно. Здесь требуется острая наблюдательность, верная рука и бесконечное терпение при исполнении кистью. Освоить точное, аккуратное воспроизведение шрифта – лишь половина дела. Надо научиться чувствовать композицию, то, где находится надпись и как она взаимосвязана с фоном и всем изображенным на иконе, то есть быть ее органичной частью. Умением создавать шрифтовые композиции обладают немногие профессиональные художники. Даже сейчас, когда современные технологии позволяют дизайнерам выбирать из уже готового арсенала шрифтов и кеглей многочисленные варианты, нас окружают в бесконечной череде рекламных объявлений бездарные шрифтовые композиции. У иконописца нет возможности переписывать надписи на иконах, и попасть в цель ему надо с первого раза. Не менее важными оказались теоретические знания и навыки, полученные при изучении курса «Орнамент», так как орнаментальные композиции также являются неотъемлемой частью храмовых росписей и икон. Но не только практические спе-

Грани духовности

Богоматерь Одигитрия Смоленская. Дерево, левкас, темпера. 80 х 60 см. 2011. Из храма преподобного Серафима Саровского. Хабаровск

Святой великомученик Пантелеимон. Дерево, левкас, темпера. 40 х 30 см. 2010

Вознесение Господне. Дерево, левкас, темпера. 52 х 40 см. 2013. Из собора Успения Пресвятой Богородицы. Хабаровск

циальные дисциплины наполняли учебное время в Иконописной школе имени преподобного Алипия. Оно обогащалось теоретическими дисциплинами и обязательным молитвенным послушанием. Ученики изучали катехизис, историю христианской церкви, позже догматическое богословие. В курсе иконоведения постигали содержательное и духовное наполнение сюжетов и изобразительных мотивов Священной истории и выражение в них религиозного мировоззрения, в иконографии – строго установленную систему и правила изображения святых, канон сюжетных сцен. Православная иконография огромна, она насчитывает множество типологических вариантов изображения святых. Весь третий курс продолжали учить иконописанию, постепенно усложняя учебные задания. Именно с этого времени начинали обучать техникам золочения икон. Фоны икон и нимбы святых, ассист – «паутинка» золотых линий на одеждах младенца Христа, являются неотъемлемой частью иконописи. Здесь также есть свои тонкости и секреты. Последний этап – закрепление слоя темперной живописи олифой – один из самых непредсказуемых. Создание на иконе тонкой и идеально ровной пленки из олифы не выше одного миллиметра занимает минимум шесть часов и требует пристального внимания и участия мастера. Налитая на икону олифа, «разгоняется» рукой по поверхности доски. Она постепенно густеет, и в нужный момент нужно снять излишки олифы калькой или бумагой. Трудоемкий процесс иногда завершается повреждением красочного слоя или появлением матовых полос и пятен, которые уже невозможно устранить без реставрации. Такой исход постигает не только начинающих, но порой случается и у опытных иконописцев. Горькие минуты таких потерь были и у Олеси Анатольевны. С течением времени олифа темнеет, приглушает цветовое решение и защищает красочный слой от повреждений. К сожалению, примерно через 90 лет она тускнеет настолько, что порой

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ

Пленэр на Байкале. Вид на скалу Шаманка, о. Ольхон 2015 г.

совсем скрывает живопись, и тогда иконе требуется поновление. Обычно в конце третьего курса в храме проводят чин посвящения в иконописцы над теми студентами школы преподобного Алипия, которые самостоятельно написали несколько полноценных икон. Прошла это посвящение и Александра. По завершении обучения выполнялась, как и в светском учебном художественном заведении, дипломная работа. Тема Олеси Федоренко звучала так: «Проект росписи центрального алтаря храма во имя Казанской иконы Богоматери Воскресенского Новодевичьего монастыря г. Санкт-Петербурга». Ее объем: теоретическая часть, три планшета (60 х 80), подборка подготовительных рисунков, эскизов и другого поискового материала. Вся проектная часть диплома осуществлена практически в интерьере храма летом того же года. Олеся (Александра) помимо этого принимала участие в росписи его стен. Трудоемкая, ответственная и интересная работа заняла значительную часть четвертого курса. В своем дипломном проекте она выполнила важную творческую задачу – по представленным фотографиям новомучеников разработала новую иконографию их ликов, причем, большинство из них еще не имели иконных образцов. За годы учебы Олеся Федоренко посетила многие храмы и монастыри Москвы, Санкт-Петербурга, Пскова, Новгорода, Ярославля,

съездила в Оптину пустынь, побывала на Украине, в Белоруссии. Поездки имели большое познавательное значение, они позволили изучать и осуществлять на практике учебное копирование подлинников и постигать особенности письма разных художественных школ – византийской, псковской, новгородской, московской и других. Из тринадцати студентов, поступивших вместе с Александрой в Иконописную школу преподобного Алипия в 1998 году, дипломы в 2002-м получили лишь трое, вполне осилившие нелегкие премудрости иконописания. Уже после завершения учебы Олеся Анатольевна во время поездки в Египет в монастырь св. Екатерины на Синае будет там смотреть древние, любимые ею иконы византийского письма. Дважды она побывает в Греции, Новой Зеландии и США. Это не занимательные путешествия, хотя Олеся Федоренко любит новые места. Они необходимы ей для профессионального роста, счастливой возможности видеть своими глазами редкие подлинники неизвестных талантливых мастеров в храмах, музеях, частных коллекциях, чтобы совершенствоваться и переживать сомнения, которые свойственны каждому мастеру, посвятившему свою жизнь искусству. Реальные впечатления от увиденного Олеся Федоренко воплощает в небольшие по размеру композиции, выполненные в технике

масляной пастели. Это пейзажи, написанные с натуры, разные по настроению и мотивам. В одних бескрайние морские просторы, другие передают состояние покоя и тихой уединенности. Их можно назвать пейзажами настроения, солнечными и светлыми. Олеся Анатольевна не боится цвета и берет пастель в полную силу, а чуть просвечивающий фон бумаги создает воздушность среды. В пейзажах художница внутренне свободна, ее видение мира гармонично и правдиво. С 2004 года и по настоящее время Олеся Анатольевна Федоренко пишет иконы для храмов Дальнего Востока и частных лиц. Ее иконы находятся не только в нашем регионе, но и в некоторых городах Центральной России, Сибири, за рубежом. Среди них мерные иконы, размером в рост новорожденного с изображением того святого, который будет опекать его всю земную жизнь. Есть и семейные иконы со святыми покровителями членов семьи на полях. Много написано и больших храмовых образов – иконостасных, настенных и аналойных икон. Свой первый иконостас для Благовещенского храма в далеком северном поселке Нелькан она спроектировала сама и написала все иконы в одиночку. Позже Олеся (Александра) принимала участие в совместной артельной работе над иконостасами и росписями еще трех храмов Дальнего Востока. Она нашла дело своей жизни, в котором нет места мимолетным течениям и моде. Здесь нужно быть бесконечно преданным и честным. Казалось бы, в рамках канона иконописец словно находится в тяжких путах, связан символикой цвета, композиционным решением и множеством условностей. Он даже не подписывает свои творения, всегда оставаясь в тени, но какой же это светлый труд – каждый раз открывать красоту средневекового канона, его вечную гармонию, наполненную сокровенным знанием и смыслом. Для этого нужны внутренняя энергия и сила духа, глубокая сосредоточенность, тишина и покой. Фотографии из личного архива О.А. Федоренко

Ефремова Е.В. Зимний палантин. 2015. Холст, масло. Владивосток

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ Рецензии

Верой и правдой Нина ДУБИНИНА

Верой и правдой служа Отечеству. Офицеры Забайкальского, Амурского и Уссурийского казачьих войск. 1851–1920-е . Благовещенск-на-Амуре: Амурская ярмарка, 2018. – 768 с. Историография казачества России пополнилась фундаментальным изданием «Верой и правдой служа Отечеству», появившимся в Благовещенске-на-Амуре в АО «Амурская ярмарка» (А.В. Телюк). Авторским коллективом проделана огромная поисковая и аналитическая работа. Собраны и систематизированы сведения о жизни и службе офицеров Приамурских казачьих войск (Забайкальского, Амурского, Уссурийского), которые были изъяты из фондов российских и региональных архивов, из литературных источников, личных архивов и мемуаров. Из забвения возвращены имена тех, кто, служа верой и правдой Отечеству, возводил на Крайнем Востоке России государственные рубежи, обеспечивал их безопасность, осваивал новоприобретенные земли, героически воевал на полях сражений. В книге представлены биографические данные 3 468 генералов и офицеров вплоть до заурядов, служивших в частях Приамурских казачьих войск в 1851–1920-е годы. Многие из них сопровождаются портретами. Известно, что Забайкальская область не входила в состав Приамурского края, однако, офицеры казачьего войска Забайкалья включены вместе с офицерами Амурских и Уссурийских войск в одно издание. Авторы объяснили это решение тем, что офицеры трех войск объединены «историей их возникновения и тесным генетическим родством». Образованное в 1851 году Забайкальское войско стало «донором» по отношению к Амурскому и Уссурийскому войскам, формируя и пополняя их кадровый состав своими людскими ресурсами.

В обстоятельных статьях предисловия кратко изложена история образования и развития казачьих войск Приамурского края, а также проанализированы особенности формирования и социальный состав их офицерского корпуса. Казаки являлись авангардом первопроходческого движения русских в Восточную Сибирь в XVII веке, а спустя два столетия они вместе с армейскими частями устанавливали в Приамурье и Приморье российскую государственность и защищали ее. В книге подчеркнута огромная роль восточносибирского генерал-губернатора Н.Н. Муравьева в установлении границы с Китаем, в решении амурского вопроса, а также в создании Забайкальского и Амурского казачьих войск. Анализ образовательного уровня офицеров-казаков в начале ХХ века показал, что он был ниже, чем в Уральском и Сибирском войсках. Вместе с тем многие кадровые офицеры Приамурских войск обладали значительным опытом службы, участвовали в таких боях и походах, как Китайский поход (1900–1901) и Русско-японская война (1904–1905). По состоянию на январь 1910 года более половины кадровых офицеров имели боевые ордена, обладали большим послужным списком. За несколько десятилетий в Приамурских войсках сложилось немало офицерских династий. В книге приводятся данные о 47 казачьих офицерах по фамилии Токмаковы, которые были близкими или дальними родственниками. В годы Первой мировой офицерский состав Приамурских казачьих войск понес довольно ощутимые боевые потери. В Гражданскую войну казаки встали на

путь вооруженной борьбы с Советской властью. Потерпев поражение, казачьи офицеры под руководством атамана Г.М. Семенова и во главе с генералом Ф.Л. Глебовым эмигрировали в Китай, в Маньчжурию. Оттуда они пытались вести борьбу против Советов на Дальнем Востоке. Биографии почти 3,5 тысячи офицеров, многие из которых представлены впервые, различаются по объему информации: от двух строк до четырех страниц (например, Г.М. Семенов). Приведены биографические данные всех приамурских генералгубернаторов, по статусу являвшихся наказными атаманами Приамурских казачьих войск, а также военных губернаторов Амурской и Приморской областей – наказных атаманов областных казачьих войск. Наряду с биографиями таких известных атаманов, как Г.М. Семенов, И.М. Глебов, К.Н. Бакшеев, А.Н. Селиванов, И.Л. Калмыков и других имеются полные биографические данные знаменитых казаков-офицеров. Можно узнать немало нового о талантливом поэте Л.П. Волкове, погибшем в Маньчжурии, о кадровом офицере Д.Н. Пешкове, совершившем в 1889– 1890 годах беспримерный 193-дневный конный пробег от Благовещенска до Санкт-Петербурга. Авторскому коллективу, редакционной коллегии своей книгой «Верой и правдой служа Отечеству» удалось расширить научный горизонт знаний в области истории Дальнего Востока России. Благодаря этому изданию дальневосточные семьи смогут больше узнать о своих славных предках. На примерах судеб казаковофицеров подрастающее поколение получает урок гражданственности и любви к свой земле.

Как это было

«Оставить родину и идти в места отдаленные…» Путь русских миссионеров Анна БЕЛЫХ

Далекая окраина России Каждый, кто интересовался историей родного края, слышал имена известных открывателей-землепроходцев Ивана Москвитина, Василия Пояркова, Ерофея Хабарова, Семена Дежнева. Освоение Сибири и самых восточных окраин России имело огромное значение для русского государства. Продвигаясь на восток, «встречь солнца», русские люди узнавали новые народы, их быт, нравы, религиозные верования. В освоении и присоединении новых земель огромную роль сыграла и Русская православная церковь, ибо расширение географических границ государства вело и к расширению границ патриаршества. Священники становились духовными наставниками для русских землепро-

Священник в рясе из меха оленя. Гижига. Начало ХХ в.

ходцев и поселенцев. Они строили и освящали церкви, благословляли добрые начинания – строительство дома, создание семьи, рождение ребенка. Ну и, конечно, территориальные «приобретения» России на востоке рождали потребность в миссионерской деятельности среди коренного населения присоединенных земель. Священнослужители шли к ним с евангельской проповедью не для того, чтобы покорять и подчинять племена и народности своей власти, своим обычаям, а в надежде просветить их. Помимо всего прочего, они обучали народы новым хозяйственным навыкам, правилам гигиены, раздавали мыло и лекарства и даже прививали от оспы. Долгое время для многих русских людей Сибирь оставалась землей «бусурманской», «нечистой». Вот что писали в «Летописи Московской» за 1613 год: «Русские, особливо знатного рода, согласятся скорее уморить, нежели отправить своих детей в чужие земли. Они думают, что одна Россия есть государство христианское; что в других странах обитают люди поганые, некрещеные, не верующие в истинного Бога; что их дети навсегда погубят свою душу, если умрут на чужбине между неверными, и только тот придет прямо в рай, кто скончает свою жизнь на родине». По представлениям людей того времени, все, кто побывал в нечистых землях, тоже становились нечистыми. Определенная логика в таком мнении была. Попадая в страны, не освященные «божественной благодатью», люди, погружаясь в повседневные дела и заботы о хлебе насущном, забывали о молитве, не соблюдали постов. Священники, приезжая ко вверенной им пастве, находили «великое нестроение». А заключалось оно в том, что многие русские люди ходили без крестов, жили не по закону с женщинами из местных народов либо женились на своих двоюродных сестрах и творили другие беззакония. Священнослужителям необходимо было просвещать не только местных жителей, но и возвращать в лоно церкви заплутавших русских. Очень серьезно к миссионерской деятельности относился святитель Иннокентий Иркутский (иркутский епископ с 1727 по 1731 год), считавший проповедь христианского учения среди местных жителей главным делом. Строго следил владыка за нравственностью и осуждал факты плохого поведения духовенства. Во время

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ

Иеромонах Нестор (Анисимов), будущий митрополит Харбинский и Маньчжурский. Конец 1900-х – начало 1910-х

проповедей призывал людей печься не о земном, а о духовном богатстве. Однако, несмотря на все усилия, миссионерская деятельность до середины XIX века носила эпизодический характер. Связано это было, прежде всего, с обширностью территорий, отсутствием регулярного и быстрого сообщения, нехваткой людей, готовых вступить на трудный, а порой просто опасный для жизни путь миссионерства на далеких окраинах Российской империи.

Школа выживания До 1840 года на территории Восточной Сибири была одна громадная Иркутская епархия, простиравшаяся от Байкала до заокеанских земель (включала острова в северной части Тихого океана, Аляску, Русскую Америку). Приход на отдаленных территориях чаще всего состоял из жителей нескольких населенных пунктов округа или уезда. Так, например, приход отца Иоанна Попова-Вениаминова, будущего митрополита Московского и Коломенского, апостола Америки и Сибири, на Алеутских островах насчитывал примерно 60 небольших островов, где проживало около 2 тысяч алеутов. На всех приходилась одна полуразвалившаяся часовня на острове Уналашка. Практически ежедневно отцу Иоанну приходилось совершать невероятно трудные путешествияплавания по островам, навещая свою паству. По морю он передвигался на байдарках, сделанных

Святитель Иннокентий (Вениаминов) в бытность епископом Камчатским, Курильским и Алеутским. Начало 1840-х

из кожи морских зверей. Поэтому священнослужители того времени должны были быть сильными не только духовно и психически, но и физически крепкими, готовыми выстоять в трудных климатических условиях. В книге «Моя Камчатка. Записки православного миссионера» митрополит Нестор (Анисимов), камчатский миссионер начала ХХ века, писал: «Совершая дело евангельской проповеди и пастырского миссионерского служения в обширной суровой Камчатской области, среди язычников-шаманистов, поклонников злой темной силы, приходилось неоднократно подвергаться смертельной опасности, мерзнуть под снегом, будучи занесенным

Как это было

снежным бураном, изнуряться голодом, погибать в волнах морской пучины, претерпевать напасти от хищного зверя, изнемогать в тяжелых болезнях, и Господь всегда оберегал меня, немощного, на всех путях моего миссионерского служения. Налагая этот крест на меня, Господь не только не дал мне упасть под его тяжестью, но даже покрывал всякие невзгоды и все мои немощи великими Своими милостями не ради меня, а ради прославления Его святого имени, для просвещения языческой паствы». Поездки в отдаленные селения и стойбища длились несколько месяцев, из которых на собственно проповедническую деятельность уходило от силы 7–10 дней. Священники, служившие в походных церквях, совершали особый подвиг: по нескольку месяцев ночевали на снегу под открытым небом при трескучих полярных морозах, отчего некоторые преждевременно сходили в могилу, другие, страдая от цинги, до конца расстроили свое здоровье. Зимой 1850/51 года священник и псаломщик Удской Спасо-Николаевской церкви в сопровождении двух проводников накануне праздника Рождества Христова совершили ставшую затем традиционной миссионерскую поездку к тунгусам Удской округи. Необходимость столь трудного и опасного путешествия была обусловлена тем, что именно в этот период тунгусы, кочевавшие со своими стадами в поисках лучших пастбищ, подходили достаточно близко к Удскому острогу. Несмотря на кажущуюся близость, миссионеры преодолевали значительные расстояния по льду замерзших рек на оленях. В пути при 30–40-градусном морозе им довольно часто приходилось «дневать за потерею оленей» в ожидании, когда проводники смогут найти новых оленей для продолжения путешествия. Любой миссионер того времени должен был иметь не только хорошую академическую подготовку, но и обладать умением что-то делать своими руками. Так, святитель Иннокентий (Вениаминов), будучи прекрасным плотником, столяром и каменщиком, обучал этим ремеслам и местных жителей. Опытные помощники ему нуж-

ны были для возведения храмов. Все работы производились под его непосредственным надзором, престол и иконостас он делал собственноручно. Из жизнеописания святителя Иннокентия известно, что с семинарских лет он любил мастерить всевозможные часы (песочные, водяные, солнечные, механические), мебель, шкатулки. В Гродековском музее хранится латунная шкатулка, сделанная владыкой Иннокентием. В ней святитель Иннокентий, выпускник Иркутской семинарии, преподнес подарок своей будущей жене Екатерине Ивановне. Выполнена шкатулка в виде прямоугольного ящика с откидной крышкой. Вся поверхность ящичка украшена чеканным растительным орнаментом. Музею она была подарена дочерью преосвященного Иннокентия Екатериной Ивановной Петелиной в 1896 году (всего у святителя Иннокентия было семеро детей – три сына и четыре дочери). Один раз молодые православные священники из дружественной Северной Кореи спросили у меня во время экскурсии: «В России так принято, что все мужчины делают подарки своим невестам, сделанные своими руками?» Способности и умения молодого священника их впечатлили. В Николаевской публичной библиотеке Хабаровска хранились также часы, сделанные святителем Иннокентием, но, к сожалению, судьба их пока неизвестна.

«Говорение языками» Святитель Иннокентий считал, что любой миссионер, прибыв на место своего служения, прежде всего, должен изучить культуру, обычаи и нравы местных жителей. И, само собой, наречие тех людей, которым он проповедует Слово Божие. Многие священнослужители-миссионеры по примеру своего учителя приобретали элементарные медицинские навыки, необходимые для проведения простейших процедур в отсутствие фельдшеров и окружных врачей. Наставление от преосвященного Иннокентия получил и святитель Николай Японский. В своих дневниках он писал: «Приехав в Японию, я, насколько хватало сил, стал изучать здешний язык. Много было потрачено времени и труда, пока я успел присмотреться к этому варварскому языку, положительно труднейшему на свете». Или: «Я старался сначала со всей тщательностью изучить японскую историю, религию и дух японского народа, чтобы узнать, в какой мере осуществимы там надежды на просвещение страны евангельской проповедью, и чем больше я знакомился со страной, тем более убеждался, что очень близко время, когда слово Евангелия громко раздастся там и быстро пронесется из конца в конец империи».

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ Корякский и тунгусский языки изучил иеромонах Нестор (Анисимов), прожив несколько лет среди камчадалов. Он перевел на корякский язык Божественную литургию, частично Евангелие, а на тунгусский – молитву «Отче наш», заповеди Моисея и евангельские заповеди блаженства. Кроме того, им были написаны молитвы на лов рыбы, на освящение рыбы, рыбных снастей и мрежей, утвержденные Святейшим синодом в 1910 году. Среди составленных им молитв есть и такая: «Спаси и сохрани, Господи, всех любящих и отзывающихся на нужды нашей холодной и голодной Камчатки, умиротвори, Господи, обидящих нас и, благодаря отдаленности края, долгое время беззащитных. Прости, Господи, и ненавидящих нас за наше стремление к церковной, нравственной, трезвой и честной христианской жизни». Коряки и тунгусы приходили в умиление, оттого что русский батюшка говорит с ними на их родном наречии. «Когда я приезжал в их населенные пункты, они (местные жители) устилали мой путь ковром из кедровых веток, подстилали мне под ноги свои меха, а иногда даже брали меня на руки и несли весьма бережно, с приветствием «Христос Воскресе». Они радостно и умиленно воспринимали богослужение на их родном языке и с трогательным усердием молились». Сам святитель Иннокентий помимо русского и церковнославянского изучил алеутский, колошский, якутский и другие языки. Более того, он не просто владел разговорным языком того или иного народа, но и переводил на местные наречия основные молитвы «Отче наш» и «Символ веры», катехизис и части Священного Писания.

Нести кресты Еще святитель Иннокентий устраивал школы для взрослых и для детей, составлял учебники и сам преподавал не только церковные предметы, но и светские дисциплины. Активная трудовая деятельность, учеба, посещение богослужения оказывало благотворное влияние на нравы местных жителей. Постепенно стали искореняться самые глубоко укоренившиеся пороки алеутов и колошей (такие как табакокурение, пьянство и сластолюбие). Также сократилось число незаконнорожденных детей. Раскаивались, по словам отца Иоанна, и многие шаманы, после чего принимали святое крещение. В 1833 году отец Иоанн написал на алеутско-лисьевском языке одно из лучших творений православного миссионерства – «Указание пути в Царствие Небесное». Опубликовано оно в 1840 году не только на алеутском, но и на русском языке. Другие миссионеры перевели «Указание пути…» на якутский, алтайский, шорский, монгольский и другие языки. Этот труд владыки выдержал около 40 переизданий. «Указание пути» написано в виде поучения. Это творение владыки называют катехизическим пособием для

православных миссионеров. В сочинении в кратком виде, простым языком изложено учение о спасении. Адресовано оно и христианам, и нехристианам. Приведем несколько цитат. О молитве: «Молиться Богу можно всегда и везде, на всяком месте, и даже тогда, когда грех одолевает нас… Кто чувствует свою внутреннюю бедность, тот не перестанет молиться и внутренно, и наружно… Не находит времени молиться только тот, кто не хочет молиться….» О страданиях: «Нести кресты не есть удел или участь одних только христиан. Нет! Их несет и христианин, и нехристианин, верующий и неверующий, но только та разность между ними, что одному кресты служат врачевством и средством к наследию Царства Небесного, а другому они делаются наказанием, карою и казнию. Для одних кресты время от времени становятся легче, сладостнее…, а для других… тяжелее и горестнее… Но отчего же такая разность? Оттого, что один несет их с верою и преданностью к Богу, а другой – с ропотом и хулами…» Святителя Иннокентия называют не только выдающимся миссионером и лингвистом, но и первоклассным моряком, географом и даже ботаником. Во время своих путешествий отец Иоанн вел путевые дневники, которые легли в основу его ученого труда «Записки об островах Уналашкинского отдела» (изданы в 1840 году в трех томах). В книгу вошло географическое описание островов, климата и природы, а также многолетние сводки погоды, описание жизни алеутов: их быт, нравы, сказки. Среди трудов святителя Иннокентия есть и поучительное «Наставление священнику, назначаемому для обращения иноверных и для руководствования обращенных в христианскую веру». Вот небольшая выдержка из «Наставления»: «Оставить родину и идти в места отдаленные, дикие, лишенные многих удобств жизни, для того чтобы обращать на путь истины людей, еще блуждающих во мраке неведения, и просвещать светом Евангелия еще не видевших сего спасительного света, – есть дело поистине святое, равноапостольное. Блажен, кого Господь изберет и поставит на это служение». Очень точные слова об истинном пути миссионерства были сказаны в 1914 году на Камчатском миссионерском съезде отцом Нестором: «Надеть туземцу крест при крещении и думать, что уже сделано все нужное, и на этом успокоиться – этого мы, миссионеры, не должны допускать. Да не оскорбится слух доброго пастыря в слышании сей горькой правды, если только пастырь чувствует в своей совести себя подобным образом виновным. Но мы, миссионеры новообразованной Камчатской миссии, должны перечувствовать, пережить все это горе, должны восполнить весь этот недочет, должны напрягать все усилия к объединению, к постоянному и частому общению с туземной паствой».

Как это было Православный канон и этническое воплощение В фондах Государственного исторического музея (ГИМ) в Москве хранятся уникальные вещи: литургическое меховое облачение православного архиерея и митра, изготовленная из мамонтовой кости. Если мех достаточно часто использовался для пошива литургических и повседневных облачений священнослужителей в условиях крайнего северо-востока Азии, то кость для этих целей прежде не применялась. В настоящее время известен лишь один экземпляр костяной митры. Облачение православного епископа из собрания ГИМ, по предположению музейщиков, изготовлено корякскими мастерами в 1916 году специально для Нестора (Анисимова) при посвящении его в сан епископа Петропавловского, викария Владивостокской епархии. Оно сшито из ровдуги (подризник) и меха (фелонь) северного оленя. Замшу для подризника выделывали лучшие корякские мастера, поэтому она получилась необыкновенно тонкой и мягкой, подол украшен полосками коричневой кожи, вышивкой цветным шелком, подшейным оленьим волосом, инкрустацией из цветной кожи, а также мехом выдры. При изготовлении фелони использовали мех двух цветов – темный и светлый. На фелони в технике инкрустации в центре спины выложен орнамент и изображение четырехконечного креста – знак Камчатского братства. Епитрахиль выполнена также из темного и светлого меха северного оленя, инкрустирована кожей и мехом выдры, отделана круглыми точеными пуговицами из бивня мамонта. В комплекс входят наперсный крест и панагия из полосок темного и светлого оленьего меха. В своей книге «Моя Камчатка» митрополит Нестор вспоминает, как во время очередного своего объезда стойбищ в 1916 году в одном корякском жилище он обратил внимание на стоящий в стороне огромный, выше человеческого роста мамонтовый бивень и поинтересовался, можно ли из него вырезать митру, подобную той, что была с ним – из золотой парчи, расшитая цветами и узорами, и сколько это займет времени. Хозяин подтвердил и сказал, что на работу потребуется 40–50 дней. По словам владыки, «этот клык коряк распаривал в горячей воде, затем разрезал на соответствующие части и за отсутствием всякого материала для закрепления фрагментов, придавая, где нужно, округлую форму, скреплял их, вставляя в фаску. Мастер рельефно вырезал по митре соответствующие иконки (с четырех сторон), скопировал весь узор...». В положенный срок митрополит Нестор получил костяную митру. По уверению мастера, вырезал он ее одним ножом. Митра хранилась у владыки не только как прекрасный образец этнического искусства коряков, но и как свидетельство их глубокого уважения к своему пастырю. В 1917 году, приехав в Москву для участия во Всероссийском Поместном соборе, он взял ее с собой и неоднократно служил в ней во время своего пребывания здесь в 1917 и 1918 годах. В своих воспоминаниях митрополит Нестор записал, что впоследствии подарил ее Московскому археологическому институту. Каким образом митра попала в ГИМ, для исследователей остается загадкой.

Митра из кости мамонта. Государственный исторический музей

Литургическое облачение епископа из меха оленя. Государственный исторический музей

Впервые полный литургический комплекс православного епископа, изготовленный из нетрадиционных материалов, после долгих лет забвения был представлен в 2001 году на выставке «Русская Америка. Императорская Россия и Новый Cвет».

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ

Милость августейших Анна БЕЛЫХ

В прошлом российский Дальний Восток называли далекой окраиной России, однако вниманием правящего дома Романовых он обделен не был. Возвращаясь из кругосветных плаваний, представители династии посещали Владивосток, Хабаровск, Благовещенск. Многие из них оказывали материальную и духовную поддержку молодому, развивающемуся региону. Важная роль в становлении образования, культуры, медицины в Хабаровске принадлежит великим князьям Романовым.

Великий князь Алексей Александрович Романов. Начало 1870-х

Великий князь Александр Михайлович и великая княгиня Ксения Александровна Романовы. 1890-е

В 1873 году, завершая кругосветное путешествие, город посетил первый высокий гость – великий князь Алексей Александрович Романов. Он остановился в гостеприимном доме известного хабаровского купца Андрея Федоровича Плюснина. Тогда это была еще Хабаровка – небольшое селение с одноэтажными деревянными строениями. Вдоль улиц растянулись жилые дома и купеческие лавки с хозяйственными постройками в глубине дворов. Семье Плюсниных, Андрею Федоровичу и Акулине Васильевне, принадлежал большой вместительный дом, имевший удачное расположение – стоял на центральной Береговой улице (ныне улица Шевченко). По мнению местных жителей, он был самым уютным и более всего подходил для размещения представителя императорского фамилии. В память о посещении Хабаровки столь высоким гостем улицу Береговую переименовали в Алексеевскую. Первое учебное заведение Хабаровки, открытое в том же 1873 году, также назвали Алексеевским. Гимназию организовали по инициативе трех хабаровских купцов – М.И. Чардымова, А.Ф. Плюснина и И.Р. Рафаилова. Купцы договорились между собой и распределили обязанности по ее содержанию. Андрей Федорович Плюснин пожертвовал дом, Чардымов обязался вносить ежегодное пособие, Рафаилов осуществлял надзор. За пять лет Чардымов выделил на содержание Алексеевской гимназии 700 рублей, по тем временам сумму немалую. После смерти Чардымова в 1879 году попечительство об учебном заведении принял на себя Плюснин. Заметным событием в жизни молодого города стал визит великого князя Александра Михайловича Романова в конце августа 1887 года. Вот как описывает торжественную встречу августейшей особы Андрей Михайлович Бодиско в своей книге «Из жизни Хабаровска»: «Встреча была устроена очень сердечная, радушная и торжественная: вечером весь город был иллюминирован, сожжен был такой фейерверк, какого не запомнили и старожилы. Великий князь обошелся со всеми чрезвычайно любезно и просто, пленив всех приветливостью обращения». Пребывание в городе представителя дома Романовых оказалось весьма кратковременным. Продолжив свое путешествие по Амуру и находясь уже в Благовещенске, Александр Михайлович написал в Хабаровку на имя военного губернатора Приморской области генерала Иосифа Гавриловича Баранова письмо следующего содержания: «Ваше Превосходительство Иосиф Гаврилович!.. У меня явилась

Исследование душевная потребность оказать помощь тем, которые потеряют здоровье и силы или впадут в несчастье в этом крае, а также больным сиротам. Поэтому, с одобрения августейшего родителя, получаемое мной штатное офицерское по службе содержание жертвую на благотворительные цели Приморской области…» Высылаемые великим князем деньги по его просьбе должны были расходоваться на «призрение и воспитание бедных сирот без различия звания и пола, на лечение неимущих бедных, на пособие впавшим в несчастье от наводнения, пожара и прочее». Когда в 1895 году Приамурское окружное управление Российского общества Красного Креста открыло в Хабаровске Александро-Ксениевскую богадельню, ее назвали в честь великого князя Александра Михайловича Романова и его супруги Ксении Александровны, пожертвовавших на строительство 25 785 рублей. В столовой богадельни вывесили портреты Александра и Ксении Романовых, на стене разместили медную доску с полным текстом письма Александра Михайловича к губернатору И.Г. Баранову. В конце мая 1891 года, завершая кругосветное путешествие, Хабаровку посетил наследник российского престола цесаревич Николай Александрович Романов. К встрече высокого гостя готовились заблаговременно и тщательно. Разрабатывалась программа встречи и праздничных мероприятий, изготовления и приобретения подарков и т. д. По случаю приезда цесаревича «были построены арки и триумфальные ворота у пристани, у казначейства и у военного собрания, по городу расставлены были мачты, между которыми развевались гирлянды флагов, дома обывателей были разукрашены флагами, коврами и материями, вечером весь город сиял огнями плошек и смоляных бочек и сожжен был блестящий фейерверк» (А.М. Бодиско, «Из жизни Хабаровска»). А к Успенскому собору пристроен придел в честь святителя Николая Чудотворца, небесного покровителя Николая Александровича Романова. К приезду Николая Александровича приурочили и торжественное открытие первого памятника Н.Н. Муравьеву-Амурскому работы выдающегося русского скульптора А. Опекушина. В городе цесаревич пробыл всего двое суток, посетил артиллерийские мастерские, учебные заведения, пожертвовал значительные суммы на благотворительные цели. Все подробности путешествия цесаревича вокруг света, печальный инцидент в японском городе Оцу, участие в закладке Транссибирской железнодорожной магистрали во Владивостоке и многое другое описаны князем Э.Э. Ухтомским, участником тех событий, в книге «Путешествие государя императора Николая II на Восток в 1890–1891 годах». Роскошный фолиант в тисненом кожаном переплете с золотым обрезом напечатан в трех томах и пяти частях. В сентябре 1894 года, узнав, что на далекой российской окраине создается Приамурский отдел Императорского Русского географического общества, а при нем музей и библиотека, Николай II прислал 453 книги из личного фонда с пожеланием, чтобы к этим изданиям был свободный до-

Дом Александро-Ксениевской общины близ Иннокентьевской церкви на ул. Инженерной в Хабаровске (ныне ул. Тургенева). Начало ХХ в.

ступ. Среди этих книг находились и тома с описанием недавней поездки по странам Востока. Впоследствии библиотеке присвоили имя «Николаевская». Спустя два года в городе появилось Николаевское училище (здание не сохранилось) и Николаевская площадь (ныне площадь имени Ленина). Отмечая 25-летие своего визита на российский Дальний Восток, Николай II писал: «Постоянно следя за жизнью дорогой для меня окраины и ее заселением русскими людьми, радуюсь близкому окончанию нового рельсового пути, прочно связывающего ее с остальной Россией». Сегодня во многих городах Дальнего Востока стараются сохранять память о пребывании семьи Романовых. Каменные триумфальные арки, построенные в честь посещения дальневосточных городов цесаревичем Николаем Александровичем Романовым, восстановлены во Владивостоке и в Благовещенске. В октябре 2012 года во Владивостоке торжественно открыли набережную Цесаревича. А жители и гости Хабаровска все чаще интересуются, почему в Хабаровске до сих пор не восстановили триумфальную арку и когда самая первая улица будет снова именоваться Алексеевской.

Триумфальная арка. Фото Э. Нино. 1891

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ

Письма старообрядческого епископа Иосифа (Антипина) Иван ШЕВНИН

Дальневосточное священство в Харбине: отец Иоанн Кудрин, епископ Иосиф, отец Иоанн Старосадчев, отец Иоанн Шадрин. 1920

Биографика российского зарубежья составляет отдельное направление отечественного эмигрантоведения и гуманитарной науки в целом1. Включение харбинской переписки первого дальневосточного старообрядческого епископа Иосифа (Антипина) в краткий обзор его биографии помогает составить более детальное представление о жизни этого выдающегося человека. Иаков Исакович Антипин (1853 – 14 января 1927) с 1912 по 1921 г. служил на Дальнем Востоке России, с 1921го по 1927-й – на территории Северо-Восточного Китая. В российских архивах удалось обнаружить 25 писем епископа Иосифа: в архиве митрополии Московской и вся

1 Бочарова З.С. Биографика в контексте персональной истории российского зарубежья // Берега: Информационно-аналитический сборник о русском зарубежье. Вып. 18. СПБ, 2014. C. 47–51; История через личность: историческая биография сегодня // Под редакцией Л.П. Репиной. М., 2005.

Руси Русской православной старообрядческой церкви2 и в Государственном архиве Республики Бурятии3. Среди них 21 письмо харбинского периода за 1923 г. (2), 1924 г. (5), 1925 г. (5), 1926 г. (9). В Москве выявлено 10 харбинских писем, в Улан-Удэ – 11. В общей сложности опубликовано 5 писем4. Эти эпистолярные материалы содержат живые свидетельства о событиях в России, на Дальнем Востоке, дают ценный материал по вопросам истории дальневосточной епархии РПСЦ в 1920–1930 гг. В начале ХХ в. русские переселенцы из Румынии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции начали активно формиро-

Архив митрополии Московской и вся Руси Русской Православной Старообрядческой Церкви (АММ и ВР РПСЦ). Ф. 1. Оп. 4. Д. 553, 563, 616, 676, 722. 3 Государственный архив Республики Бурятии (ГАРБ). Ф. 478. Оп. 1. Д. 3, 6. 4 Петров С.П. Старая православная вера за Байкал-морем. Епископ Афанасий Тарбагатайский, Иркутско-Амурский и всего Дальнего Востока. Улан-Удэ, 2013. С. 102–103, 352–353, 327–329, 329–330; Васильева С.В., Бураева С.В. Иркутско-Амурская епархия: 100 лет в истории древлеправославия. Улан-Удэ, 2012. Илл. 5–7; Также см.: [Б.п.] Преосвященный Иосиф, епископ Амурско-Иркутский и всего Дальнего Востока. Жизнеописание и канон. Большой Камень, 2001. 2

Исследование вать в Приамурье старообрядческие общины Церкви Христовой. 25 августа 1910 г. в первый день работы Освященного собора старообрядческих епископов в Москве обратили внимание на тот факт, что в Восточной Сибири происходило увеличение количества белокриницких старообрядцев. В результате обсуждения Освященный собор постановил открыть новую епархию Восточной Сибири. Ровно через год Освященный собор рассмотрел ходатайство старообрядцев, переселившихся из-за границы на Амур, признал необходимость открытия Иркутско-Амурской епархии и поставления на нее епископа, которым тогда был избран священноинок Иосиф (Антипин). Он принял избрание и 14 декабря 1911 г. в Москве в Христорождественском храме Рогожского кладбища, где был рукоположен в сан епископа на новооткрываемую Иркутскую епархию. Рукоположение совершили архиепископ Иоанн (Картушин) и епископ Рязанский и временно Петроградский Александр (Богатенков). Территориально в состав епархии вошли приходы Иркутской губернии и Забайкальской, Якутской, Амурской, Приморской областей. Старообрядцы-дальневосточники обрели полноту церковной жизни. Всего же на территории Восточной Сибири и Дальнего Востока к моменту создания ИркутскоАмурской епархии существовали восемь приходов Церкви Христовой с шестью священниками и пятью старообрядческими храмами, а также два незарегистрированных духовных лица, шесть молитвенных домов и часовня. Общая численность доходила до 4000 прихожан. После праздника Рождества Христова епископ Иосиф отправился к месту назначения. 26 января 1912 г. он прибыл в Иркутск, где 17 февраля служил вместе с епископом Томским и Алтайским Иоасафом (Журавлевым), который ранее в течение шести лет руководил восточносибирскими приходами, включая Забайкалье и Приамурье. В начале своего служения епископ Иосиф поддержал решение большинства голосов Первого Амурского епархиального съезда 15 июня 1912 г. и принял решение устроить епископскую кафедру в Алексеевске или в ближайшем к городу с. Бардагон Амуро-Зейской волости. Съезд постановил также платить 500 рублей на содержание духовного лица. Поскольку местные власти отказали ему в организации кафедры в Алексеевске, епископ Иосиф после 1912 г. поселился в Бардагоне. В 1912 г. он совершил поездку в Якутию, затем в 1913 г. посчитал нужным поехать в Забайкалье, в селения Куйтун и Тарбагатай и «исправил все в точности»5. В 1914–1915 гг. местная Успенская община построила в Бардагоне для епископа дом с садом и огородом, в котором он жил до осени 1919 г. Но еще раньше, в мае 1917-го, владыка участвовал в работе Освященного собора в Москве. Сразу после октябрьского переворота он созвал в декабре 1917 г. в Бардагоне съезд дальневосточной епархии, на который прибыли представители приамурских сельских приходов и городов Благовещенска и Владивостока, а весной 1918 г. на праздник Вознесения Господня освятил храм во имя святителя Николы Чудотворца во Владивостоке. На Дальнем Востоке шла Гражданская война. Осенью 1919 г. епископ Иосиф вместе с протоиереем о. Иоанном Шадриным переехал в Хабаровск. Здесь он устро-

5 АММ и ВР РПСЦ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 722. Л. 63; ГАРБ. Ф. 478. Оп. 1. Д. 3. Л. 9 об.

ил домовую Успенскую церковь и 30 ноября 1919 г. освятил храм. Владыка ездил в близлежащую от города местность Красная Речка, в Николо-Александровку, где служил в приходском храме. В тот момент епископ планировал вернуться в Приамурье и поэтому оставил у сельского церковного старосты часть своих личных вещей «до лучших времен». Осенью – зимой 1919 г. для удовлетворения духовных нужд дальневосточных христиан епископ Иосиф в сопровождении о. Иоанна Шадрина объехал приморскую и китайскую части своей епархии и посетил города Иман, Спасское, Никольск-Уссурийский, Харбин, Владивосток, село Красный Яр. Зимой 1921 г. он прибыл в Харбин, избрав этот город местом постоянного жительства. По найденным письмам пока нельзя ответить на вопрос о причинах, по которым он решил осесть в этом русском городе. По всей видимости, 68-летнего епископа подтолкнули к такому шагу два года скитаний по дорогам Приамурья и Приморья в период гражданского лихолетья. Он покидал Бардагон в тот момент, когда в окрестностях Алексеевска уже зверствовали японские оккупационные войска, а его паства с оружием в руках в партизанских отрядах боролась с интервентами. Вероятно, пожив во многих дальневосточных городах и селах, он выбрал Харбин как наиболее безопасное место для дальнейшего церковного служения. В Харбине тогда было намного спокойнее, чем в Приамурье и Приморье. Может быть, харбинские старообрядцы убедили его остаться в городе или кто-то отговорил возвращаться во Владивосток из-за сложившейся там неопределенной политической ситуации. Известно только, что на момент прибытия в Харбин он не собирался долго там задерживаться. Прямым противником советской власти владыка никогда не был, бороться с большевиками не собирался. Главным для него было пастырское служение во благо Церкви Христовой. Но в итоге исторические и личные обстоятельства епископа сложились так, что с 1921 по 1927 г. резиденция правящего епископа Иркутско-Амурской епархии Иосифа располагалась в Северной Маньчжурии на территории Северо-Восточного Китая. Приехав в Харбин, он сразу же арендовал небольшой участок земли и устроил небольшой временный храм, а позднее вложил свои средства в строительство постоянного. 4 июля 1925 г. епархиальный каменный храм во имя святых верховных апостолов Петра и Павла в Харбине освятили. Летом 1925 г. под руководством епископа было разработано «Положение о Епархиальном Совете». Тогда же ввиду невозможности созвать Епархиальный съезд епископ Иосиф своей властью назначил Епархиальный совет. Осенью он посетил местность Трехречье недалеко от китайско-советской границы, где жили эмигрировавшие из Забайкалья, Приамурья и Приморья казаки и крестьяне. В течение полугода епископ объезжал окрестные села и хутора, населенные старообрядцами6. Зимой 1925 г. он собирался выехать в Канаду, куда его пригласили местные старообрядцы, но потом отказался от поездки7. К 1926 г. вопросы управления Иркутско-Амурской епархией обострились, так как правящий епископ Иосиф имел свою резиденцию за пределами СССР, а боль-

6 7

ГАРБ. Ф. 478. Оп. 1. Д. 3. Л. 9; АММ и ВР РПСЦ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 722. Л. 26. АММ и ВР РПСЦ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 616.

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ

Храм святых верховных апостолов Петра и Павла в новом городе в Харбине. 1920-е

А.Ф. Марковцев, Т.И. Шадрин, С.П. Милашич у могилы епископа Иосифа на Успенском кладбище в новом городе в Харбине. Конец 1950-х

шинство приходов располагались в Забайкалье, Приамурье и Приморье. Чтобы найти выход из сложившейся ситуации, Освященный собор 1926 г. уполномочил епископа Климента (Логвинова) временно управлять ИркутскоАмурской епархией до следующего Освященного собора. О этом решении уведомили правящего епископа Иосифа. В октябре 1926 г. он благодарил Освященный собор за внимание к делам дальневосточной епархии. При этом допускал возможность, что если и вернется на территорию России в свою епархию, то тогда оба епископа могли бы управлять ею совместно. Он благословил и разрешил епископу Томско-Алтайскому Тихону (Сухову) временно исправлять духовные нужды в дальневосточной епархии до прибытия его помощника епископа Климента8. Осенью

Ф. 1. Оп. 4. Д. 676.

1926 г. тот посетил приходы Церкви Христовой в Забайкалье, а в декабре приехал в Приамурье, известив об этом письменно епископа Иосифа. Всю зиму 1926 г. владыка совершал постоянные службы в Петропавловском храме в Харбине. Он плохо себя чувствовал, у него не было средств на оформление заграничной визы и проезд, и потому на предложение архиепископа Мелетия (Картушина) вернуться в СССР для управления своими восточносибирскими приходами ответил отказом. Он осознавал, что вернуться в Россию ему уже не хватит сил9. 1 (14) января 1927 г. епископ Иосиф умер и впоследствии был похоронен в Харбине. Пребывая за границей, он находился в пределах своей дальневосточной епархии, пользуясь правом, которое дал ему Освященный собор в 1911 г. и с правом правил святых отцов не объезжать свою епархию полностью. Он вел постоянную переписку с Московской архиепископией и приходскими священниками, оставаясь в курсе дел Церкви Христовой и выполняя решения Освященных соборов, архиепископа и давая указания по местным делам. В результате его управления на территории Восточной Сибири и Дальнего Востока началась полноценная епархиальная жизнь, укрепилось положение ранее существующих приходов, появились новые приходы старообрядческой церкви (Белокриницкой иерархии). Увеличилось число священников, которые стали получать прямую помощь и указания по устройству приходской жизни, что вело к увеличению числа прихожан. В особенности это касалось Приамурья, где в 1914 г. существовало 10 приходов. В 1917 г. в Забайкалье в с. Доно к Церкви Христовой присоединился огромный приход в 300 дворов. В 1920-е гг. значительно увеличился забайкальский приход с центром в с. Тарбагатай. В 1925 г. только в Амурском округе Дальневосточного края удалось насчитать 5 803 старообрядца, приемлющих священство Белокриницкой иерархии. К 1925 г. при деятельном участии епископа несколько новых приходов было создано в северной Маньчжурии. К концу 1920-х гг. церковная жизнь на Дальнем Востоке России и на северо-востоке Китая продолжалась в более чем 68 поселениях и 13 городах Прибайкалья, Забайкалья, Приамурья, Приморья, северной Маньчжурии и Якутии. На примере переписки епископа Иосифа хорошо видно, что в 1920-х гг. его свободное волеизъявление стимулировалось и мотивировалось политическими обстоятельствами, социальными структурами. И можно только мечтать о том, что настанет этап изучения «истории каждого» старообрядческого священнослужителя. Письма епископа Иосифа обогащают достаточно ограниченную источниковую базу и позволяют еще глубже понять особенности церковной и общественной деятельности дальневосточного старообрядческого священства. Иллюстрации к статье хранятся в Общецерковном старообрядческом архиве Сибири и Дальнего Востока (Ф. 14. Оп. 6.) и в архиве митрополии Московской и вся Руси Русской православной старообрядческой церкви (Ф. 1. Оп. 4.)

АММ и ВР РПСЦ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 676.

Исследование

Из Китая в Россию Мы публикуем три письма дальневосточного старообрядческого епископа Иосифа (Антипина), адресованные священнику о. Амвросию Феофановичу Федотову (1880–1938), проживавшему в с. Тарбагатай в Забайкалье, недалеко от Верхнеудинска. В 1923 г. владыка рукоположил его в сан иерея в Харбине на приход старообрядческой церкви (Белокриницкой иерархии) в селах Тарбагатай и Куйтун. Амвросий Федотов с 1925 по 1927 г. служил в небольшом храме, а летом 1927 г. был определен кандидатом в епископы на дальневосточную епархию. В мае 1929 г. в Томске хиротонисан епископами Тихоном (Суховым) и Амфилохием (Журавлевым) с именем Афанасий. Ему не удалось выехать за пределы Забайкалья и сделать объезд епархии. В 1931 г. он был раскулачен. Во второй половине 1930-х о. Амвросий также выполнял обязанности приходского священника. Судьба второго старообрядческого дальневосточного епископа Афанасия (Федотова) сложилась трагически. В октябре 1937 г. он был арестован в с. Тарбагатай, а 16 марта 1938 г. решением тройки НКВД приговорен к расстрелу по ст. 58, пп. 10 и 11 УК РСФСР. Через месяц, 18 апреля, приговор привели в исполнение. Епископ Иосиф – о. Амвросию Федотову 17 с/с марта 1925 года. Г. И. Х. С. Б. П. Н.1 Благоговейный Иерей отец Амвросий! Настоящим извещаю Вас, что Вами посланное письмо от 15-го Февраля 1925 года каковое получил, писанное на двух страницах, и так же копию Архиепископа Мелетия за № 337-м, ты в письмах пишешь что мои письма получил за №№ 5 и 6-м от 14 и 15-го Января 1925 года, этому я весьма рад что ты получил мои письма, в которых Я вам объяснил кое что от Божественнаго писания, многое смотри второе мое письмо от 15-го Января 1925 года, за № 6-м. Я думаю вам этого будет достаточно, только не ленись а все прочитай на какие книги указано и листы, то Я думаю что это для вас и пасомых вами для утверждения в христианской веры пока будет достаточно, а есть ли этого еще вам мало покажется, то пиши что нужно, я все с Божией помощью вам ясно напишу и пошлю. И также руководствуйся копией Владыки Мелетия из которой Я вижу написано им для вас ясно: оно написано согласно правил святых отец наших. А насчет Владыки Тихона, то я ему писал от себя и просил его чтобы он потрудился объехал нашу епархию и где какие потребуются требы епископския что все исполнил. А ты еще от себя напиши ему просительное письмо к нему адрес так: В город Томск. Олексее-Александровская улица, дом № 6-й Епископу Тихону Сухову. Есть ли будешь писать ему то все подробно ему напиши, какие у вас нужны требы исправлять, и когда для вас лутше приехать ему к вам. А что касается Я, вам писал правила для того чтобы ты знал что нельзя без местного епископа нарушать 1 В письмах частично сохраняется орфография и пунктуация оригинала.

правила, а я совершенно не думал вас чем либо оскорбить или наказание на вас наложить. Если ли же чем я вас оскорбил или что не правильно написал, то за все я прошу от вас прощения и благословения, и я вперед более буду осторожен на все и прошу я вас ради христа вы поучите мое смирение, как управлять епархией, потому что я уже нахожусь при старосте лет и у меня разуму мало стало, и учение мое самое простое, как пишет святый Преподобный Иероним Стридонский Часть 2-я страница 65-я. Пусть необразованный и простой брат не считает себя святым потому что нечего не знает: пусть также брат искусный и красноречивый не полагает святость в красноречии. И то и другое несовершенно, но гораздо лучше иметь святую необразованность, чем грешное красноречие. И за это за все прошу прощение быть может тоже в чем либо ошибку написал. Итако известив Вас призываю на вы мир Божий и Благословение. Смиренный Иосиф Епископ Иркутско-Амурский и всего Д.В. Древлеправославный. Источник: Государственный архив Республики Бурятия. Ф. 478. Оп. 1. Д. 3. Л. 5-5об. Машинопись. Подпись – автограф.

***

Епископ Иосиф – о. Амвросию Федотову 3 июля 1925 года. Честный священноиерей о. Амвросий! Первым шлю тебе привет и добрые пожелания. Сообщаю радостную для меня новость: мы 22-го июня сего года освятили вновь выстроенный храм и переехали со всем на новую квартиру, в Новый Город на Ляоянскую улицу № 360. Храм у нас в настоящее время просторный, светлый, с иконостасом в древнем стиле и вообще с довольно приличной обстановкой; только большой у

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ нас недостаток в богослужебных книгах, но думаю вы мне все поможете выйти из этаго положения. Правда постройка нам пришлась очень и очень горькой, но мы надеемся на плоды, которыя с помощью Божией могут не замедлить своим произрастанием. С постройкой мы накопили очень много долгов, запасы какие были у нас истощились, впредь дабы пропитываться, придется наверное обращаться и к вам мои детушки, не оставьте меня старца и немощного, сколько силы ваши позволят, столько и уделите на содержание моего бренного телеси. Ну да впрочем: БУДИ ВОЛЯ ГОСПОДНЯ … Пиши отче, что там у вас новаго, нет ли вестей с Освященнаго Собора и что поделывает о. А. Пучков. Он мне что то перестал писать, видимо я его оскорбил побранив его за новую орфографию ... Посылаю тебе «Положение о Епархиальном Совете» и «Указ» о назначении членов Совета, прочти все это и напиши мне свои замечания на все, скажи всю правду, ведь я тоже человек со всеми присущими человечеству слабостями и недостатками. Ты сам знаешь: человек от человека учим бывает, а Бог разум подает. И так ты отче, скажи свое слово и принеси свой камешек в здание общей нашей матери-Церкви. И так известив тебя о всем происходящем здесь, призываю на тя мир и благословение Божие. Отец Иоанн Кудрин и о. Иоанн Старосадчев шлют тебе привет с пожеланиями всего хорошего. Будь здоров и радуйся о Христе. Пиши чаще. Смиренный Епископ Иосиф, Иркутско-Амурский и всего Дальнего Востока, Восточной Сибири Древлеправославный. Источник: Государственный архив Республики Бурятия. Ф. 478. Оп. 1. Д. 3. Л. 4-4об. Машинопись. Подпись – автограф.

***

Епископ Иосиф – о. Амвросию Федотову ст. ст. 2 марта 1926 года. Г. И. Х. С. Б. П. Н. Благоговейный муж священноиерей отец Амвросий! Настоящим уведомляю Вас, что из-поездки возвратился домой в Харбин, 13-го Февраля старого стиля, а Я ездил к своим же старообрядцам древлеправославным, по великой прозбе а именно были писаны прошения от 9 христиан, чтобы их посетить и конечно я на ихнию великую прозбу обратил серьезное внимание и посетил их и много пользы преобрел чрез мое посещение, а тут некоторыя батюшки – как И. Кудрин, пишут вам, якобы отец Иоанн Шадрин сманил старца-Владыку Иосифа и за это сделал раздор в Церкви христовой ну это опять прямая ложь и неправда, меня никто не сманивал я веть не маленкой ребенок а там требовался епископ, и конечно Господь благововил съездить благополучно: и много душ христианских Господь привел в Лоно христовой церкви я же и несуть от двора сего. И также некоторыя батюшки отцы духовныя приносят на мое смирение Освященному Собору Боголюбивых Епископов, что де наша Амурская Епархия вдовствует епи-

скоп Иосиф находится за-границей и бездействует, поэтому и просят Освященный Собор Боголюбивых Епископов чтобы им рукоположили другаго епископа, об этом не посмотрят в правила святых отец и не обращают никакого серьезного внимания, нужно знать по какой причине епископ не объезжает свою епархию а вот какая была богословная причина, посмотри-ко дорогой отец Амвросий самая главная – не было возможности объезжать таковую смотри 6-го Собора правило 37-е зонора об этом объясняет, и также смотри словянскую Кормчаю правило 53-е Карф. Соб. и также смотри что некоторые батюшки желают других епископов а своих за что то завиняют смотри 2-е Вальсамон 4-го Собора Правило 18-е Двух-кратнаго Собора правило 13-е и така далея что священникам от своих епископов не велит отделяться за это святые отцы не похваляют, без уважительных причин своего отца епископа оставлять, и также по какой причине к своему епископу то есть ко мне не обращаются за советами а прямо к своим братьям священникам, почему то не считают нужным мне кажется и вам известно священники без воли епископа ни должны ничего делать смотри правило святых апостол правило 39-е, и вот дорогой мой отец духовный Амвросий дожили до какого времени – смотри апостол зачало 395-е и в златоуст смотри в 20-ю неделю слово 98-е лист 279-й весьма печально за это что никто не хотит посоветоваться хотя бы и письменно смотри также апостол зачало 213-е. Итак дорогой мой отец духовный отец Амвросий Я был рукоположен по избранию всего Освященного Собора в 1911-го года на Иркутско Амурскую Епархию и всего Дальнего Востока и Сибири, когда я вступил в свую Епархию и управлял ей не опустительно объезжал всю свою Епархию Иркутско амурскую и все дела неопустительно выполнял когда была на это полная свобода, был я в Якутске в 1912-го года и исправил что требовалось, и также был в Куйтуне и Тарбагатае в 1913-го года и все исправил в точносте, а что касается у вас в теперешнее время не был или в Иркутске, это не по моей вине я не мог посещать оные смотри Шестого Собора правило 37-е меня за это все правила оправдывают: а некоторые батюшки завиняют, а правила святых отец наоборот, смотри славянскую кормчую Правило 53-е Карф. Соб. и что я вам выше написал все это хорошенько просмотри и все увидишь. Я также написал Архиепископу Мелетию об этом, что я за это весьма обиженным и огорченным остаюсь направленные на меня завинения когда было все возможным я все исполнил в исправносте, и также прошу я тебя Благоговейный муж отец Амвросий за все меня извинить и простить, а я на тебя не чуть не имею никакой неприязни, только за все прошу простить меня И Бога молить о моих немощах: прошу по получениию же сего письма меня уведомить и написать что нибудь чем Господь умодрит вашу святость и смирение. Наш адрес так пишите: В город Харбин Ляоянская улица № 360. епископу Иосифу. Итако известив Вас призываю на вы мир Божий и Благословение. Смиренный епископ Иосиф Иркутско-Амурский и всего Дальнего Востока и Сибири древлеправославный. Источник: Государственный архив Республики Бурятии. Ф. 478. Оп. 1. Д. 3. Л. 9-9об. Машинопись. Подпись – автограф.

Родословная

Потомки амурских казаков Богдановых Мария БУРИЛОВА

Нам известно заселение Амура забайкальскими казаками, на плечи которых легла вся тяжесть освоения новой российской земли – «все серпом и горбом». «Безропотно, не щадя своей жизни, сил и здоровья, они совершали работу государственной важности – фактического закрепления за Россией Приамурского края», – так оценил роль первых амурских казаков приамурский генерал-губернатор П.Ф. Унтербергер. Эти слова относятся и к амурским казакам Богдановым. История семьи Богдановых стала известна через потомков, которые в настоящее время живут в Америке, в Сан-Франциско. И фамилия у них поменялась. Молодая супружеская чета из штата Калифорния – Николай и Дарси Мироновы – представляют пятое поколение старожилов Амура Богдановых. Родство идет по женской линии – от бабушки и мамы, которые носили фамилию Богдановых и жили в Хабаровске. Когда потомки исторических деятелей выходят на связь с краеведами – это живая, достоверная история, так необходимая. Многое сразу становится на свои места, вспоминаются исторические факты, связанные с семьей Богдановых. Так, в 1857 году генерал Н.Н. Муравьев заметил сына забайкальского казака Кирика Афанасьевича Богданова, так как бывал у них в доме. Николай Николаевич взял с собой Романа Богданова писарем путевой канцелярии в сплавную экспедицию по Амуру. «И в одно прекрасное утро, – вспоминает Р.К. Богданов, – он дал мне маленькую памятную книжку, в которой на первом листе была его собственноручная надпись:

Роман Кирикович Богданов

«20 мая 1857 г., нужно записывать безотлагательно все. Муравьев». Передавая ее, он не сказал ни слова. В государственном архиве мною была найдена телеграмма Р.К. Богданову от городского головы И.И. Еремеева – приглашение на торжества в Хабаровске, посвященные 50-летию подписания Айгунского договора (май 1908), внук Романа Кириковича в это время учился в Хабаровском кадетском корпусе. В 1900 году в Хабаровске уже были опубликованы «Воспоминания амурского казака о прошлом с 1849 по 1880 год».

Из родословной казаков Богдановых Богданов Кирик Афанасьевич <…> родился в старой крепости Цурухайтуй, на реке Аргунь, выходец из народа, выделялся способностями, опытом, знаниями, приобретенными на практике. Таких казаков М.И. Венюков называл «сибирскими самородками». Благодаря покровительству генерал-губернатора Н.Н. Муравьева ему удалось достичь высокой должности, не имея необходимого образования. Кирик Афанасьевич командовал 3-й сотней 1-го Цурухайтуевского пограничного казачьего отделения в Забайкальской области. Зауряд-есаул К.А. Богданов получил у Муравьева разрешение своей сотне исполнять работы не нарядом, а артелями из желающих. Семья К.А. Богданова добровольно переехала на Амур и была в любимцах у Н.Н. Муравьева, однако тоже проявляла недовольство по поводу переселения сюда штрафованных солдат со всей России, вызывавших множество проблем и хлопот. Богданов Роман Кирикович (1835–1912), сын сотника. В 15 лет окончил курс грамоты: научился читать, писать и считать, но за нехваткой учителей был назначен помощником учителя той же школы. Был послан в Нерчинский завод для сдачи экзаменов. Провалился, остался для пересдачи и сдал только по протекции отца. В мае 1850 года получил «диплом» учителя Нерчинского горнозаводского училища. В учебном году

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ 1851/52 «преподавал» в школе. До сентября 1852 года служил при правлении (2-й конной бригады) писарем, затем переехал к отцу в Усть-Стрелку. В мае 1856 года отправился с почтой в Мариинск на Амуре, к войскам. В зиму участвовал в спасении солдат отряда Облеухова. В этот период его и заметил генерал Н.Н. Муравьев, который часто бывал у отца, Кирика Афанасьевича. Весной 1857 года генерал взял Романа с собой помощником письмоводителя путевой канцелярии и приказал вести поденные записи. С этого времени Роман находился безотлучно при Муравьеве, был свидетелем многих важных событий, постоянно учился у офицеров. В июле 1857 года произведен в младшие урядники и назначен писарем путевой канцелярии командира 2-й конной бригады подполковника Н.А. Хилковского. Документировал строительство станиц Иннокентьевской и Пашковой. Осенью вернулся в Усть-Зейский пост и был отправлен в Усть-Стрелку, где провел зиму 1858/59 года. В сентябре 1859 года сплавился с хозяйством в Албазинскую станицу. В 1859 году Н.Н. Муравьев уезжал в Иркутск. На прощание. приказал хранить записи до его смерти, сделал исправления своей рукой, а также написал записку командиру Амурской конной бригады о производстве Богданова Р.К. в зауряд-хорунжие, но тот был произведен только в 1872 году. Исполнял в станице обязанности писаря и казначея. С введением общественного управления в казачьих станицах избран атаманом Албазинского станичного округа (1872). Роман Кирикович много сделал для спасения станичников от последствий наводнения 1872 года. Имея зажиточное хозяйство, раздал все хлебные запасы. Показывал пример по возделыванию пашни. Но, не добившись больших успехов, поступил на частную службу в Верхне-Амурскую золотопромышленную компанию. Подлинные записи и подарки Муравьева погибли при наводнении. После этого Роман Кирикович восстанавливал события по памяти и закончил к 1891 году, когда ожидался приезд цесаревича Николая Александровича. Рукопись опубликована в Хабаровске газетой «Приамурские ведомости» с изданием отдельного оттиска Р.К. Богданов «Воспоминания амурского казака о прошлом, с 1849 по 1880 год» Записки Приамурского отдела ИРГО т. V. вып. III. Хабаровск 1900. С 1880-х годов Р.К. Богданов жил в Благовещенске, был выборщиком гласных думы на 1884–1888 годы. Его приняли на гражданскую службу в штат канцелярских чиновников, а в 1899 году назначили на должность казначея и смотрителя Благовещенской духовной консистории. При осаде Благовещенска в 1900 году он стал начальником 5-го участка обороны, со 2 по 6 июля бессменно нес службу на позициях. В интернете можно увидеть снимок, где Р.К. Богданов запечатлен среди ополченцев на групповом фото. В 1900–1901 годах его избрали гласным Благовещенской городской думы. Последние годы жил в Хабаровске. Богданов Петр Романович, сын отважного амурского казака. Образование получил в Иркутской клас-

сической гимназии. Служил священником нескольких церквей: Благовещенской епархии (1870–1903), Константино-Еленинской церкви (1884–1885), приисковой Николаевской церкви (1894), Иннокентьевской церкви на приисках Верхне-Амурской компании (1896). Был членом Благовещенского отделения епархиального училищного совета (1894). Стал благочинным Верхне-Зейских церквей, но в 1897 году был освобожден от обязанностей благочинного в связи с назначением противосектантским миссионером. На него возложили делопроизводство Благовещенского православного братства (1897–1898). Был настоятелем храма и законоучителем Алексеевской женской гимназии (1897– 1899). Утвержден в должности ключаря благовещенского собора (1900). Действительный член Иоанно-Богословского братства (1900). Член Временного комитета по оказанию вспомоществования нуждающимся воинам и их семействам (1900). Синодом награжден камилавкой (1898) и наперсным крестом (1901). Ключарь кафедрального собора, перемещен старшим священником новооткрытой Св. Троицкой церкви (1902). Казначей консистории (1902). Делопроизводитель Благовещенского отдела Православного Палестинского общества (1903). Перемещен в распоряжение епископа Переяславского в 1903 году. Дочь П.Р. Богданова Антонина Петровна (р. 1892) – воспитанница Благовещенского епархиального училища (1902–1903), выехала из Амурской области вместе с отцом в Москву. Богданов Иван Петрович (1894–1938), сын Петра Романовича, внук Романа Кириковича. Закончил Хабаровский графа Муравьева-Амурского кадетский корпус. Был женат на Людмиле Викторовне Козловской (1903–2001), дочери священника, о. Виктора Васильевича Козловского, который преподавал Закон Божий в кадетском корпусе. Иван Петрович и Людмила Викторовна имели трех дочерей: Валентину Ивановну (1927–1986), Веру Ивановну (р. 1928), Надежду (Дину) Ивановну (1933–1995).

Воспоминания Веры Ивановны Богдановой (по мужу Мироновой) (В записи и с комментариями М.Ф. Буриловой) Где ты, моя Родина? Мои родители – мама и папа жили в Хабаровске. Мама, Людмила Викторовна Козловская, окончила Хабаровскую женскую гимназию. Папа, Иван Петрович Богданов, учился в Хабаровском кадетском корпусе и окончил его в 1912 году. После окончания кадетского корпуса он уехал в Санкт-Петербург продолжать учебу в Николаевском кавалерийском училище. Папа – амурский казак, очень любил лошадей. В 1914 году он был мобилизован на войну, но вскоре контужен и долго лечился в госпитале, но впоследствии его мучили головные боли. Родители его жили в Москве. Наш дед, Петр Романович Богданов, был священником в одной из центральных московских церквей.

Родословная Как известно, в 1917 году произошла революция, белые, красные, зеленые – ничего нельзя было понять. Отец успел поездом проскочить в Хабаровск, где его ждала любимая девушка. В Хабаровске отца арестовали, как бывшего военного, но потом отпустили. Мама и отец сначала жили гражданским браком, повенчаться смогли только в 1926 году. В Хабаровске у них родились две дочери: в 1927 году – Валентина (ее в семье называли Ляля), в 1928-м – я. Вчетвером и переехали во Владивосток, жили там до 1932 года. Не нравился родителям влажный климат: мы часто болели. Наша семья уехала на Урал, в маленький захолустный городок Цатка. Отец устроился там главным бухгалтером, получил неблагоустроенную квартиру (две комнаты), а в 1935 году его снова арестовали. Мама была в панике, одна с детьми, страшные переживания. Папу отпустили через несколько месяцев. Потом мы переехали в избу с русской печью. Родители купили корову, мама научилась ее доить, даже помню маленького теленка. Но отец сказал: «Мила, надо уезжать, так как я не могу больше работать бухгалтером» Наговорили, будто он растратил государственные деньги. Но это была клевета, неправда. Папа нашел место на юге от Москвы, в поселке Семилуки (около Воронежа). Вначале все было благополучно, ему выдали подъемные деньги. Он смог купить в Москве при содействии родственников чайник, электрический утюг, печку-керосинку, необходимые бытовые предметы для домашнего комфорта. Пока отец устраивался, мама с нами жила у своих родителей в селе Макарье Вятской области. Дед Виктор Васильевич служил в церкви, а с семьей ему позволили проживать в церковной сторожке. Здесь и родилась у мамы еще одна девочка – Надежда (или Дина) в 1933 году, ее наш дед крестил сам. Мама с Диной спали на русской печи. Мне тогда уже исполнилось 5 лет; я с удовольствием всегда вспоминала запах дедушкиной рясы, и на душе теплое и хорошее чувство. Прожили мы у деда с бабушкой месяца два, помнится, как отмечали радостный праздник – Пасху. Потом мы уехали к отцу в Семилуки. Папе удалось купить деревянную лодку с веслами за 50 рублей. Мы катались на лодке, купались на другой стороне реки, где песочное дно. Такие веселые прогулки по реке были нечасто, потому и запомнились. Мама возила нас на дачу, но поездка вышла боком: все мы заболели от укусов малярийных комаров. Лечились долго. Но все же в этот год была самая счастливая жизнь в нашей семье – спокойное, тихое время 1936-го и до половины 1937 года. Папе дали две больших комнаты на третьем этаже, в коммунальной квартире. Дом четырехэтажный, хорошей планировки, но вселяли в одну квартиру по 3 семьи. Мама готовила на керосинке. Один раз в неделю обязательно ходили в баню. В 1998 году, когда я посетила Россию, поехала в Семилуки, нашла тот дом с табличкой «Баня». Он оказался заколоченным, узнала с трудом. Хотелось еще найти школу, в которой училась... В наступающий Новый (1937-й) год родители установили нам дома елку. Мы были послушные девочки,

сами делали игрушки – птичек, зайчиков картонных рисовали и вырезали, клеили бумажные цепи, флажки. Из спичечных коробков папа сделал «почтовый ящик», как настоящий. Мама достала свечи, их тогда не продавали, испекла сладкие пирожки. Купила восемь апельсинов, а детей собралось девять. Мама соседским детям дала по целому апельсину, а своим девочкам разрезала пополам. Очень долго обижалась я, что мне досталась только половинка апельсина… Вера сохранила мамины письма от отца, он их писал карандашом. Иван Петрович очень любил свою Милу, это видно по содержанию писем. Сохранила она и альбом «Ляля и Вера в Хабаровске», и отдельные хабаровские фотографии, правда, они плохой сохранности и затухающего качества, но разглядывать их все равно интересно. Во второй половине 1937 года по всей России стали массово находить «врагов народа», время, прозванное в народе «ежовщиной». Мама боялась, что арестуют папу, а мы, девочки, мал мала меньше (Ляле – 10 лет, мне – 9 лет, Дине – 4 года). Наступил Новый (1938-й) год, в школе ученикам организовали елку. Утренник состоялся 2 января. Мы с Лялей получили от Деда Мороза мешочки с подарками. Папа пришел с работы на обед. Вдруг стук в дверь. Пришли два милиционера проводить обыск. Мебель в квартире казенная: стол, диван, табуретки выдали на заводе, где работал отец. Но был велосипед, купленный им. В коробочке с пудрой мама положила кольцо, а часы сунула незаметно Ляле в карман. Арестовали отца как врага народа. Его держали 5 дней здесь же, но мы об этом не знали. Потом один человек сообщил: «Ивана Петровича ведут, его переводят в воронежскую тюрьму». Но маме не дали с ним поговорить. «Можете приезжать через две недели», – было сказано патрульным. Ездила мама к отцу с передачей (белье и продукты). Она не знала, как и за что отец осужден. В народе говорили: если дают 25 лет – это называлось «катушка». С мамой была истерика. Она отвезла детей к своей младшей сестре Надежде. Начинали жить по-новому. И тут вышло постановление правительства: родственники за арестованного не отвечают. Тогда мама немного успокоилась и забрала нас обратно. Приехала бабушка с Украины (папина мама) и жила с нами. Она заботилась о нас, мы меньше нервничали. Об отце ничего не знали. Мама вела в школе уроки пения и ставила музыкальную постановку «Сказка о рыбаке и рыбке», посвященную 100-летию памяти А.С. Пушкина. Тут маме сказали, что она не может преподавать в школе, так как является женой врага народа.. Было трудно, но пока с нами жила бабушка, папина мама. В школе в меня тыкали пальцем. А напротив нас жил мальчишка, хулиганистый, все ходил с ножичком, но меня всегда защищал. «Потихоньку мы росли, но трудно,

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ когда тебя все презирают. Не могу сказать, что я легко училась. Выглядела маленькой, худенькой, со слабой мускулатурой. Людмила Викторовна получила постановление тройки о расстреле мужа, Ивана Петровича Богданова, в 1938 году. Жизнь в стране была трудная. Все стояли в очередь за чем угодно. Например, за тканью стояли по двое суток, 10 метров в одни руки, какую дадут. Если не хочешь, не нравится – не бери. В 1941 году, когда началась война, Вера училась в шестом классе, Ляля – в седьмом. Зима была суровой. Школу отдали под госпиталь. Еды было очень недостаточно. На заводе давали в обед похлебку, ее хватало, чтобы не быть совсем голодной. К нам снова приехала бабушка с Украины. Она из картофельного крахмала варила кисель, из мороженой картошки пекла лепешки. В школе продавали колбасу из конины. Весна, лето 1942 года – наша армия отступает, солдаты – молодые мальчишки, их никто не кормит. Подступают немцы. Как быть? Куда уезжать? Начались бомбежки. Загорелась крыша нашего дома. Пожарные не работали. Сказали: «Надо уходить». В доме были подвалы, стали закапывать вещи. В сундук положили одеяло, иконы, самовар. Сами шли в окопы. Пришли немцы, первые на мотоциклах. Приказ: всем выходить на улицу. Немцы с автоматами. Мы стояли и дрожали, паника полная. Потом женщин отпустили. Через несколько дней сказали: «Семилуки очистить, здесь будут стоять немцы». Нужно было идти пешком. Шли месяц. Есть нечего, июль, жарко. Спали вповалку. Немцы бомбили, если видели группу людей, кого-то искали. Каждый день шли пешком. Ели рожь неспелую, отчего ужасно болели животы. Шли просто на запад. Эта территория уже была оккупирована немцами. Ехали в товарняке. Мама говорит: «Поедем на Киев», там недалеко жила бабушкина дочь Антонина. Перед Киевом из еды было одно вареное яйцо. Потом целые сутки во рту ничего не было. Мы остались с бабушкой на вокзале. Мама продала папино золотое кольцо и купила тарелку борща. На вокзале давали беженцам пшенную кашу. Мы получили полведра и наелись. Бабушку отправили с проводником на поезде к дочке Тоне. Потом узнали: доехала благополучно. Мы поехали на юго-запад, на Каменец-Подольск. Пожилые совсем люди дали нам адрес семьи Примак, с которыми мы раньше жили в одном доме. Они нас отмыли, приютили. Нужна была работа. Маленький городок, маму приняли на маслобойный завод. Ляле 15 лет, надо было уже работать. Немцы угоняли на работу в Германию. Мама убавила нам, Ляле и мне, по два года. Себе тоже убавила два года, так как старых не брали на работу. Обстриглись наголо, чтобы уничтожить вшей, жуткую беду войны.

Я ходила с чайником на завод, мне наливали молоко, давали творог. Выдали карточки беженцев. Мы ожили. У стариков в сарае, где мы спали, стало холодно. Дали комнату рядом с маслобойным заводом, но тоже было очень холодно. У меня не было пальто. Дрова надо было пилить и рубить. Трудно, но зиму пережили. 1943 год – пошли на Рождество в церковь, к обедне. Мама испекла кулич, большое счастье. Немцы начали отступать. Все заволновались: что будем делать дальше? Мама купила поросенка, но подрастал плохо, нечем было кормить. Поросенка заколол мужчина, с которым она расплатилась свиной головой. Летом завели цыплят, штук десять выросло. В 1944 году тем, кто хотел уезжать на Запад, немцы помогали, давали телегу и лошадь. Люди едут, и мы едем. Получили двух лошадей и телегу. К нам присоединился паренек, который стал управлять лошадьми. Через какое-то время мама продала лошадей и телегу за ненадобностью. На вырученные деньги купила немного продуктов. Сели в поезд (уже в Галиции), с товарного вагона пересели в пассажирский. Мама сдала муку и самовар на хранение, так потом их никогда и не нашли. В 1944 году мы подъезжали к Польше, ехали через Западную Украину и Галицию. Поезд был без крыши, как в клетке, холодно. Пошел снег. У мамы оказался коньячный напиток – бренди, дала нам по глотку. Из Кракова была возможность ехать дальше, в Германию. Жили в свободном лагере около Ратибора как беженцы. Было много семейных. Мы не хотели оставаться с советской властью. Из двух зол выбрали меньшее: присоединились к людям, не согласным со Сталиным, который от своих пленных отказался. Потеряв невинно, трагически погибших отца и мужа, мама была готова помогать освобождению Родины от ига НКВД. Здесь, за проволокой, было много советских пленных, находившихся в ужасных условиях. В лагере кормили обыкновенно, но голода не было. Если оставалась лишняя еда, мы отдавали ее пленным солдатам. Мама устроилась на работу в соседний лагерь учительницей, там большей частью были украинцы. Дина иногда ходила с ней на работу, часто оставалась со мной. Лялю отправили работать на химический завод. Там воздух был очень тяжелый. Работа на химзаводе в дальнейшем сказалась на ее здоровье, она рано умерла от рака. Жили мы в бараке (14–18 человек), отгораживались одеялами, но не было стресса или сильного гнета. Начали бомбить Советы, прямого попадания не было. Мы прятались в окопы. Бараки стояли в лесу, их почти не было видно. Религия здесь не преследовалась, люди отводили душу. К маме вернулся голос. Она очень хорошо пела в 1920-х годах, пела в церковном хоре. Начали бомбить англичане, всегда по расписанию, в 11 часов. Немцы строили бункеры, прятались туда. Бомба не могла пробить бункер. Но долго находиться в нем было трудно, людей было так много, что все только стояли.

Родословная Декабрь 1944 года. Люди почувствовали, что надвигаются Советы, немцы отступают, проигрывают войну. Беженцы не знали что делать. Захотят ли немцы помогать? 19 января 1945 года – Крещение. Кто-то сделал маленькие санки, как для детей, положили вещи, и пошли пешком до поезда. На ногах были полуботинки, очень холодно. У немцев появилось распоряжение: «…если есть место в поездах, брать беженцев». Бомбят. Когда возникал пожар, немцы тушили быстро. В поезде холодно, куда-то нас прицепили. Вскоре мы оказались в Чехословакии. Какое-то время простояли в Праге, поставили нас на запасной путь, потом покатили вагоны в сторону Австро-Венгрии (только две семьи было русских, остальные немцы). Попали мы в деревню. Долина – горы, очень красиво. Немцы очень организованные, дисциплинированные, распорядились разобрать беженцев по семьям. Дом, куда нас определили, принадлежал пожилым семейным людям. Сыновья их на войне. Сами жили на кухне, там тепло. Спальня, где нас поселили, не отапливалась. Утром хозяин слушал свежие новости. Я сильно кашляла, мешала, бежала на улицу. Дальше нас везут в глубь Германии, в Баварию, под Мюнхен. Были полуголодные, но выдавали карточки, что полагалось беженцам. Приехали в Ландау. Мама ходила, узнавала, что делать дальше. Я совсем заболела, лежала на соломе, кашель сильный мучил, слабость страшная. Потом силы вернулись. Немцы праздновали Пасху. Тот год была православная и католическая Пасха в один день. В католической церкви висело несколько православных икон. Туда мы ходили. Пришли американские власти, армия заняла этот городок без боев. Немцы капитулировали. В американской зоне большую комнату в трактире отдали беженцам. Тут были лагеря, всех, кто был зарегистрирован как русский, собрали, пересчитали, посадили в грузовики. Только за колючей проволокой, стало известно, что людей отправляют в советскую зону для передачи Советам. «Кто хочет ехать домой, пожалуйста». Охрана была, но никто не думал о побеге. Все были переполнены чувством радости, хоть и смешанным с чувством неуверенности, что они возвратятся домой. Первые желающие уехали, но домой не попадали. Власти Советов считали, раз человек попал в плен, значит, изменник, сажали в тюрьму. А ведь говорили: «Родина вас ждет, ждет своих сыновей и дочерей!» Мама знала многих, и было мнение: нельзя ехать домой, надо постараться, чтобы остаться на Западе. Тысячи людей стали «невозвращенцами». Это те, кто по каким-либо причинам не хотел возвращаться домой, в свои родные места, под власть Советов. Американцы помогали русским одеждой, обувью и жильем в свободных казармах. Мы же друзья, вместе победили фашистов. Так продолжалось до того дня, когда по договору, подписанному в Ялте во время встречи Черчилля, Рузвельта и Сталина в 1945 году, началась репатриация (возвращение на родину) быв-

ших советских граждан, оказавшихся за ее пределами вследствие войны. Многим русским пришлось поступиться национальной гордостью и превратиться с помощью друзей кому в поляков, кому в эмигрантов. У нас появились документы, что мы родились в Харбине, а не в Хабаровске. Благодаря этому мы остались в составе беженцев, но как дальше жить? Мама говорила: «Девочки остаются без образования, три года пропало». В американской оккупационной зоне маме удалось вписаться в лагерь «Дисплей». Директором русской гимназии был мужчина из Югославии. Она стала преподавать русский язык. Было начало октября, занятия уже шли. Я стала учиться в 5-м и 6-м классах. Нас кормили: утром кофе, потом горячий обед – картошка прогорклая. Один раз в неделю в гимназии выдавали по плитке шоколада. Мама нам давала одну на троих, а две продавала, чтобы купить более полезную еду. В 1946 году мама получила комнату, небольшую, но с удобствами. В ту комнату, где жили 14 человек, вселились мужчины. Я училась в гимназии за 7-й и 8-й классы в две смены, так как неизвестно, где придется учиться дальше. Учебников не было, запоминали, записывали все за учителем. В итоге я получила документ, то есть свидетельство об окончании 8 классов. Это было не зря, хотя напряжение было ужасное. Лагерь беженцев под Мюнхеном собрались ликвидировать. Надо было уезжать куда-то: в Америку или в Марокко, в Бразилию или Аргентину. Мамин брат Иннокентий Викторович Козловский еще в 1922 году уехал в Германию. Собирался вернуться в Советский Союз. И вот Иннокентий и мама неожиданно встретились в Кемпене, под Мюнхеном. Была радостная, счастливая встреча родных брата и сестры. Семья Иннокентия Викторовича уехала в Марокко. Мама тоже собиралась в Марокко или в Аргентину. Об Америке не было и речи, так как требовалось, чтобы там были родственники или очень близкие знакомые... Но судьба распорядилась так, что Людмила Викторовна оказалась в Америке. Старшие дочери подросли. Ляля встречалась с молодым парнем, что приходил к ним домой, приглашал в кино. Веру в кино пригласил Володя, живший в соседнем лагере. Он приходил к Богдановым, ухаживал за Верой. Вместе они осматривали замки, ездили на пикник, гуляли в парке. По воскресеньям Вера ходила в церковь, а Володя ее встречал. Летом Володя сделал ей предложение. Он был записан для отъезда в Америку, ждал квоту, а его родители уже были там. Мама говорила Вере: «Мы поедем в Аргентину или Марокко…» Володя поговорил с Людмилой Викторовной, и она смирилась. Устроила небольшую вечеринку. Володя заказал из золотой цепочки два обручальных кольца. Одно из них надел Вере на левую руку – это означало, что она его невеста, поженятся через год. Володя поторопил венчание на сентябрь

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ

Семья Мироновых (65-летний юбилей родителей). 2008. Вера Ивановна и Владимир Константинович (сидят). Стоят (слева направо): Константин (брат Николая), Джессика (жена Ивана), Иван (старший сын Николая), Андрей (младший сын), Дарси (жена Николая), Николай и Алеша (средний сын)

гла мне устроиться на фабрику, где работала сама. Через некоторое время мы с Володей сняли квартиру. Мама с Лялей и Диной приплыли в Америку через месяц. Сначала жили вместе с нами. Затем мама арендовала отдельную квартиру для себя и девочек, начала преподавать в гимназии, но позже перешла работать на фабрику.

Жизнь продолжается

Дом Мироновых в Сан-Франциско

1948 года. В Сан-Франциско уехали только через год, в августе 1949-го. Выехали из Мюнхена в транзитный лагерь, где два месяца шла проверка документов. Ждали и ничего не делали, кроме дежурства в столовой. Сентябрь – мои именины, мы еще в лагере. Дальше должны были отправить отъезжающих в порт Бремен, откуда отплывали в Калифорнию. Мы везли российский самовар и дорогой французский аккордеон для Володи, купленные в Мюнхене на накопленные марки. В октябре уже остановка около Нью-Йорка, снова проверка документов. Нас встретили Володина мама и знакомые ребята (Вася Крумкин, Сергей Ратьковский). Месяц жили с мамой Володи. Она помо-

Только в 2012 году Вера Ивановна и Владимир Константинович Мироновы смогли купить двухэтажный дом в Сан-Франциско (штат Калифорния). Дом по всем правилам для благополучной жизни освятили и устроили радостное новоселье. У Веры и Володи выросли два сына: Константин (1950) и Николай (1953). Именно младший сын Веры Ивановны Николай Владимирович Миронов записал на видео воспоминания своей мамы, зафиксировав таким образом семейную историю трудной жизни Козловских и Богдановых в период сталинских репрессий, во время войны 1941–1945 годов. В итоге семья оказалась в эмиграции и с трудом приживалась к новому языку и порядкам страны за океаном. В 2017 году Николай (Ник) с очаровательной женой Дарси (Darcy) прилетели в Хабаровск, чтобы своими глазами увидеть землю предков. Ник представляет уже шестое поколение от хабаровского прадеда, Виктора Васильевича Козловского, а его сыновья, нареченные русскими именами Иван (1983), Алексей (1984) и Андрей (1986) – седьмое поколение. Пройдет время, и они передадут знания об истории рода дальше, уже своим детям. Фото из личного архива семьи Мироновых

Точка на карте

Остров Ионы в Охотском море Алексей ВЕЖНОВЕЦ

В незапамятные времена земная мантия, лопнув, извергла на свет божий глыбу гранодиорита. Вода и свирепые перепады температуры принялись колоть-крошить ее, стараясь похоронить в морской пучине. Куски скалы, отваливаясь, падали в море, дробились и настелили пляжи. Их облюбовали морские звери, привлеченные обилием рыбы вокруг. Налетели птицы, которые создали на скальных уступах грунт. Ураганы и смерчи бросили в эту землю зерна, и голая каменная глыба получила растительную шевелюру. Так примерно в течение миллионов лет рождался остров Ионы. Ощетинившись окружающими скалами, укрытый туманами, остров этот долго пребывал в безвестности. Только на карте, составленной в 1726 году якутским дворянином И. Львовым, есть уточнение: «...остров без жителей полон птиц», расположенный в центре Охотского моря. Но, как нередко бывало, открытое забылось. Считается, что честь открытия острова принадлежит участнику морской гидрографической экспедиции, чле-

ну экипажа исследовательского судна «Слава» гидрографу Гавриилу Сарычеву. Произошло это 22 сентября 1789 года. «Остров сей назвали мы именем Ионы в честь святому, которого память в тот день была празднуема». Сарычев определил координаты острова и его высоту, дал описание. Слово «ион» в переводе на русский язык означает идущий или блуждающий. Вновь обретенный остров в

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ полной мере проявил эту черту своего характера. Шестнадцать лет спустя его вновь открыл Крузенштерн, причем широта острова совпала, а по долготе он оказался на три градуса западнее. Прочтя описание, Крузенштерн пришел к выводу, что новый остров – тот же Иона. Он как бы продрейфовал за шестнадцать лет на триста верст. Конечно, причины здесь иные. Определить долготу гораздо сложнее, чем широту. Поэтому вполне вероятно, что при измерениях Сарычев допустил ошибку в отсчете по хронометру, могла она появиться и в записи. Сходство с библейским Ионой еще и в том, что остров расположен на мелководной платформе. Иону, как известно, рыба извергала на мелководье. До середины 50-х годов ХХ века остров на всех картах подписывался как Святой Иона. Есть легенда, что его посещал знаменитый шкипер Гек, там будто бы побывал и Владимир Клавдиевич Арсеньев. В середине 1930-х на вершине острова установили автоматическую метеостанцию, в годы Великой Отечественной войны она служила радиомаяком при перегоне самолетов из Америки на советский Дальний Восток. В начале 1960-х здесь полтора месяца жили биологи, муж и жена, в те же времена Дальневосточная студия кинохроники сняла на Ионе фильм о сивучах и котиках. Такова предыстория. К началу ХХ века живность Охотоморья была основательно истреблена. Но Иона, то ли святостью, то ли суровыми подводными скалами, прикрыл от бойни своих обитателей. Народу там побывало меньше, чем на Эвересте. Лишь изредка весной самые отчаянные высаживаются на него собрать сотню-другую яиц. Пушной промысел там практически невозможен. Площадь 150-метровой (по высоте) скалы в океане по справочникам – восемь гектаров. Почему же она стала объектом пристального внимания Приамурского географического общества? При уточнении принадлежности Ионы начальник Дальневосточной территориальной инспекции Государственного геодезического надзора Владимир Васильевич Симахин установил, что он не включен в территорию ни одной из областей, омываемых Охотским морем. И еще: остров Ионы своей двухсотмильной зоной может прикрыть рыбную банку Кашеварова, где сейчас ловят рыбу иностранные суда. Начали готовить материалы для присоединения его к Хабаровскому краю. С этой целью в 1994 году к Ионе была снаряжена экспедиция. Подойдя к острову, обошли его трижды вокруг, сфотографировали, сделали видеосъемку. Но высадиться не удалось – очень большим был риск разбиться о камни. После присоединения Ионы к Хабаровскому краю Охотский природоохранный комитет собрал документы, на основании которых остров приобрел статус памятника природы. Но карты острова не было, потому к документам приложили зарисовку из лоции профиля острова с западной стороны и скал, его окружающих. Теперь остров формально защищен. Он объявлен памятником, но не изучен. Не известны ни флора, ни фауна, белым пятном остаются геология и грунты, нет карты. Поэтому, едва появилась возможность, в Приамурском географическом обществе решили – быть новой экспедиции. В ее состав помимо ру-

ководителя вошли шесть человек: географ, гидрометеоролог, два биолога, видеооператор и автор этих заметок в качестве геодезиста и фотографа. Собрались за три дня, но из-за непогоды смогли вылететь лишь на пятые сутки. И вот наконец мы в Аяне. Не успев толком оглядеться в поселке, как были погружены на СРТ (средний рыболовный траулер) «Талица» и вышли в море. Через сутки, 22 августа 1997 года, в 19 часов уже стояли в трех кабельтовых от береговой линии Ионы. Остров был укрыт плотной шапкой тумана, лишь несметное количество птиц указывало на его близость. Спустя час сквозь туман начали пробиваться контуры чего-то массивного. Наконец мы увидели как бы нависающую над нами бурую жутковатую скалу. Перед всеми членами экспедиции стояла определенная задача по изучению острова. Мне предстояло выполнить его картографирование. Каждый с нетерпением ожидал возможности высадиться на таинственный остров. С вечера море было спокойным, и мы, удовлетворенные, разошлись по кубрикам на отдых. Утро не обрадовало, началась качка и высадка откладывалась. Каждый начал вести свою работу по мере возможностей. Я с помощью артиллерийского короткобазисного дальномера измерил расстояние от якорной стоянки до радиомачты на вершине острова. Установленный на палубу теодолит оказался бесполезным. Время шло, а море не успокаивалось. В 14 часов на «Талицу» поступило предупреждение о надвигающемся циклоне. Все наши планы срывались. Оставался нелучший, но сносный для меня вариант топографической съемки – фототеодолитный. Суть его в следующем: вдоль объекта с определенным интервалом перемещается фототеодолит (специальный фотоаппарат). В каждой точке выполняется фотографирование. Соседние фотографии составляют стереопару, которая при рассматривании в стереоскоп позволяет видеть объемное изображение и выполнять на нем измерения. Море не суша, а в руках у меня был обычный «Зенит» с «полтинником». Кратко посовещавшись, мы попросили экипаж обойти на судне вокруг острова и одновременно с фотографированием брать пеленги на его вершину и дистанцию до береговой линии. При съемке судно удалялось от острова то на шестьсот, то на тысячу семьсот метров. Дистанции и пеленги не были предназначены для выполнения топографических работ, но помогли для общей ориентировки. Отсняв около полусотни кадров, спрятал пленки в прорезиненный карман и не расставался с ними до самого Хабаровска. Сказав Ионе «до свидания», не очень-то веселые, мы пошли строго на север в Охотск. Мои друзья по экспедиции тоже сумели кое-что сделать, но гораздо меньше того, на что надеялись. Способ, который я применил для составления карты Ионы, уходит корнями в начало ХХ века. Исходной для масштабирования будущей карты послужила высота острова 150 метров. На объективе фотоаппарата подписано фокусное расстояние 50 мм. Какое оно на самом деле, предстояло определить. На стене дома разметил отрезки длиной один метр, под прямым углом к стене выбрал место и закрепил точку. Вначале установил теодолит и измерил углы между всеми отрезками. На тот же штатив закрепил фотоаппарат и сфотографировал уча-

Точка на карте сток стены с метками. После обработки фотопленки с помощью шкаловой лупы измерил на негативах расстояния между метками с точностью 0,02 мм. Сопоставив линейные измерения с измеренными углами, вычислил цену деления одного миллиметра негатива в угловой мере. Расстояние от якорной стоянки до вершины острова мною было измерено, оттуда же был снят первый кадр. Имея угловую цену деления негатива, я рассчитал дистанции для всех последующих кадров. Ориентируясь на высоту, с учетом деформации фотобумаги при высыхании отпечатал все фотографии острова в масштабе 1:2 000, то есть высота острова на всех фотографиях составила 75 миллиметров. Далее требовалось на смежных снимках, желательно на трех-пяти или более, отыскать и намаркировать хорошо различимые общие точки (см. карту: съемочная точка) и предварительно разместить фотографии по пеленгам, полученным от штурмана «Талицы». На большом листе миллиметровки вокруг центральной точки разместил фотографии с учетом расстояния от вершины острова до точки съемки. На следующем этапе выполнялось графическое редуцирование намеченных съемочных точек. Здесь требуется пояснение: одинаковые расстояния на разных дистанциях дают разные угловые величины, и это должно учитываться при составлении карты. Предварительная раскладка по пеленгам и дистанциям позволила выполнить редуцирование, которое дало «веер» линий от вершины к основанию. Линии были прочерчены на оборотных сторонах фотографий. Подготовленные таким образом фотографии укладывались на светостол, и начиналось их смещение вокруг центра с целью достичь пересечения одноименных линий (съемочных точек) с максимального числа снимков. При достижении пересечения на основу (будущую карту) накалывался пикет. И так по всей окружности. Детали контуров уточнялись с помощью стереоскопа. После зарисовки береговой линии начались работы по рисовке рельефа. Меня с ходу поймут артиллерийские разведчики. Методика, которую я применил в 1997 году, – это каменный век картографирования. Не было иного выхода – выкрутился по-русски. Точность моей работы зависела от того, насколько верно определена высота острова и насколько точны мои графические построения. Знаю, что есть аэро- и космические снимки острова и окружающих скал, нам на тот момент они были недоступны. Читатель из любопытства может попробовать делать стереосъемки самостоятельно, надо только иметь в виду, что современные цифровые фотоаппараты могут менять фокусное расстояние. Что касается меня, то спустя 208 лет после открытия острова Ионы приятно было выложить на стол работу, в результате которой мои друзья немного сомневались. В материале использованы фотографии с интернет-ресурсов: http://ucrazy.ru/interesting/1191980647-ostrov_iony.html, http://ratanews.ru/news/news_4082015_16.stm

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ

Остров Торсона Игорь МОЖЕЙКО Иллюстрация Бориса ЖУТОВСКОГО

Игорь Можейко

...Поутру на рассвете открылся остров, совершенно очистившийся от тумана, а на середине острова высокая гора; вершина ее и скаты покрыты снегом; крутизны, на которых снег и лед держаться не могут, имеют цвет темный. Остров круглый, в окружности двенадцать миль, по крутому каменному берегу неприступен, прекрасная погода позволила нам сделать полуденное наблюдение, а широта места нашего оказалась 56°44’18» южная, долгота 27°41’51» западная. Беллисенгаузен Ф.Ф., «Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане и плавание вокруг света в продолжении 1819–20–21 годов, совершенное на шлюпках «Восток» и «Мирный»

Художник М. Михайлов. Остров Торсона. 1820. Акварель. Государственный Исторический музей

Игорь Можейко во время экспедиций на Дальний Восток. 1970-е

Дождей, как здесь часто бывает (это отмечал еще Николай Бестужев), в первой половине лета почти не выпало. Зато теперь, когда пора косить, дожди льют каждую ночь. По откосу у Селенги, по склонам холмов вылезла молодая травка, и ближе к вечеру, в прозрачном воздухе холмы расцветают пастельными оттенками зелени, лиловыми, серыми и розовыми полосами осыпей, фиолетовыми тенями под изумрудом сосновых боров и синевой озер у подножий холмов. Декабристы жили в деревне, что стояла там, где этой весной построили летник для овец – занозу в сердце директора новоселенгинского музея. Директору кажется, что скромный летник нарушает вид недавно воздвигнутого мемориала. От деревенского кладбища остались лишь два креста и три плиты. Черные, надежные кресты были отлиты на Петровском заводе, как бы напоминая об отбытой каторге. Остальные деревенские могилы давно сровнялись с землей, пропали, как и сама деревня. Еще три года назад кресты стояли на пустом, поросшем травой, присыпанном мелкими камнями склоне к Селенге. Фоном им служили пологие бока холмов и небо. Зимой, видные издали на снежной белизне, кресты подчеркивали своим одиночеством бескрайность этой земли и трагедию людей, похороненных здесь. В год юбилея восстания перед крестами разбили сквер, с дорожками, беседкой, низким штакетником, а сами кресты забрали в полукруг гипсовых барельефов, увенчанных бетонным монументом... кресты оказались отрезанными от бурятской природы, потерялись, вычленились и кажутся чужими этому миру. Зато хорош в Новоселенгинске музей декабристов. Двухэтажный, с колоннами, деревянный, под камень,

Точка на карте дом купца Старцева, друга декабристов, сделанный по проекту неугомонного Николая Бестужева, хоть и перестроенный, обветшавший, сохранился – самый большой дом в некогда шумном и бойком, а теперь ставшем небольшим поселком Новоселенгинске. Дом был тщательно реставрирован, широкие плахи полов покрашены, коллеги из других музеев помогли экспонатами, и музей радует отсутствием провинциальности и хорошим вкусом. Правда, ни одного портрета Константина Торсона в музее нет – не сохранилось его портретов. Даже странно, что не сделал его Николай Бестужев, создавший галерею бесценных портретов практически всех своих спутников по каторге. А впрочем, столько всего погибло... По жестокости властей и нерадению современников.

По загадочной случайности – из них порою и складываются закономерности истории – оказывается, что какой-то точке на географической карте, казалось бы, ничем не выдающейся, суждено стать узлом истории, куда стягиваются нити значительных человеческих судеб. Когда Абрам Петрович Ганнибал узнал, сколь далеко расположено место его ссылки, арап Петра Великого, имевший неосторожность дружить с врагами Меншикова, взвыл от тоски и страха кончить свои дни в краях, немыслимо далеких и глухих. Летом 1727 года он писал Меншикову на пути в ссылку: «Не погуби меня до конца именем своего ради и кого давить такому превысокому лицу такого гада и самая последняя креатура на земли, которого червя и трава может сего света лишить: нищ, сир, беззаступен, иностранец, наг, бос, алчен и жажден; помилуй, заступник и отец и защитель сиротам и вдовицам». Рука бомбардир-поручика выводила корявые буквы страстной поэмы, сродни плачам Аввакума. Стояла жара, дорога пылилась, за Волгой к ней подступили дремучие леса. Крестьяне плющили носы о слюду окошек – ссыльный был черен лицом, буен и схож с дьяволом. Поздней осенью исхудавший и изверившийся в надежде на ответ от Меншикова, Ганнибал добрался до Селенгинска. Кучка изб, голые холмы, буряты в высоких шапках, бродячий лама в красной тоге, казаки в крепостице, пьяный офицер, ждущий маньчжурского набега, край земли... И удивительное дело – какая-то сила, рожденная этими холмами и быстрой рекой, ветрами с гор и прозрачным воздухом, возродила Абрама Петровича к жизни. Уже зимой он начинает строить в тех местах крепость. Потом еще одну – его не зря учил покровитель и командир – Петр. Верхом на низкорослом бурятском коньке бомбардир-поручик носился по округе, появляясь в окрестных городках и острогах, забираясь на юг. Он был деятелен, чертовски занят и, когда пришла весть из Петербурга, что Меншиков и сам уже в далекой ссылке, а друзья зовут поручика обратно, сулят чины и милость властей, Ганнибал вдруг понял, что месяцы в

Селенгинске пролетели быстро и нет жалости и зла к судьбе. Теперь от крепостей, поставленных прадедом поэта, следов почти не осталось, но вплетенная в исторический узел ниточка, приведшая сюда Ганнибала, отметила холмы над Селенгой знаком Истории. А Селенгинск постепенно рос – причиной тому была недалекая Кяхта, через которую шла большая чайная торговля. Народ здесь жил разный – и потомки тех, что открывали эти места, и служилый люд, и раскольники, пришедшие из России, и, конечно, буряты. Посреди городка воздвигли белокаменную церковь, неподалеку – памятник последнему воеводе этих мест. Там сформировали полк – Селенгинский пехотный. Название городка стало известно далеко за пределами России. Селенгинцы отличались на полях Европы и Азии. 41-й Селенгинский полк носил на головных уборах ленточку: «За отличие» – в турецкую войну 1828–29 годов. Селенгинску не везло. Дважды пожары пожирали торговые ряды и кварталы над Селенгой, а то, что уцелело – не раз смывалось буйными наводнениями. И вот более полутора веков назад город начал постепенно переползать на другой берег, повыше. Еще жили улицы и склады Селенгинска, а уже воздвигали посреди новых домов на другом берегу вторую церковь – похожую на ту, что украшала центр старого города. И вокруг новой церкви уже росли новые склады и лабазы. Некоторое время два города сосуществовали, но постепенно Новоселенгинск победил. А на пустом берегу осталась лишь белая церковь да памятник воеводе. И зеленая трава.

Здесь, в деревне под Селенгинском, жили три декабриста. Константин Торсон, Николай и Михаил Бестужевы. Жили они в ссылке, по выходе с каторги на Петровском заводе. Как принадлежность к известной и знатной русской семье, так и роль Бестужевых в Северном обществе, художнический талант Николая – все вместе создало братьям Бестужевым непреходящую славу. И опять совпадение: Петр Абрамович Ганнибал попал в Селенгинск, потому что принадлежал к кружку Бестужева – фамилия эта испокон века не давала покоя власть имущим в России. О Николае Бестужеве много написано, да и сам он, как и братья его, написал немало. А что мы знаем о Торсоне? Что-то ведь было в том человеке, умершем в 1851 году в Селенгинске в возрасте шестидесяти лет, если именно к нему приехали с каторги Бестужевы и прожили с ним рядом много лет, оставаясь близкими друзьями. Судьба, жестоко ограбив Торсона, не единожды лишив его заслуженной славы, судьба, принявшая обличие царских чиновников и адмиралов, не смогла полностью стереть память о нем. Кончив Морской кадетский корпус в Петербурге, Константин Торсон тут же начал служить в Балтийском флоте – начало XIX века было временем войн и кратких

перемирий, флот почти постоянно был в деле. Мичман Торсон воюет со шведами, в 1812 году, командуя катером, выдерживает бой с французским фрегатом. В конце войны с Наполеоном Торсон становится лейтенантом, а еще через три года уходит на корабле «Орел» к Франции – в Россию возвращались оттуда оккупационные войска. Молодой лейтенант уже хорошо известен на флоте. Строго отбирая офицеров в кругосветное плавание, Фаддей Беллисенгаузен берет его в экипаж «Востока», и более двух лет Торсон проводит у берегов Антарктиды, неоднократно отличаясь в этом походе и становясь одним из наиболее надежных и близких к Беллисенгаузену офицеров. И не удивительно, что один из открытых экспедицией островов в архипелаге Траверсе Беллисенгаузен назвал островом Торсона. Когда экспедиция вернулась домой, Торсон был обласкан правительством не менее прочих офицеров. Вторым он был в списке награжденных орденом Владимира и до конца службы пожалован двойным жалованием. Именно Торсону было поручено оформить все документы путешествия и составить записки о нем. Пока он работал над документами, судьба капитан-лейтенанта Торсона решалась в высоких сферах. Решено было, что более подходящей кандидатуры, чтобы возглавить экспедицию для открытия Северного морского пути, вряд ли удастся найти. Летом 1825 года Врангель писал своему другу Федору Литке: «На Охте строятся два брига для экспедиции в Берингов пролив для каких-то изысканий навстречу Парри или на Север – настоящая цель оной хранится еще во мраке секрета. Командирами прочут капитан-лейтенанта Торсона и лейтенанта Андрея Моллера». Друзья Торсона – братья Бестужевы отлично знали о той тайне. В те годы – годы расцвета больших плаваний русского флота, когда на весь мир стали известны имена Беллисенгаузена, Лазарева, Головнина, Коцебу, Литке и тех молодых лейтенантов и мичманов, что станут потом знаменитыми адмиралами,– многие моряки грезили великими открытиями. И уже, конечно, не остались в стороне братья Бестужевы. «Помню те блаженные минуты, – вспоминал Михаил Бестужев,– когда в осенние ночи при тусклом свете сальной свечи мы проводили с Торсоном пути по земному шару и открывали неведомые острова и крестили их русскими именами. Как затруднялись, чтоб найти предлог посетить Средиземное море, куда меня влекло мое пламенное воображение: посетить места, столь славные историческими воспоминаниями. И, наконец, и эти места были включены в инструкцию, и эта инструкция утверждена высочайшей волей. Фрегат и бриг строились в Петербурге». К концу лета корабли были построены на Охтенской верфи. А в декабре Торсон был арестован. И вместе с ним его друзья и спутники по несостоявшемуся плаванию. Командование над кораблями получили будущие адмиралы Федор Литке и Михаил Станюкович. И в истории морских путешествий остался именно Литке. Корабли «Сенявин» и «Моллер» 1 сентября 1826 года ушли

из Кронштадта в плавание, которое прославит Литке, сделает его героем книг и исторических исследований, приведет к тому, что к юбилеям будут выпускаться памятные медали и почтовые марки. Исчезновение Торсона из истории русских географических открытий не случайно. Это – часть общей судьбы всех декабристов. Послушная администрация государя тщательно вымарывала имена декабристов из документов и книг, стараясь уничтожить даже память о них. Историк В. Пасецкий, исследовавший географические открытия декабристов, тщательно просматривал отчет о путешествии Беллисенгаузена. Он знал, что Торсон был одним из основных участников плавания, и в то же время в документах и воспоминаниях оказалось немало противоречий и умолчаний. К примеру, судьба острова Торсона. Остров был открыт. Остров был назван. И вдруг: в одном из томов записок о путешествии, которые, кстати, первоначально обрабатывались самим Торсоном, говорится, что остров этот называется «Высоким», потому что он «отличается от прочих своей высотой». Но в другой части книги, рассказывая об острове Сандерса, Беллисенгаузен говорит, что остров тот «покрыт льдом и снегом, но не так, как остров Торсона, хотя находится южнее». Итак, остров Торсона есть, но называется иначе. «Остров Торсона» есть и в альбоме рисунков художника Михайлова, работавшего в экспедиции. Что же случилось? После ареста Торсона записки начальника экспедиции попали в руки верного слуги престола Логина Голенищева-Кутузова, который и принял нужные меры. Он разделил повествование на части, одну из них решил отредактировать сам, а другие передал цензорам. В «своей» части Голенищев-Кутузов безжалостно вычеркивал все упоминания о Торсоне. К счастью, не все цензоры были столь же рьяны – то ли по незнанию, то ли по лени они упустили некоторые из крамольных фраз. Потому остров порой зовется Высоким, порой – островом Торсона.

Торсон переехал на поселение в Селенгинск в 1837 году. Еще через два года к нему присоединились братья Бестужевы. Все трое жили в деревне на левом берегу Селенги, неподалеку от нового города, получили по наделу земли и по выпасу. Правда, выпасы были далеко, так что на выезд туда требовалось разрешение. Зимой над деревенькой бушевали пыльные и снежные бури, летом подступала селенгинская вода. Посевы выгорали от засух. Жизнь была нелегкой, но здесь срабатывал закон масштабности человеческой личности. Чем человек крупнее, тем менее он поддается давлению обстоятельств. Почетный академик Николай Морозов провел больше двадцати лет в Шлиссельбургской крепости. За эти годы в каземате он превратился в одного из крупнейших ученых. Сила сопротивления таланта, подобная силе сжимаемой пружины, заставляла узника находить

неведомые резервы в условиях, диктующих лишь отчаяние или смирение. Нечто подобное случилось в Селенгинске. До нас не дошли основные работы трех друзей, живших в деревне на Селенге: пропали дневники метеорологических наблюдений Торсона и Николая Бестужева, исчез капитальный труд Бестужева «Система мира». Нет воспоминаний Торсона о путешествии в Антарктиду, хотя известно, что в тюках с рукописями, направленных после смерти декабриста его сестрой в Петербург, они были, как и обширное сочинение «Опыт натуральной философии о мироздании». Вернее всего чиновники в Петербурге ничтоже сумняшеся сочли за лучшее «потерять» основные работы декабристов. Правда, до сих пор не исчезла надежда, что где-то отыщутся следы этих работ... Николаю Бестужеву повезло больше, чем Торсону. Хотя везение это относительно. Но сохранился и был напечатан отчет о его исследовании Гусиного озера – голубой чаши, лежащей за перевалом, за сосновыми борами неподалеку от Селенгинска. Аудитория была мала. Прочтешь тетрадь записок брату, отнесешь Константину. Были и еще немногочисленные знакомые в городке – все больше из купцов. (Тамошние купцы были людьми широкими, много повидавшими и по-своему образованными. Звание «государственного преступника» их не смущало – купец Старцев почитал за честь для себя знакомства с декабристами). И от того, что так долго шли письма из России, что так мизерна была надежда вернуться домой или увидеть напечатанными свои труды, хотя бы узнать наверное, насколько важны они для прочих людей, одолевало отчаяние. Ведь жизнь близилась к концу, вернее всего придется закрыть глаза здесь, на берегу Селенги. Потом отчаяние проходило. Надо было жить – косить, выгонять овец, пахать землю – руки славных и знаменитых морских офицеров, загрубевшие на каторге, были покрыты твердыми мозолями. Но это не мешало

пальцам сохранять чуткость и тонкость в работе, и по окончании дел сельских, слесарных, плотницких декабристы принимались за метеорологию, за проектирование домов, повозок и машин, за занятия с ребятишками – бурятами и русскими, даже за конструирование часов – Бестужев Николай еще на каторге изготовил хронометр, написал книгу «О часах». Их занятия поражают не только объемом, но и многосторонностью, темп жизни был выше, чем у иных в столице, – три русских интеллигента в деревне у Селенги до конца дней своих остались интеллигентами в высоком смысле этого слова. До конца дней... Один из троих, Михаил Бестужев, дожил до освобождения – Торсон и Николай Бестужев умерли. 5 За славой жен декабристов как-то померкла, осталась вне широкой литературы слава иных женщин. Сестер и матерей. Может быть, они были не столь знатны и красивы, и путешествие их, начавшееся позже, нежели путешествие первых из пустившихся в путь жен декабристов, прошло не столь драматично, но это не умаляет их подвига. Здесь, в Селенгинске, не было приехавших жен, но сюда добрались сестры Бестужевых, сестра и мать Торсона. И жили в той же деревне. Рядом с крестом, под которым похоронен Торсон, есть небольшая плита. На ней краткая надпись: «ШАРЛОТТА КАРЛОВНА ТОРСОН, 1763–1852». Давайте же представим себе, что скрывается за этой надписью. Константин Торсон приезжает в Селенгинск в 1837 году. Шарлотте Карловне в это время за семьдесят. Старуха на восьмом десятке собирается в фантастическое по тем временам путешествие и почти год трясется в повозках, бедствует – она небогата и не знатна,– терпит холод, жару, пыль и дожди, подвергается унижениям от полицейских и местных чиновников – едет в глухую бурятскую деревню и живет там еще много лет в добровольном изгнании ради того, чтобы разделить судь-

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ бу сына. И трагедия Шарлотты Карловны: она пережила своего сына. В 1851 году умирает Константин, и она еще год– а ей девяносто лет – доживает свой долгий век у могилы сына. И каждый день спускается к кладбищу у реки... Хочется думать, что Бестужевы и Старцевы не забывали старуху – за ней присылали повозку (легкие двуколки спроектировал Торсон и уговорил купцов изготовлять их в Селенгинске), и Шарлотта Карловна едет в недалекий, за скалой, Новоселенгинск, в гости в дом с колоннами, где ждут ее за большим столом многочисленные домочадцы купца. По пути ей обязательно попадается на глаза грубый, крепко сбитый обелиск на берегу реки, сразу за скалой. Обелиск похож на верстовые столбы, что ставились у въездов в города... Английский историк, пишущий книгу о деятельности Лондонского миссионерского общества, попросил свою знакомую в Москве, если она окажется в Бурятии, узнать, не осталось ли следов от английской миссии, основанной в Селенгинске в начале прошлого века. Известно только, что миссия состояла из одного священника и его помощника, не выдержала конкуренции с православными миссионерами и прекратила свое существование в конце двадцатых годов. Вот и все. Директор музея в Селенгинске на вопрос, известно ли ему что-либо об английских миссионерах, тут же кивает головой: – Да, есть одна могила у скалы Англичанка. – У какой скалы? – У скалы Англичанка. Удивительны пути человеческой памяти. Сто пятьдесят лет назад уехал отсюда миссионер, не осталось следов его деятельности, не осталось воспоминаний о нем. Но скала зовется Англичанкой... На обелиске у реки – чугунная плита, втоптанная в камень на высоте человеческого роста. На плите латинская надпись. Звучит она примерно так: «Марта Коули и Роберта Юлия, Лондонское Миссионерское общество. Родилась в Глазго, жила в Селенгинске, умерла в 1826 году». А ниже на латыни и неграмотно по-русски – фраза из Библии о том, что господь примет умерших на небесах. В 1827 году умерли в Селенгинске жена миссионера и ее дочь Роберта Юлия. Эпидемия ли то была, а может, англичанка умерла от родов... До того англичанка несколько лет жила в деревне на пустынном берегу напротив Селенгинска, а размещалась миссия, вернее всего, в такой же крестьянской избе, как и те, что стояли за скалой и в которых жили декабристы. Муж Марты, преподобный Коули, безуспешно старался склонить к истинной вере местных жителей, а англичанка томилась здесь, тосковала по своему родному Глазго и поднималась на высокую скалу, обрывом уходящую в Селенгу, чтобы оттуда, с высоты глядеть на гряды холмов, на зеленые долины, за которыми, фантастически далеко, таилась ее Шотландия. И потом умерла. И в памяти людей, назвавших скалу Англичанкой, было сострадание к иностранке – сострадание, пережившее полтора века. Есть скорбное сходство в судьбе женщин, похороненных здесь, но есть и существенное различие в судь-

Могила Торсона в Новоселенгинске

бе их мужей, и мне почему-то представляется, как, похоронив жену и дочь, миссионер махнул рукой на свою бесплодную работу и – ведь был он здесь всем чужд – отправился в неспешное путешествие на запад, к дому. Наверно, Торсон или Бестужев, зная об обелиске, тоже поднимались на скалу, может, даже завидовали английскому миссионеру, вольному покинуть эти края. Но, глядя на цепи холмов и зеленые долины, они принимались вспоминать о дальних плаваниях, о том, что даже будучи оторваны от славных дел, они остались их частью и обязательными участниками – в делах и памяти друзей. Они спорили о философской сущности естествознания, говорили о свойствах атмосферы, рассуждали о том, каким этот край будет через сто, двести лет... Они были своими здесь, они были частью этой страны, этого мира, как бы ни горька была их судьба. А облака, проходившие к югу, к степям Монголии, и дальше, через океан, оседали холодным дождем на неприступный, ледяной остров Торсона, давно уже переименованный, чтобы стереть из человеческой памяти даже самое это имя. Что, к счастью, оказалось невозможным. Материал из архива Игоря Можейко (Кира Булычева). Публиковался в журнале «Байкал» (Улан-Удэ, 1978, № 2) и в альманахе «Ветер странствий» (Москва, 1980, вып. 15). Фото потомков Торсона с сайта http://burnews.ru/odin-iz-pervootkryvatelejantarktidy-pohoronen-v-selenginske-a-ego-potomki-zhivut-v-buryatii

Дальневосточники

Светлана Вишнякова. Женский портрет Вера БЕЛОУСОВА

В июле 2017 года не стало Светланы Ивановны Вишняковой – прозаика, краеведа, действительного члена Русского географического общества, члена Союза журналистов России, профессора Дальневосточной народной академии наук. Она была неутомимой и целеустремленной, написала множество произведений, проявила себя незаурядным исследователем, человеком с разносторонними интересами. Ее были свойственны особые, напоминавшие былинные, литературный слог и манера изложения материала. В Комсомольском-на-Амуре городском архиве хранится личный фонд Светланы Ивановны Вишняковой, который начал формироваться в 2004 году. Впоследствии все документы были научно описаны и сформирован фонд Р-210, который сегодня позволяет не только больше узнать о краеведческих исследованиях и неординарном творчестве дальневосточницы, но и почувствовать время, на которое пришлась ее жизнь. Родилась Светлана Ивановна 21 сентября 1941 года в с. Соловьевск Ононского района Читинской области. Ее предками по материнской линии были крестьяне Воронежской области, там появилась на свет и мама Светланы Ивановны – Анна Николаевна Дмитриева. Когда в стране началась коллективизация, семья была вынуждена покинуть родную деревню и отправиться в поисках лучшей доли в Сибирь. После долгих скитаний они остановились в селении у реки Онон. Здесь, на новом месте, Анна Николаевна встретила своего будущего мужа, офицера Красной армии Ивана Тарасовича Вишнякова1. Но прожили молодые недолго – началась Великая Отечественная война, глава семьи ушел воевать. Отправляясь на фронт, он попросил, если родится девочка, назвать ее Светланой, если мальчик – Юрием. Иван Тарасович погиб в августе 1943 года под Белгородом, так и не увидев появившуюся на свет дочь.

Комсомольский-на-Амуре городской архив, Ф.Р-210, Оп. 1, ед. хр. 37, л. 1. 1

С.И. Вишнякова в музее лицея № 1. Комсомольск-на-Амуре. 2003

Акварель Светланы Вишняковой «Вечер на Амуре». 1986

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ

1955

Светлана Вишнякова

1995

Светлана Вишнякова (справа) возле цеха металлоизделий завода «Амурсталь». 1962

Учитель С.И. Вишнякова с учениками 3-го класса школы № 2 Комсомольска-на-Амуре.1982

Оставшись одна, Анна Николаевна вместе с родителями отправилась на Дальний Восток к младшей сестре. Вот как описывает тот далекий и трудный путь в своих воспоминаниях Светлана Ивановна: «Пока ехали на Восток, на каждой станции меняли вещи на хлеб. Хлеб и кипяток – обычная еда в послевоенное время для многих россиян. Если хлеб на столе – то ты богат. Нередко его не было. Только кипяток»2 . Добравшись до места, семья обосновалась у родственников в Бикине. Здесь Светлана пошла в школу, открыв в себе непреодолимый интерес к книгам и чтению,

который пронесла через всю жизнь. Окончив семилетку, Светлана оказалась перед выбором – учиться дальше или идти работать. Именно в этот момент в ее жизни произошло судьбоносное событие – мама решила перебраться в Комсомольск-на-Амуре. Так в 1958 году 17-летняя Светлана Вишнякова начала свой трудовой путь, устроившись сборщицей на завод «Амурсталь». Со временем интерес к истории, литературе, краеведению, культуре и быту русского народа, появившийся еще в школе, привел ее на филологический факультет Комсомольского-на-Амуре педагогического института. Закончив его в 1970 году, Светлана Ивановна больше десяти лет (1972–1984) работала библиотекарем в средних школах города, тогда же началась ее серьезная краеведческая работа. Детское увлечение стало призванием: «Краеведением занимаюсь со школьной скамьи. Меня интересовало, почему хребет называется Яблоневым, а ручей Змеиным, кто назвал реку Бикином, а гору Земляничной»3 . Исследовательскую деятельность Светлана Ивановна сочетала с педагогической: в 1985–1986 годах стала инициатором и создателем литературно-краеведческого музея имени Фадеева в средней школе № 6, в 1986– 1991 годах работала методистом по краеведению в Доме пионеров и школьников № 2, вела уроки краеведения в начальных классах школы № 34. Еще одна страсть С.И. Вишняковой – рисование и декоративно-прикладное творчество. В 1976 году окончила курс музыкально-творческих дисциплин заочного отделения народного университета, а в 1979 году – трехгодичный заочный народный университет искусств, отделение станковой живописи и графики. Впоследствии участвовала в выставке самодеятельных художников Комсомольска-на-Амуре «Отечество славлю свое», где выставлялись ее работы «Женский портрет», «Детство», «По секрету» (1991). Акварели Светланы Вишняковой не раз экспонировались на выставках в городском музее изобразительных искусств4 . С 1992 года С.И. Вишнякова – действительный член Русского географического общества, в 1996 году становится членом Дальневосточной народной академии наук, с 1999 года – членом Ассоциации писателей Санкт-Петербурга, с 2005 года – членом Союза журналистов России. Тематика ее краеведческих изысканий обширна, при этом история родного края неотделима от жизни людей, творивших эту историю. Одним из первых исследований стало изучение краеведом истории села Пермского-на-Амуре. В своей работе С.И. Вишнякова рассказала о заселении Сибири и Дальнего Востока русскими переселенцами, об их быте, культуре, занятиях. Предварительно изучив краеведческую литературу, архивные и музейные материалы, собрав богатейший фактический материал в ходе многочисленных бесед с потомками переселенцев, она открыла много новых страниц в истории села. В результате этой кропотливой работы родилась документально-историческая повесть «Село Пермское-на-Амуре». Заинтересовавшись судьбой хетагуровки партизанки Веры Поршнёвой, Вишнякова разыскала ее родственни-

3 2

Там же.

Там же. КнАГА, Ф.Р-210, Оп.1, предисловие к описи, л. 2.

Дальневосточники ков и друзей, провела большую исследовательскую работу в архивах и опубликовала в газете «Советское Приамурье» очерк «На рассвете». Вот что пишет об этом сама Светлана Ивановна: «Меня взволновала судьба хетагуровки Веры Поршнёвой: партизанка, зверски замученная фашистами. Она, независимо от Зои Космодемьянской, взрывала эшелоны немецких оккупантов. Ее предали. Нелюди водили девушку босиком по снегу, тело жгли раскаленным железом, глубоко под ногти вгоняли иглы»5 . Большой отклик вызвала публикация статей С.И. Вишняковой о первом хирурге Комсомольска-на-Амуре К.А. Стоянове. Для полноценного исследования она поехала в Болгарию, где встречалась с родственниками и коллегами первого хирурга города. Светлане Ивановне удалось собрать множество фотографий и документов о К.А. Стоянове и его семье. Впоследствии эта тема выросла в полноценное исследовательское направление по изучению истории создания системы здравоохранения в Комсомольске-на-Амуре и ее первых врачах. Результатами многолетних трудов стала серия очерков «От села Пермского до города на заре», «Они служили милосердию», «Към далечния изток с един от пьрвите» (Болгария), «Нелегкая судьба первостроителя», «Записки Косты Стоянова...», «Коста Стоянов – народный врач» 6. За всю свою жизнь С.И. Вишнякова стала составителем и автором более 50 трудов, самые масштабные из них – «Писатели города Комсомольска-на-Амуре», «Комсомольская литературная энциклопедия», охватывающая период 1932–2013 годов, «Исследователи Приамурья», «Краткая краеведческая энциклопедия», историко-библиографический справочник «Герои – комсомольчане». Особое место в литературном творчестве Светланы Вишняковой занимают книги для подрастающего поколения. Свое трепетное отношение к детям, стремление расширить их кругозор она выразила в цикле произведений, написанных особым лирическим языком, благодаря чему их с интересом читают и взрослые. Среди них «Сказы о Силине», «Детские писатели г. Комсомольскана-Амуре», «Цветной дождик», «Ягода зоревая» и другие. В личном фонде С.И. Вишняковой биографические материалы (свидетельства, дипломы), а также огромное количество творческих документов, среди которых опубликованные работы, заметки и статьи. Особенность этого фонда – наличие в нем так называемого подготовительного материала, использовавшегося краеведом для написания работ. Это архивные выписки, записи рассказов очевидцев исторических событий, газетные статьи по теме исследования, переписка. Например, уже упоминавшаяся тема о первом хирурге Комсомольска-на-Амуре объединена в отдельный пласт документальных материалов за 1923–1990 годы, в числе которых автобиографии К.А. Стоянова, воспоминания и научные статьи хирурга на болгарском и русском языках, переписка с его родственниками и коллегами, статьи и некрологи о враче. Здесь же программа поездки в Болгарию и путевой дневник С.И. Вишняко-

5 Вишнякова Светлана. Автобиография // Сообщество творческих людей «Авторы.ру». – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: www.avtors.ru. 6 КнАГА, Ф.Р-210, Оп.1, ед.хр. 37, л. 2–3.

С.И. Вишнякова дарит свою книгу «Село Пермское-на-Амуре» краеведу и художнику П.Л. Фефилову. 1999

С.И. Вишнякова и художник А.И. Гейкер на выставке в музее изобразительных искусств Комсомольскана-Амуре. 2008

Вечер, посвященный 75-летию Комсомольской-на-Амуре общественной писательской организации им. Г.Н. Хлебникова. 2008

вой, списки адресов болгарских корреспондентов и других информантов, с которыми она встречалась7 . Дополняют фонд Р-210 фотографии и несколько акварельных и декоративно-прикладных работ. Печатные труды краеведа находятся в научной библиотеке городского архива, где любой желающий может оценить исследовательский и литературный талант Светланы Ивановны Вишняковой.

КнАГА, Ф.Р.-210, Оп.1, л. 4–25.

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ

Песни нанайца Светлана ВИШНЯКОВА

Образ Акима Дмитриевича Самара – это не дань моде, не случайность в моей исследовательской работе. В начале 1970-х, помню, на устах было имя первого нанайского поэта, но я не могла найти ни публикаций о нем, ни сборника его стихов. Но не может быть, чтобы о таком человеке не оставлено ни одной строчки! Начались поиски. Я изучала газеты и книги за 1930–70-е годы, обнаруженные сведения складывала в отдельную папку. А потом судьба подарила возможность подержать в руках первый и единственный сборник стихов Акима Самара. Я переписала его от руки, и с той поры пожелтевшая, потерявшая свой первоначальный вид рукопись хранилась в моем домашнем архиве. Нанаец Аким Дмитриевич Самар стал первым представителем коренных малочисленных народов Севера, принятым в профессиональный Союз советских писателей. Родился он в селе Кондон, раскинувшемся в распадке на правом берегу реки Девятки. Вокруг береза, кедр, лиственница. Места чудесные, волшебным сказом наполненные. Тайга, реки, озеро Эворон не только давали жителям национального села пищу и все необходимое для жизни, но и подсказывали темы для творчества. Датой рождения Акима Самара можно назвать 1916 год. Подтверждение находим в газете «Сталинский Комсомольск» от 22 августа 1947 года, где опубликованы воспоминания Евгения Михайловича Самара, заведующего молочно-товарной фермой, лично знавшего поэта: «В стойбище Кондон накануне исторического 1917 года родился Аким Самар. Рос он смышленым, наблюдательным мальчиком. Уже в раннем возрасте ходил с отцом на охоту, строил с ним новый рубленый дом и во всем показывал хорошие способности. Только школу не посещал…». А.П. Путинцева, хорошо знавшая Акима Самара, также подтверждает эту дату. Жил Аким в маленьком домике из травы, глины и тонких жердей, хотя в то время кое-кто уже начал рубить себе русские избы, крытые оцинкованным железом, настилать деревянные полы и вместо очагов возводить добротные печки. Пройдет немного времени, и он сочинит такие строчки о родной сторонке: Наблюдал я, как тают снега на вершинах И несутся ручьями по горным вершинам, Как весной напоенный Горин наш разлился. Над рекой домик мой – В нем я родился. С шести лет он ходил вместе с отцом на охоту, обучался лесной грамоте: читал следы зверей и людей, учился подкрадываться к добыче, попадать в глаз зверю. В семь лет стал незаменимым помощником на рыбалке. Маль-

чик ничем не отличался от сверстников, легко управлялся с оморочкой, рано стал добытчиком и кормильцем для своей семьи. Но и детские забавы не обошли его стороной. Ему нравилось гонять мяч – самодельный, из полыни, скрученный в форме клубка. Такой мяч подбрасывали и ловили на палку, у которой один конец был расщеплен на четыре части. Или такая игра. Из полыни плели туловище рыбы, волокли ее по земле, убегая от преследователей. А они, преследователи, вооружались острогой и стремились пригвоздить зеленое чучело. Игры вырабатывали зоркость глаза, точность броска. Зимними вечерами, когда старики собирались у домашнего очага, Аким любил слушать сказки и легенды о богатырях-мэргэнах, побеждавших злых чудовищ, о бедном охотнике, перехитрившем жадного богача. В то время еще жива была сказительница Зоя Наймука. В Кондоне ее сказки любили, слушали старики и дети, и в их числе мальчик Аким. Еще ему нравились песни женщин, занятых вышиванием. Мотивы орнамента повторялись в рукоделье так же, как в песне знакомый припев. Он постигал историю своего народа через песни, сказы, узоры вышивальщиц. Образы прошлого явственно возникали перед впечатлительным слушателем, уносили в глубь веков, делали его соучастником давних событий. Аким по-своему открывал удивительный мир, созданный природой и человеком. И дерево, и листок, слетевший с ветки на зеленую лужайку, и любопытный бурундук становились персонажами его детских литературных забав, главным героем которых становился сам сочинитель. Акима радовали и приводили в трепет быстрые молнии и раскатистый гром, дождь средь бела дня и белые снега, паутина, трепещущая на ветру, и удивительные узоры на крыльях бабочки. Вместе с отцом он строил новый рубленый дом. Отец втайне радовался: сын окреп, стал деловым человеком, не хуже мэргэна может сразиться с медведем, и все невзгоды, с которыми ему придется столкнуться в жизни,

Дальневосточники не застанут смелого охотника врасплох. Правда, о том, что он грамоте не обучен, никто не волновался, ибо нанайцы тогда не знали другой жизни. Как-то отец Акима приехал в Халбы. На Амуре уже сказывалось влияние русских, и здесь раньше, чем в Кондоне, жизнь становилась иной. Отец увидел, что некоторые халбинцы научились читать «следы», отпечатанные на бумаге. Слово «книга» было на устах, его знали нанайские дети и их родители. Волшебный мир плескался рядом, но среди учеников нет его Акима, а значит, что-то большое и светлое обходит стороной семью Дмитрия Самара. Нет, его Аким тоже должен получить новые знания! В 1929 году Аким Самар пошел в первый класс. Его первой учительницей стала Александра Петровна Путинцева. Правда, ему было уже тринадцать, а за парту пришлось сесть с малышами. Видимо он чувствовал себя не в своей тарелке, поэтому проучился в школе всего одну зиму. Но тяга к знаниям овладела им, и он стал искать выход из создавшегося положения. В то время в нанайских стойбищах открывались школы, медицинские пункты, избы-читальни, организовывались колхозы. Аким устроился на работу в рыболовецкий колхоз имени К. Лукса, а вечерами продолжал учебу в ликбезе. В стойбищах так нужны были люди из коренных народов, которые помогли бы советской власти на местах устраивать новую жизнь. Для этого и создавались кратковременные курсы политпросветработников, педагогические курсы. Аким Самар вступил в ряды ленинского комсомола и получил направление сначала на курсы политпросветработников, а затем на педагогические при Хабаровском техникуме народов Севера. Познав азы профессии учителя начальных классов, овладев русским языком достаточно, чтобы общаться, Аким Самар воспылал мечтой сочинять стихи, вступить на литературную тропу. Он погружается в мир русского гения Пушкина и проговаривает на мотив пушкинских строк свои – выстраданные, сложенные душой и сердцем. Его поющие мысли плывут в пространстве, и он плывет вместе с ними, слегка оттолкнувшись от земли. Вот как сам Аким Самар рассказывал о своих первых публикациях: «В 1933 году я однажды зашел в Найхине в типографию. Там я впервые увидел, как печатается газета. На меня это произвело большое впечатление. Я не ограничился одним посещением типографии, а стал часто заходить туда. В типографии я научился, как надо набирать газету и как надо ее печатать. В том же 1933 году в Найхин пришли нанайский букварь и две маленькие нанайские книжечки, написанные В.А. Аврориным и А. Бельды, – «Бедный человек Гара» и «Как Бага пошел учиться». Я прочитал эти книжечки, и у меня возникла мысль: «Попробую и я что-нибудь написать». Эту мысль я долго носил в себе и никому о ней не говорил. Очень хотел писать, но как-то боязно было начинать, думал – ничего не выйдет. Потом решил, что боязнь – плохое дело. Боятся зайцы, а человек – не заяц. Я написал небольшую заметку о нарушении дисциплины одним комсомольцем. Эту заметку я отнес в редакцию газеты «Учебный путь», издававшейся в Найхине. Газета заметку напечатала. Вскоре я прочитал свою заметку в газете. Это был первый мой, если так можно выразиться, писательский почин».

Окончив педагогические курсы, он три года преподавал в Найхинской школе и на курсах ликвидации неграмотности. Распространял грамоту не только в Найхине, но и в отдаленных селениях, совершал поездки то в Хасикту, то в Даунды, то в Хуинды. Организовал агитбригаду, и они ставили пьесы на сценах деревенских клубов, состязались в нанайской борьбе. Работая в Найхине учителем начальных классов, Аким Самар познакомился с нанайским букварем. Непростое это занятие: сам только что овладел русской письменностью, а теперь необходимо преодолеть новую вершину – познакомиться и изучить нанайскую письменность. Какой широкий простор для творчества! Голова хмельная не от хмеля, а от гордости и радости: теперь голос маленького народа услышит весь земной шар. Именно в эти годы Аким Дмитриевич переводит для своих воспитанников стихи Пушкина о природе, издает рукописные книги для детей, чтобы они читали стихи Пушкина не только на уроках, но и самостоятельно. Он хотел, чтобы чтение стало для ребят любимым занятием. Из воспоминаний А.П. Путинцевой: «В 1936 году в найхинской школе побывал бывший заведующий педагогической секцией научно-исследовательской ассоциации Институтов народов Севера, кандидат педагогических наук А.Г. Базанов. В беседе с Базановым директор найхинской школы так отозвался об Акиме Дмитриевиче: «Аким Самар неопытен, у него нет достаточных знаний, жизненного и педагогического опыта, но со временем из него получится хороший педагог. Аким любит детей, внимателен, чуток и заботлив к ним. Дети ему отвечают тем же». Молодой учитель стремился вызвать у детей интерес к занятиям, включить каждого ученика и весь класс в активную работу, и у него это получалось. После уроков Аким Дмитриевич организовывал веселые нанайские игры, проводил экскурсии в тайгу, на берег реки. Это были не просто прогулки. Во время экскурсий учитель обращал внимание на красоту природы, прививая любовь к ней. Однажды А.Г. Базанов зашел в интернат, в комнату учеников первого класса, и увидел, что А.Д. Самара плотным кольцом окружили дети. Стояла необыкновенная тишина, слышался только негромкий голос учителя, рассказывающего своим питомцам о нанайском богатыре Мэргэне. Эту сказку он совсем недавно записал от известного найхинского сказителя. При всей своей занятости Аким не упускал случая записать предание, сказку, пословицу или загадку, понимая ценность этого материала. Не в характере Акима Самара останавливаться на достигнутом. В 1936 году он едет в Ленинград, учится на подготовительных курсах, затем поступает в педагогическое училище при Институте народов Севера. Здесь по-настоящему раскрывается его литературный талант. В стенах высшего учебного заведения Аким Дмитриевич знакомится с русской классикой, учится мастерству у русских писателей, знакомится с советскими писателями и получает неоценимую помощь. Под влиянием наставников Аким Самар начинает всерьез заниматься литературным творчеством, переделывает старые произведения, которыми совсем недавно гордился, сочиняет новые. До самозабвения читает Пушкина, Лермонтова, Некрасова, ходит в филармонию, театры, посещает музеи, библиотеки. И много пишет – стихотворения, рассказы. Его поддерживали и да-

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ вали практические советы известные литераторы, которые были частыми гостями в Институте народов Севера. Среди них Л. Чивилихин, С. Бытовой, Г. Гора, Ю. Шестакова, Л. Попова, Н. Гессен, Н. Наволочкин. Со временем стихи Акима Самара стали печататься в ленинградских журналах и альманахах «Звезда», «Литературный современник», «Резец», «Ленин жив», «Молодость». Он перевел на нанайский язык Конституцию СССР и доклад Калинина о проекте Конституции РСФСР. А в 1938 году в свет вышел первый сборник его стихов «Песни нанайца». Благодаря этому изданию нанайского студента приняли в Союз советских писателей. Никто еще до Акима Самара не раскрывал в поэзии душу нанайского народа. Поэт светлого дарования, он первым заговорил на родном языке о больших переменах в жизни маленького народа. С великой благодарностью к советской власти Аким Самар восклицает: А теперь народы Севера Золотую грамоту создают. А теперь народы Севера По хорошему закону трудятся. Живя по хорошему закону, Мы власть Советов усиливаем. За жизнь по светлому пути Ленина, Сталина благодарим. Это построчный перевод, в нем нет поэтического звучания, которое автор вложил, написав стихи на родном языке. Но подобранные им слова выражают глубокие чувства и переживания, наполнявшие нанайскую молодежь того времени. Нужно подчеркнуть, что у нанайцев свое мышление, особый стихотворный лад. Стихи не рифмованные, в них нет той музыкальной тональности, которая присуща русскому стихосложению. Но в них глубинная мысль, поэтический образ, искренность. Нанайские стихи стоят особняком в мировой поэзии, у них своя литературная конструкция, свой метод изложения, напевность. В сборнике «Песни нанайца» звучат темы Родины, города Комсомольска-на-Амуре, с которым связано начало творческого пути Акима Самара. Есть здесь место и лирическим стихам. Я очень люблю весеннюю пору, Нашу светлую, как весна, жизнь. («Весенний Амур») Следующие строки из его «Размышлений». Ты, мой разум, Сильнее работай! Ты, мое сердце, Веселее бейся! В нашей стране Свой путь найдешь! В нашей стране Свои думы осуществишь! Наши дни Самыми солнечными будут! Наши ночи Самыми лунными будут!

Надо ли их комментировать? «До тридцатых годов у нанайцев существовал обычай, не позволявший петь песни женщинам, они могли только плакать над покойником или на могилах, – вспоминал писатель Г. Ходжер. – Аким Самар писал песни специально для женщин; и женские коллективы художественной самодеятельности исполняли их со сцен колхозных клубов, эти песни входили в репертуар первого нанайского театра». В 1939–1940 годах газета «Сталинский Комсомольск» опубликовала два стихотворения А. Самара в переводе с нанайского Н. Гессен – «Комсомольск» и «Песню о Сталине». Ученик Акима Самара Ермиш Владимирович Самар оставил такие воспоминания: «После окончания педучилища при Ленинградском институте народов Севера Самар возвращается к родным на Амур. Это было летом 1940 года. После отдыха в семье в селе Бичи он получает назначение в Нижнехалбинскую семилетнюю школу. Стал учителем рисования и черчения в 5–7-х классах, а при интернате народов Севера – воспитателем. Интернат размещался в трех бревенчатых рубленых домах на берегу Амура, напротив школы. Сюда приезжали дети нанайцев, эвенков, якутов, орочей, русских и украинцев со всего Комсомольского района. В эти годы семилетние школы были только в Нижнетамбовском, Вознесенском и Халбах, а в остальных селах были начальные. Помню, Аким Дмитриевич при школе организовал литературный кружок, который ежегодно выпускал журнал «Гивана» («Заря»). У некоторых ребят, таких как у нанайцев Фомы и Куськи Самар, эвенка Оджен Иосифа, якута Егорова Трофима и других, неплохо получались стихи. Мы очень любили своего учителя. Аким не просто учил нас грамоте, он много делал для того, чтобы мы выросли сознательными гражданами, прививал любовь к Родине. Уроки на родном языке проводил живо и интересно. Мы с большим уважением изучали родной и русский языки. И изучение русского языка Аким Дмитриевич умело использовал как средство укрепления братских связей и товарищеских отношений между нанайцами и русскими ребятами». Нанайцы и русские в Найхинской школе изучали оба языка. Поэтому учащиеся, окончившие школу в Найхине, могли работать переводчиками нанайского и русского языков. «В феврале 1942 года Аким Дмитриевич написал последнее свое стихотворение, которое потом стало песней: «Фашист бими-дэ пэргэдечи» («Хоть ты и фашист, получишь по заслугам»). Здесь поэт изобразил фашистов в образе медведяшатуна и дикого голодного кабана. Он говорит, что враги пришли разорять нашу страну, уничтожать наш быт. На защиту Родины мы, как один, пойдем, защищая свою Отчизну, жизнь не пожалеем. Кабаньим клыком стращая, Нахально напал на нас. Клык твой мигом раздробится О наш советский колун. Носом свиньи нахально копаешь Священный наш огород. На куски разрубленным носом Вылетишь с нашей земли.

Дальневосточники На сцене клуба ко Дню Советской армии и Военноморского флота впервые прозвучала эта песня в исполнении учащихся, воспитанников интерната Вали и Лены Дигор, Гаер Стеши, Акунка Ольги и Марии, Гаер Галины и Людмилы Самар. Эта песня не была опубликована в печати, но рыбаки в трудные дни войны пели эту песню. ...Мне никогда не забудется прощальный вечер в феврале 1942 года с поэтом. После ужина мы остались на веселый час. После беседы воспитателя на тему войны, мы, убрав столы, начали веселый час: играли, пели, плясали. Баянисты, учащиеся Борщов Леонид и Колесов Филипп, играли, сменяя друг друга. А наши одноклассники Гейкер Андрей и Акунка Виктор исполняли клоунаду. Они без масок так чудили, что все присутствующие смеялись от всей души до устали. С нами до конца веселого часа был Аким Дмитриевич. В конце вечера он из кармана вытащил небольшой листок бумажки и сказал: – Повестка! Ребята, завтра я от вас уезжаю на фронт. Многие из нас плакали. «Ребята, – сказал он, – вы уже взрослые, плакать стыдно. Сейчас нужна твердость во всем. Мы будем отлично бить врага на фронте, а вы должны отлично учиться» (из воспоминаний Ермиша Самара). Аким Дмитриевич Самар уходил на войну добровольцем. Своим юным друзьям раздал открытки с автографом, чтобы помнили его и учились на «отлично». Оставил открытку и своей ученице Валентине – сестре завуча Анны Петровны Самар. Написал: «Моей маленькой Валечке от старшего брата в день ухода на фронт. Аким Самар». Как нетленную драгоценность, как звучащие позывные, как волнующую песню, хранила Анна Петровна до самых последних дней жизни эти добрые прощальные слова. Для ее поколения он так и остался «старшим братом». Как сражался нанайский поэт Аким Дмитриевич Самар? Как сложил голову на поле брани? Вот что рассказывает Ермиш Самар: «В чине старшего сержанта, в составе 93-й, а потом переименованной в 422-ю дивизию 285 полка под командованием полковника Сорокина Аким Дмитриевич едет на фронт. Он был заместителем командира роты по политической части. Дивизия попадает на Сталинградский фронт. В городе Комсомольске-на-Амуре проживает фронтовик, участник Сталинградской битвы, кавалер двух орденов Великой Отечественной войны, множества боевых и юбилейных медалей Самар Николай Александрович. Он инвалид войны. Ветеран рассказывает: – Мы с Акимом Дмитриевичем Самаром вместе призывались, вместе учились военному делу возле Хабаровска и вместе воевали под Сталинградом, но только в разных ротах, а полк один. Вблизи хутора Митяти наш полк занял оборону. 25 августа 1942 года Аким Дмитриевич пришел в нашу роту, нашел меня. Мы сидели с ним в окопе. Вечерело. За кружкой чая мы вспоминали родной Кондон, Бичи, Халбы и родных. Долго беседовали... Потом он встал, попрощался побратски; уходя в свою роту, сказал: – Ну, браток, держись. Береги себя, не трусь и не нахальничай. Здесь не игра в войну, как это было в Халбах, в школе. Бей проклятых гадов до последнего патрона. Еще раз мы обнялись и разошлись по своим подразделениям. В 20.00 получили приказ: готовиться к наступлению. Завязался ожесточенный бой. Врагу удалось от-

бить нашу атаку, а на отдельных участках и углубиться в оборону до двух километров. ...Орудийный расчет, где остались в живых трое (командир роты, сержант и заместитель комроты Аким Дмитриевич Самар), окружили фашисты. Тройка отбивалась до последнего снаряда. Вот замолкла пушка, но затрещали автоматы, в ход пошли гранаты. Но кольцо окружения все сжималось. У смельчаков осталась единственная противотанковая граната. Решили: врагу живыми не сдаваться! – Рус! Сдавайсь! – кричали фашисты. Отважные герои, поднявшись во весь рост, с песней «Это наш последний и решительный бой...» пошли навстречу врагу. Немцы думали, что советские солдаты идут сдаваться в плен и подбежали к ним вплотную. В это время раздался взрыв. Так оборвалась жизнь зачинателя нанайской литературы, поэта, гражданина, верного сына нанайского народа Акима Дмитриевича Самара. Когда враг был отбит с этих участков фронта, командир 285-го полка Сорокин у могилы трех смельчаков сказал: – Их подвиг бессмертен! Ибо является примером беззаветного служения идеалам нашей партии и Родине. Смерть немецким оккупантам, отомстим за вас!» Это слова поэта В. Светлова об Акиме Самаре: «Поэт безгранично предан своей Родине. За ее свободу и независимость он отдал свою молодую горячую жизнь». И тем понятнее становятся его строки из стихотворения «Туча»: Зачем ты, туча, Солнце затемняешь? Зачем ты, туча, Месяц закрываешь? Что ни делай, Наше солнце не затмишь! Что ни делай, Наш месяц не закроешь! Наши дни Самыми солнечными будут! Наши ночи Самыми лунными будут! А «Песни нанайца» Акима Самара по-прежнему поют во всех селах Приамурья. Опубликованные произведения Акима Самара Песни нанайца. – М.: Гослитиздат, 1938. Песни нанайца / Редакция и перевод О.П. Суника. – Л.: ГИХЛ, 1938. Север поет. Сборник – Л.: ГИХЛ, 1939. Комсомольск: Стихотворения. – «Сталинский Комсомольск», 1939, 12 февраля. Стихи / Редакция и перевод А.П. Путинцевой – Л.: Учпедгиз, 1940. Песня о Сталине // Сталинский Комсомольск», 1940, 30 марта. Рассказы: «Летний отдых», «Товарищи», «Я мало знаю – хочу знать больше»; «Сын бедняка». Стихи. – Ленинград, Учпедгиз, 1940. Сын бедняка – Л.: Учпедгиз, 1941. Песни нанайца / Перевод О.П. Суника – Л.: Учпедгиз, 1946. Творчество народов Севера: Сборник – Л.: Лениздат, 1954. Красный Октябрь: Сборник / под редакцией Г. Ходжера. – Хабаровск: Хабаровское книжное издательство, 1957. Стихотворения. – Комсомольск-на-Амуре: Со-Весть, 2014.

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ

Раритеты Ремизовского Лариса САЛЕЕВА

Виктор Иванович Ремизовский, кандидат геолого-минералогических наук, заведовавший отделом очерка и публицистики журнала «Дальний Восток», на протяжении всей жизни собирал и систематизировал материалы по истории Дальнего Востока. В 2010 году он передал их безвозмездно в Государственный архив Хабаровского края, и теперь они послужат источниковой базой не одному поколению исследователей. В архивном фонде В.И. Ремизовского (Р-2217) более 100 единиц хранения, из них 37 дел. Это документы, касающиеся непосредственно его профессиональной деятельности – геологии: диссертация, копии документов личных дел геологов, собранные для биографических очерков, сборники научных трудов и материалов конференций. Самый первый документ, датированный 1934 годом, – «Стенограмма и резолюции Всесоюзного совещания геологов-нефтяников». На титульном листе экслибрис Ремизовского, на котором изображены походная палатка, костер, компас, горы, и надпись, сделанная рукой Виктора Ивановича: «Этот раритет хранился в одной из лабораторий СО ВНИГРИ. Мне его передал В. Брутман в 1986 году. Материалы эти я использовал при написании очерка о М.Г. Танасевиче, главном геологе треста «Сахалиннефть» в 1930–1937 годы». Виктор Иванович Ремизовский прожил на Дальнем Востоке почти 60 лет, из них 25 в Хабаровске. Уроженец Украины с ярлыком «сын врага народа», он не сразу определился со своим жизненным путем. И фамилия, ставшая со временем известной среди хабаровской интеллигенции, которую получили четверо его сыновей, дана ему отчимом, усыновившим Виктора Ивановича в раннем детстве. В зрелом возрасте, занимаясь своей родословной, он узнал биографию деда по отцовской линии Владимира Викентьевича Тржасковского и очень им гордился. Его дед – участник трех революций, встречался с В.И. Лениным и написал об этом воспоминания, был корреспондентом газеты «Правда». Дед по материнской линии Владимир Филиппович Зайцев – инженер-путеец, строитель. От него Виктор Иванович унаследовал любовь к математике. Знание собственной генеалогии, поиск разорванных связей очень важны в его непростой судьбе. Виктор Иванович Ремизовский родился в Днепропетровске 27 декабря 1932 года. Учился в семилетке

Ужгорода и окончил ее с отличием в 1948-м. В этом же году его мать, Раису Владимировну Ремизовскую (Зайцеву), репрессировали по 58-й статье и сослали на Колыму. Младшего брата увезла к родителям отца тетка, а 15-летний Виктор был предоставлен сам себе. Окончив в 1950 году вечернюю среднюю школу Днепропетровска, он поступает в Каменец-Подольский сельскохозяйственный институт, после окончания которого получает специальность зоотехника и направление в Тернопольскую область. Уникальный документ советских времен – удостоверение молодого специалиста № 1173, выданный Министерством сельского хозяйства УРСР – так и остался незаполненным. В 1956 году дипломированный специалист, обязанный отработать три года по направлению, покидает «ридну Украину» и едет на работу в магаданскую таежную глушь. В те края, где оканчивала свой 10-летний срок пребывания в лагерях его мать. Прошло много лет, прежде чем Виктор Иванович собрал бесценные воспоминания своей матери: арест и суд, длинные и мучительные дни первого и последующего этапов, работа на лесоповале, строительство Ангарска, 13-я зона в бухте Ванино и ОЛТП № 5 на Колыме. Все это позже воплотилось в рукопись «Воспоминания моей мамы», опубликованную в журнале «Дальний Восток» в 2014 году. По мнению редколлегии, публикация стала одной из лучших за последние годы.

Дальневосточники В 1956 году пароходом «Феликс Дзержинский», на котором привезли на Колыму его мать, Виктор Иванович Ремизовский прибыл в Магаданскую область. Она образовалась в 1953 году, и в ее состав из Хабаровского края вошел Ольский район. Здесь и началась трудовая деятельность будущего геолога. Проследив по архивным документам жизненный путь этого удивительного человека, трудно даже предположить, что первые его трудовые будни были связаны с оленеводством и работой на молочно-товарной ферме. Но человек с таким багажом знаний и здоровых амбиций недолго занимался сельским хозяйством на окраине страны. Его все чаще и чаще посещала мысль, что надо что-то менять, и он решил порвать с сельским хозяйством. В прямом смысле слова – сжег все, что было хоть как-то с этим связано. Остались диплом и книги. К книгам у Виктора Ивановича было особое пристрастие. Даже в тяжелые перестроечные годы он отдавал им приоритет и вместо хлеба насущного покупал, например, словарь иностранных слов за две, а то и пять тысяч рублей. Круто повернув свою жизнь, Ремизовский переехал в другой район Магаданской области и «стал тщательно скрывать наличие высшего образования». Более того, вновь сел за парту средней школы рабочей молодежи! 30 августа 1960 года Виктора Ремизовского зачислили в 9-й класс, о чем свидетельствует его личное дело, ведомость оценок знаний и поведения за 9-й и 10-й классы. О своей трудовой деятельности он пишет в автобиографии: «Работал диктором районного радио, оператором почтовой связи. Продолжая скрывать свое образование, поступил на общих основаниях на первый курс физико-математического факультета Дальневосточного университета. Переехал в Магадан, «вырос» до бригадира почтовой связи, перешел в аэропорт грузчиком, потому что не хватало денег для поездки во Владивосток на сессии. Потом грузчик-стропальщик, водитель автокара, водитель электротрапа. В январе 1967-го случился один из немногих триумфов в моей жизни: я принес

Семья Ремизовских. Третий справа – В.И. Ремизовский

В.И. Ремизовский с дедом, В.Ф. Зайцевым

В.И. Ремизовский с матерью, Р.В. Ремизовской. 1964

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ в отдел кадров аэропорта на 56-м километре отношение с просьбой отпустить грузчика Ремизовского в Северо-Восточный комплексный НИИ на должность младшего научного сотрудника». Научную деятельность он начала в возрасте 35 лет в группе палеомагнетизма Северо-Восточного комплексного научно-исследовательского института (СВКНИИ). Это был первый академический институт на северо-востоке, созданный в марте 1960 года для решения фундаментальных и региональных научных проблем в области геологии, геофизики, экономики, истории и археологии. Лаборатория, в которой работал Ремизовский, изучала развитие рельефа и коррелятных отложений, неотектонику, геодинамику и сейсмичность северо-востока России, особенности тектоно-геоморфологического развития Охотско-Чукотского орогенического пояса, формировавшегося на тихоокеанской континентальной окраине в течение кайнозоя. Этот научно-исследовательский институт и сегодня является одной из крупнейших научных организаций на Дальнем Востоке России. Формирование Ремизовского как ученого происходило два десятка лет, в том числе в тринадцати полевых геологических сезонах: двенадцать по Сахалину и один по северо-восточной Камчатке. Остров Сахалин он прошел вдоль и поперек, ездил по буровым от Колендо до Катангли, девять сезонов работал на полуострове Шмидта. Не имея геологического образования, начав с нуля, он написал научную работу, защитил ее и стал кандидатом геолого-минералогических наук. «Виктор Иванович пришел в институт на должность инженера в январе 1967 г. еще до создания лаборатории палеомагнетизма. Быстро освоив аппаратуру и методики, он выполнял все лабораторные исследования, обучаясь заочно. В 1971 г. В.И. Ремизовский успешно окончил физико-математический факультет Дальневосточного государственного университета и получил приглашение остаться при университете на преподавательской работе. Однако к этому времени определился его интерес к научно-исследовательской работе в палеомагнетизме. В 1974 г. он был переведен на должность младшего научного сотрудник и ему был доверен отдельный раздел в общей теме лаборатории», – так написано в характеристике В.И. Ремизовского, подписанной в 1983 году первым заместителем директора института В.И. Гончаровым. «Самостоятельная тема» – изучение палеомагнитных свойств горных пород неогеновых толщ Сахалина стала основой для защиты кандидатской диссертации на тему: «Палеомагнетизм и стратиграфия неогеновых отложений Южного Сахалина» (1982). За 13 лет, с 1972 по 1985 год, в арсенале ученого уже было 11 полевых отчетов, диссертация, 46 публикаций и 7 актов о внедрении. Это самый продуктивный период его жизни. Он нашел себя в науке и занимался любимым делом. Принимал участие в работе всесоюзных и международных совещаний, XIV Тихоокеанского научного конгресса в Хабаровске. Сегодня в его фонде личного происхождения хранятся научные статьи «Палеомагнетизм отложений дагинской свиты «Северный Сахалин», «Магнитные реперные уровни в миоценовых отложениях Сахалина», «Корреляция неогеновых отло-

жений по палеомагнитным данным (Южный Сахалин)», «Магнитная воспреимчивость неогеновых осадочных пород Сахалина» и другие. С 1986 по 1990 год Виктор Иванович переехал в Оху на Северный Сахалин и стал работать геологом в геофизической экспедиции. С его участием вышло три монографии, написано несколько статей по интерпретации сейсморазведочных данных для нужд нефтяной геологии. Но, как замечает в своей автобиографии ученый, «… того вдохновения, того азарта, что был у меня во время работы в СВКНИИ, уже не было». Но был другой азарт и другое вдохновение – краеведение! Еще работая в институте, он стал активным пропагандистом палеомагнетизма как науки, выступал с лекциями в геологических организациях, на радио, в прессе. С 1988 года он работал внештатным корреспондентом редакции газеты «Сахалинский нефтяник». Кроме этого, начал составлять картотеку геологов Сахалина, причем всех, независимо от наличия или отсутствия званий. В поисках информации он завязал переписку со старыми геологами и их потомками, работал в архивах Москвы и Ленинграда, Владивостока, Хабаровска, Южно-Сахалинска. 24 июня 1991 года в трудовой книжке Виктора Ивановича Ремизовского появилась запись: «Уволен на пенсию по возрасту». С этого момента он отошел от геологической деятельности и полностью посвятил себя тому, чтобы увековечивать память геологов-дальневосточников – тех, кто в какой-то степени причастен к поискам, добыче и переработке нефтяных богатств Сахалина. 15 февраля 1991 года с отношением отдела культуры Охинского городского Совета народных депутатов он приехал в Государственный архив Хабаровского края. В анкете исследователя, работавшего в читальном зале, значилась тема: «Освоение нефтяных богатств Сахалина». В читальном зале архива он с пристрастием изучал документы архивных фондов «Дальневосточная концессионная комиссия», «Дальневосточный нефтяной комбинат», Дальневосточная областная и Хабаровская краевая плановая комиссии, читал дореволюционную газету «Приамурские ведомости», отчеты Хабаровской городской управы 1909–1913 годов, доклады городской думы 1913–1915... Виктор Иванович Ремизовский стал частым гостем в архиве и не только. Переехав в Хабаровск, он быстро приобрел авторитет и поддержку со стороны ученых, преподавателей, архивистов, музейщиков и краеведов. Документы, выявленные им в архивах и библиотеках, явились источником для подготовки многочисленных публикаций и докладов. С 1995 года он вошел в число постоянных автором ежегодника «Вестник Сахалинского музея», первый номер которого вышел в 1994-м. Именно архивные документы легли в основу его исследования «Геолог и горный инженер Эдуард Эдуардович Анерт», опубликованного в «Вестнике». Кроме биографии выдающегося ученого Ремизовский составил библиографию научных работ Э.Э. Анерта и источников о нем. Благодаря серьезной исследовательской деятельности Ремизовскому удалось издать несколько книг в серии «История нефтяного Сахалина»: «Охинцы 20-х–

Дальневосточники

В.И. Ремизовский (в центре) с участниками торжественного вечера, посвященного юбилею журнала «Дальний Восток». 2008

60-х годов», «Нефть Сахалина в судьбах», в которых собраны биографические сведения о геологах, геофизиках и нефтяниках Северного Сахалина, Каждая статья – это преклонение перед людьми, которые самоотверженно служили родине. Нефть на Сахалине открыли в зиму 1878/79 года. Немало известных на всю страну геологов занималось исследованием Сахалина, поисками и разведкой нефтяных месторождений. Немало известных на всю страну организаторов производства лучшие свои годы посвятили строительству нефтяной промышленности Сахалина. Немало знатных опытных мастеров добычи нефти приехали на Сахалин из Баку, Эмбы, Майкопа, Грозного и остались здесь навсегда. Причины, по которым люди ехали в эти гиблые места, были разными, но все они делали одно большое дело – искали и добывали нефть. Судьбы у этих первопроходцев разнились, но именно их главная объединяющая особенность – первооткрывательство и самоотдача на уровне самопожертвования – больше всего привлекали «летописца Сахалина» Виктора Ивановича Ремизовского. Не за деньги, а по глубокому убеждению в нужности своего дела, трудились незаурядные люди, которые стали героями его документальных очерков. Среди них Иван Федорович Панфилов, отработавший на Сахалине полных сорок лет, автор книг «Трудная нефть», «С теодолитом по Сахалину»; Николай Титович Забродоцкий, многое сделавший для становления нефтяной промышленности Сахалина в послевоенное время; Александр Александрович Капица – геолог с большой буквы, как называли его коллеги, долгие годы занимавшийся геологической съемкой на Нижнем Амуре, в Комсомольском районе, Буреинском каменноугольном бассейне и на Райчихинском буроугольном месторождении. В 1960–70-е годы работал в производственно-геологиче-

ском объединении «Дальгеология» начальником партии, старшим геологом Фридрих Готлибович Лаутеншлегер, руководивший лабораторией палеонтологии, награжденный орденом Трудового Красного Знамени. Несколько статей Ремизовский посвятил одному из старейших геологов-нефтяников России Евсею Максимовичу Смехову. В 1925 году, будучи комиссаром на сторожевом корабле «Воровский», он участвовал в освобождении Сахалина от японских оккупантов, а затем долгие годы отдал освоению его богатейших недр. В составе поисковых экспедиций Смехов производил геологическую съемку на многих участках тайги, где потом много лет добывали нефть. Известие о начале Великой Отечественной войны Евсей Максимович встретил в Хабаровске. Приказом по Наркомтяжпрому он был назначен главным геологом Дальнефтекомбината. Это предприятие осуществляло руководство всеми работами, так или иначе связанными с нефтью на Дальнем Востоке от разведки до переработки. На этом посту Евсей Максимович прослужил всю войну и по долгу службы часто бывал на Сахалине. «За годы войны нефтяники добыли около миллиона тонн нефти, – вспоминал геолог, – это сырье было очень ценным для обороны страны. В то время мы делали все, чтобы технически грамотно эксплуатировать месторождения. И если находились охотники брать нефть любой ценой, мы решительно пресекали их действия. Понимали, что не менее важно сохранить подземные богатства для послевоенного строительства». После войны Е.М. Смехов вернулся в Ленинград, во ВНИГРИ, защитил докторскую диссертацию, отдав 30 лет своей жизни геологии Сахалина. В личном фонде Виктора Ивановича Ремизовского сохранились письма и поздравительные открытки, присланные из Ленинграда Е.М. Смеховым (1988–1993), в которых он обращается к Ремизовскому исключительно со слова-

ЗНАКИ И СИМВОЛЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ ми «Дорогой Виктор Иванович!». Переписка двух замечательных геологов касается судеб людей, работавших на Сахалине в разные годы, для которых Дальний Восток навсегда остался самой яркой, самой главной страницей их героической жизни. Сегодня мы пользуемся результатами их труда, не задумываясь о том подвиге, который совершали эти люди. «Вы, Виктор Иванович, занимаетесь благородным делом. Восстановить добрую память о незаконно репрессированных. И о них, мне кажется, в первую очередь надо писать. Мы, ныне живущие свидетели тех кошмарных лет, всегда будем помнить об этом», – сказано в одном из писем Е.М. Смехова. Особые слова уважения и благодарности в работах В.И. Ремизовского посвящены выдающемуся геологу-дальневосточнику, первооткрывателю ряда месторождений полезных ископаемых на Дальнем Востоке, крупному общественному деятелю Вадиму Викторовичу Онихимовскому. В статье «Памяти почетного президента ДВ НАН В.В. Онихимовского» автор написал: «Основу личности геолога составляет триада: вечный ученик, первооткрыватель и философ-естествоиспытатель в одном лице, и что особенно важно, в одно и то же время. Профессия геолога – одно из наиболее удачных приложений ума и сил для творчества человека. Геолог всегда первооткрыватель: не месторождения, так выхода пород, мелкой россыпи. Обнажения, ручейка, ключа, зуба птеродактиля, кристалла генойши – что-то свое в Природе найдется для каждого, кто не ленится, ищет с усердием». Эти слова можно отнести и к самому Виктору Ивановичу Ремизовскому, который был учеником, первооткрывателем и философом. Он был профессором Дальневосточной народной академии наук, почетным членом Приамурского географического общества, академиком Дальневосточной народной академии наук, доцентом кафедры издательского дела и журналистики филологического факультета Дальневосточного государственного гуманитарного университета. Он написал более 20 книг и 500 публикаций. Среди переданных в архив изданий два номера Трудов Дальневосточной народной академии наук (издание ученого совета ДВ НАН, выпуски № 1 за 2002 год и № 2 за 2005 год). Несколько лет В.И. Ремизовский являлся председателем ученого совета Дальневосточной народной академии наук и входил в редакционный совет этого издания. В статье «Будущее человечества» Ремизовский излагает свою концепцию геологической формы движения материи (ФДМ). По словам автора, ему изначально были близки и понятны материалистические идеи Ф. Энгельса и Б.М. Кедрова. Работая над диссертацией по геологии, он внимательно следил за развитием этой идеи. Его концепция состоит из 8 пунктов. Приведем последний: «Человечество, так называемая разумная жизнь на планете Земля, практически уже подошло к тому рубежу, когда оно в состоянии легко уничтожить само себя – то ли отравлением атмосферы, то ли через разрушение озонового слоя, то ли путем модификации вируса иммунодефицита, то ли с помощью водородной бомбы, попади она в руки, например, исламским фундаменталистам и т. п. То есть путей и способов для самоуничтожения у человечества не один десяток, а ведь они же мо-

100

гут и сочетаться! И это неминуемо произойдет еще до того, как человечество будет в состоянии достаточную для автономного развития часть свою забросить куданибудь на другую планету. Если все обстоит так, как я изложил, то возникает вопрос: зачем стараться что-то делать, коль скоро человечество обречено? Ответ: вопервых, всему живому органически присущ оптимизм, то есть вера в будущее, а во-вторых, как говорил, индейский вождь Высокий Орел, каждый должен пройти свой путь. Так что пока живы – продолжаем жить». Ремизовский поражал широтой своих интересов, сферой познаний литературы, истории, географии, геологии и краеведения, и даже кулинарии. Он и сегодня остается известным человеком в литературном мире Хабаровска. И не только. Знают его в Приморье, на Сахалине, Камчатке. Да и на всем Дальнем Востоке. Вторая часть его трудовой книжки (вкладыш) отражает издательскую и литературную деятельность и символически делит его профессиональную жизнь на две части. 16 февраля 1998 года он был принят на должность библиотекаря 2-й категории сектора статучета и контроля Дальневосточной государственной научной библиотеки, а уже в июле переведен на должность заведующего редакционно-издательским отделом, где проработал семь лет. В этом же году не без участия академика Дальневосточной народной академии наук В.И. Ремизовского в Хабаровске провели Международную научно-практическую конференцию «Дальний Восток России – северо-восток Китая: исторический опыт взаимодействия и перспективы сотрудничества». Интерес исследователей и ученых Дальневосточного региона России, других стран мира к истории взаимоотношений с сопредельными странами очень возрос в 90-е годы ХХ века. Этому способствовали процессы демократизации и гласности, рассекречивание документов, которые открыли новые возможности для их научного использования, позволили активизировать работу исследователей над диссертациями, книгами. Виктор Иванович Ремизовский был непосредственным участником организации международного форума и подготовки материалов конференции. В последний день работы конференции все ее участники получили в подарок великолепный альбом «Планета Харбин». На основе старых фотографий из фондов ДВГНБ и Государственного архива Хабаровского края авторы, в число которых входил Ремизовский, создали красочный, запоминающийся памятник строителям КВЖД, Харбина и русскому зарубежью. Это было одно из первых изданий, посвященных эмиграции. Виктор Иванович и здесь стал пионером. В 2005 году он перешел в редакцию журнала «Дальний Восток», став заведующим отдела очерка и публицистики. Здесь проявились его незаурядные способности в области литературы. О неординарной и многогранной личности Ремизовского говорили коллеги в день его 80-летия. Эти же слова звучали позднее, когда он ушел из жизни. Таким он и запомнился хабаровчанам. Фото из Государственного архива Хабаровского края

Игоь Шабалин (1950–2014). Разлука. Холст, масло, смешанная техника

ЛИТЕРАТУРА

101

ЛИТЕРАТУРА

Со временем вровень О дальневосточных писателях – детях войны Клара ЗИЛОВА

Война приносит горе и страдания, ломает судьбы и у тех, кто ее пережил, остается в душе навсегда. У многих писателей, чье детство пришлось на годы Великой Отечественной, эта тема так или иначе отразилась в творчестве, став реальным свидетельством нашей истории. Михаил Феофанович Асламов, предваряя свой сборник стихотворений «Знаки препинания», написал: «… детство стремительно проскочило… и в тринадцать лет, считая месяцы обучения, я встал наравне со всеми к токарному станку. По записи в трудовой книжке 9 мая 1943 года». Он родился в многодетной забайкальской казачьей семье, которая отправилась на Дальний Восток в поисках лучшей жизни. На свет появился в дороге 1 октября 1929 года на железнодорожной станции Бира, став четырнадцатым по счету ребенком. Детство прошло в поселке Каменка в Приморье, где он окончил семилетку. После войны учился в судостроительном техникуме Комсомольска-на-Амуре и закончил его с отличием. В стихотворении «Время» Асламов пишет о своей молодости: По молодости Время – это ветер – Как бьются за спиною два крыла! Уединись – Сорвет он двери с петель И унесет В чем мама родила! И кажешься себе ты Исполином, А мир – Он будто только нарожден… Я ощущаю время – Словно глину, Раскисшую под проливным дождем.

102

С 1950 года его жизнь связана с Хабаровском. Здесь он работал на заводе в поселке имени М. Горького, затем в Совнархозе, а заочно учился в Иркутском государственном университете. Позднее окончил в Москве Высшие литературные курсы при Литературном институте, в течение 17 лет заведовал отделом поэзии в журнале «Дальний Восток», а с 1987 года стал неизменным председателем регионального отделения Союза писателей. Марк Андреевич Соболь писал о Михаиле Асламове: «Он стал поэтом не с помощью прочитанных книг, абстрактных размышлений на высокие темы, ловкого владения искусством версификации. Его наукой была сама жизнь во всей ее нелегкой подлинности. Михаил Асламов обладает двумя ценными качествами: талантом и биографией. У него почти всегда – мысль и находка. И, конечно же, высокая поэтическая культура». Молодого поэта заметил в свое время и Вс. Н. Иванов, прислав на его опубликованное в «Молодом дальневосточнике» стихотворение отклик. О своем военном детстве Михаил Асламов написал лишь спустя годы. Воспоминания мальчишки, лишенные и тени вымысла, в стихотворениях «Подмостки», «Когда от гари…», «Так они и жили»: Мы точим мины – фронтовой заказ. И про себя я начинаю думать: Прикидываю, сколько может «сдунуть» Фашистов мой такой один фугас. Подсчет меня ужасно веселит! Насвистываю что-то вдохновенно… Но – как длинна ты, фронтовая смена! И гнет она и плакать не велит. Но плачу я. В том нет моей вины, Что щи пусты, а сам я – не двужильный!.. Вот так они, мне помнится, и жили Твои, Россия, малые сыны.

Судьбы Людмила Ивановна Миланич – коренная хабаровчанка, родилась в 1934 году. Окончила историко-филологический факультет Хабаровского педагогического института, работала в газетах «Молодой дальневосточник», «Горняк Севера», на Сахалинском и Хабаровском радио, в редакции журнала «Дальний Восток». А стихи писала с детства, еще с того времени, когда ходила в литературную студию Дворца пионеров. В 1966 году вышла ее первая книга стихов «Солнце в ладонях», потом были «Разговор с землей» (1969), «Слово» (1972), «Люблю» (1978), «Накопление света» (1984), «Музыка нового дня» (2005). В 2014 году издательский дом «Приамурские ведомости» напечатал сборник «Песня Сольвейг». В 1976 году Людмила Миланич стала членом Союза писателей СССР. О ее сборнике «Люблю» Римма Казакова писала: «Это книга человека с полноценным мироощущением, со сложившимся мировоззрением. Остаться верной идеалам юности – вот один из постулатов этого мировоззрения». Многие прекрасные стихи Людмилы Миланич посвящены родному городу, Дальнему Востоку. Когда она возвращается к своему детству, строки становятся особенно пронзительными: На первое была вода, В которой варилась картошка. На второе – картошки немножко. На третье – намажешь картошкой Хлеба кусочек положенный – пироженое. («Меню обеда военных лет») *** Сорок второй. Весна. Двор поделен народом. Вскапываем огороды, Каждому цель ясна: Роем, как блиндажи, Чтоб победить и жить. Во время войны, когда Людмиле Ивановне было девять лет, умерла ее мама. Прошли годы, и она посвятила ее памяти эти стихи: Мне снова девять. Много или мало? И все идет на западе война, А дома тихо умирает мама: Ей пища калорийная нужна.

Глаза ее все глубже, Голос глуше, но в школе выдан праздничный обед: Я получаю черные галушки, Пять крошечных картофельных котлет. Судки перед собою осторожно Несла я, как сосуд с водой живой, Но, миновав все скользкие дороги, Упала я на чистой мостовой. Как я ревела, собирая крошки, А мама в это время умерла. Наверно, потому, что я картошки, Картошки мерзлой ей не принесла. Николай Тихонович Кабушкин родился в 1935 году в Казахской ССР. Кажется, так далеко от войны, а страдания, голод, холод, ожидание фронтовых писем отца – как и по всей стране. В 1963 году его призвали в армию, и он оказался на Дальнем Востоке. В Комсомольске-на-Амуре стал членом литературного объединения, позже руководил им. В этом же году на всесоюзном поэтическом конкурсе «Наша Родина» удостоен третьей премии. В 1967 году вышла первая книга стихов Николая Кабушкина «По земле хожу». В 1970-м он переехал в Хабаровск, стал редактором книжного издательства, закончил в Москве Литературный институт. В свет вышли сборники стихов «Большие деревья», «Вечные вершины», «Одинокая птица вселенной», поэма «Резной карниз». Книги Кабушкина издавались в Чехословакии, Японии. В 1981 году его приняли в Союз писателей СССР. Известный советский поэт Егор Исаев оставил отзыв о сборнике «Большие деревья»: «И вот она перед нами, добрая и светлая в слове своем книга Николая Кабушкина. Что в ней особенного, примечательного? А то, что она учит чувству, памяти учит и – благодарности… И, может быть, самым наигражданственным чувствам в этом не разъединенном движении человека к человеку является чувство любви. И в этом смысле все, что написано от сердца – будь это стихи о матери, о дальнем и близком, полевом и нагорном, таежном и степном, вечном и мимолетном – я бы назвал лирикой любви».

103

ЛИТЕРАТУРА Но вернемся в годы войны, которая тоже прошла по судьбе поэта, оставив заметный след. *** Мне было только шесть. И рос я с бабкой Марьей. Полол с ней огород. Заготовлял дрова, А мать моя была сестрою госпитальной, Работала в войну – с утра и до утра Волчицею - зима. Кормильцем – лето. Что пережили мы – зачем припоминать? И лишь когда пришла, пришла она – победа! – Мне кажется, что я впервой увидел мать. И, выкормыш лесной, я отдал дань природе. Ведь где бы ни был я: в лесу иль на лугу, – Все ликовало там и пело о свободе Земли моей родной, не отданной врагу. Зима сорок третьего Будет – нет ли конец нашим бедам? До чего ж ты, зима, холодна. Собирается мама за сеном _ Ну куда же, ты, мама, одна? … В лес мне ездить с тобою не внове С той поры, как на фронте отец. Мы сенца привезем на корове Да из лесу прихватим дровец. Жил в Хабаровске поэт Арсений Васильевич Семенов. Его родина – деревня Язвы Старорусского района Новгородской области, где он появился на свет в 1935 году. Школу закончил в Старой Руссе, затем Ленинградский университет. Первые стихи публиковал в журнале «Смена», коллективном сборнике «Стихи студентов ЛГУ». Потом жизнь круто изменилась. В 1959 году Арсений Семенов приехал на Дальний Восток, работал директором Корякского окружного и Камчатского областного музеев, заведовал окружным отделом культуры. Его стихи печатались в журналах «Москва» и «Дальний Восток», в областных и центральных газетах. Он перебрался в Хабаровск, работал в книжном издательстве, где и вышла его первая книга стихов «Маятник» (1966). Позднее изданы сборники «Монолог», «Свет», а в 1972 году в Москве вышла книга «Родство». Тогда же Арсений Семенов стал членом Союза писателей.

104

В эти годы он обращается к прозе, работает над романом «Первопроходцы», сделав главным героем Владимира Атласова. Автор послесловия к роману Е. Гропянов писал: «Арсений Семенов приехал в Палану, административный центр Корякского автономного округа, и возглавил окружной краеведческий музей. Молодой, энергичный, он не сидел в поселке: и зимой и летом все время в разъездах. В снежные месяцы его влекли этнография и фольклор, едва пробивалась первая трава, орудием труда поэта становилась лопата: он много копал на первобытных стоянках, теперь он весь был в археологии… Занятия этнографией подтолкнули молодого ученого к изучению исторического прошлого Крайнего Северо-Востока… Судьба Арсения Семенова трагична, глубокие шрамы оставила в ней Великая Отечественная война. Отец и мать были на фронте, а деревню, где он жил с бабушкой, оккупировали немцы. Солдаты подожгли их дом, и мальчик спасся благодаря бабушке, которая успела вытолкнуть его из окна. Арсений остался совсем один, ходил с другими обездоленными ребятами по соседним поселкам, просил милостыню. Однажды они рискнули залезть в немецкий дзот в надежде найти что-то съестное, но подорвались на мине. Те, кто постарше, успели выскочить. Маленькому Арсению оторвало левую руку. Став взрослым, он написал стихи о том времени, и в них непрекращающаяся боль: В огонь и грохот брошены войной, О, дети оккупации! Едва ли Свое мы униженье сознавали, Когда ходили с нищенской сумой. По восемь было нам. По семь. По шесть. Просили мы: «Подайте ради бога!» Мы одного тогда хотели: есть. Как мало это было и как много! История крутила жернова, Так тяжело над нами завывая… Влачил я ноги. В чем душа жива! Но выжила душа моя живая И годы те – как будто бы не в счет. Забыть хочу! Но лишь глаза прикрою – Меня пустыня черная сечет, И даль клубится, грохоча и воя. Все в памяти. Хоть бейся головой, Содеянное зло непоправимо… Бредет малыш со страшною сумой Двадцатым веком меж столбами дыма. («Дети оккупации») Нас было сорок, в ком держался дух, Спасала нас землянка в три наката, Худых, как смерть, отчаянных старух И злых детей, худых как смертенята.

Судьбы … А наверху был ад, и потолок От взрывов ерзал тяжким переплетом, Когда в землянку к нам вошел пророк, Насквозь пропахший порохом и потом. Он посмотрел на всех живых в упор И, сотворив из вещмешка буханку, Неспешно сдул с нее священный сор И, преломив, насытил всю землянку. Затем сказал, что это был паек Тех, кто погиб сегодня в обороне, Что надо жить: еще придет денек – Не нас враги, а мы врагов схороним. И с тем исчез. Дрожал окопный свод, Потом затих, и значит, враг был близок. И только бился где-то пулемет Упорно, зло, как бесконечный вызов. Умолк и он. Тогда враги вошли, И откатилось зарево к востоку. У пулемета, на груди земли Мы подобрали мертвого пророка. Но жив меж нами боевой закон: Пройти сквозь беды, не издав ни стона, И верить в жизнь пророчески, как он, Сражаясь до последнего патрона. («Пророк») Евгению Кирилловичу Кохану тоже досталось тяжелое детство. Он родился в 1936 году на Брянщине, в городе Сураже. Во время войны этот район был оккупирован немецкой армией. Вместе с матерью и сестрой его угнали в Германию, поместили в концлагерь. Мать погибла, сестру он потерял и нашел лишь спустя годы. Уже в Хабаровске Евгений Кохан встречался со школьниками в Хабаровском краевом музее, рассказывал о пережитом. О том, как чудом спасся из концлагеря, как немцы перед приходом Красной армии уничтожали заключенных. Он успел спрятаться под брезентом, которым были накрыты мертвые тела, там его и нашли наши солдаты. После войны Евгений Кохан окончил вечернюю школу, отслужил в армии и приехал в Хабаровск. Здесь поступил в техническое училище, работал токарем на заводе «Энергомаш». И писал светлые, добрые стихи для детей. Его книги «Снегири», «Ручей», «Веселые бубенчики», «Капля света», «На скрипочке ветра», «Как живешь, воробей?» стали украшением детской дальневосточной литературы. В 2015 году вышел сборник стихов «Горькие яблоки». В предисловии к нему главный редактор журнала «Дружба народов» Сергей Баруздин пишет: «Ушли из жизни старые зачинатели детской литературы. А молодые стали редко писать для детей. Евгений Кохан – одно из счастливых исключений из этого

«правила». Он настоящий поэт. Он, наконец, и поэт, пишущий прекрасные стихи для детей взрослых. А это редкий дар. Я писал о нем в московском журнале «Дружба народов», дал ему рекомендацию для вступления в члены Союза писателей. Он — дитя минувшей войны, хлебнувший ее не меньше, чем мы, старшие, прошедшие путь от Москвы до Праги и Берлина и чудом выжившие». Хлеб Как вспомню, грудь сожмет от боли. Я видел это только раз: Горело жито в летнем поле, А хлеба не было у нас. Весной впрягалась мама в сошку, Тихонько борозды вела, А после из гнилой картошки Она тошнотики пекла. Но и под Брянском, и под Курском, И на краю родной земли Росли не хлюпики, не трусы – Отцам на смену мы росли. Концлагерное детство Нас жгли в печах, травили газом, Но мы терпели, как могли. В концлагерь лебеди ни разу На крыльях жизнь не принесли. А мы, как ангелов, их ждали, Не зная собственной вины, Нам снились радужные дали Без боли, пепла – без войны. И не могли мы наглядеться На сень лесов, на ширь полей. Война, война! Отдай нам детство, Верни прекрасных лебедей. Победа Я видел это, видел это: На крыше школы – красный флаг! И вот идет она, Победа, В бинтах и ярких орденах. И мы несемся ей навстречу Во всю мальчишескую прыть. Нам очень хочется, да нечем За то, что живы, отплатить. И нас, отчаянных и хватких, Сажая на свое плечо, Как горсть земли, добытой в схватке, Она целует горячо.

105

ЛИТЕРАТУРА

Где-то на Белой горе Памяти Валерия Смирнова

106

Штрихи Елена ГЛЕБОВА

Когда он ушел из жизни, многие отказались верить. Несмотря на появившиеся некрологи, где черным по белому – о тяжелой утрате. Прошло два года, но до меня и теперь не доходит. Потому что такие люди, как Смирнов, должны оставаться всегда. Со своей неуемной энергией и нескончаемыми идеями, с постоянным желанием двигаться вперед, что-то менять. Со всеми своими плюсами и минусами, сложным характером, неумением говорить на полутонах и прятать истинное отношение за витиеватыми фразами. С него действительно началась новая эпоха в издательском деле Хабаровского края. В девяностых в стране все рушилось, а он создал издательский дом «Приамурские ведомости». Назвал его именем дореволюционной хабаровской газеты, которую вместе с командой журналистов возродил и где несколько лет возглавлял службу новостей. Уйдя в издательский бизнес, «Приамурку» продолжал поддерживать, не особо разделяя «дом» и редакцию. А ведь тогда у газеты были очень непростые времена. С 1995-го жизнь Смирнова круто изменилась – опытный газетчик стал начинающим издателем. Он прорастал в новую профессию, а вместе с ним рос и развивался его издательский дом. Работая в отделе строительства «Тихоокеанской звезды», а потом в новостном «Приамурских ведомостей», он исколесил Хабаровский край вдоль и поперек. Поднявшись на другую ступень, обра-

тил взор на весь Дальний Восток. Это были и маркетинговые расчеты, и желание объединить в едином информационном поле жизнь огромного региона. Цепкий репортерский глаз и глубокое понимание экономических процессов были ему в помощь. Сейчас, когда я знаю о «дожурналистском» периоде Смирнова, это очевидно. Он закончил Хабаровский политехнический по специальности «Автомобильные дороги, мосты и тоннели», уехал в Нерчинск, начал с должности старшего техника, через какое-то время стал мастером-строителем. Два года строил в Забайкалье один из участков автодороги Москва – Владивосток. Это была служба в армии, и здесь он командовал инженерной ротой. С 1975-го по 1979-й – Байкало-Амурская магистраль. Зная характер Смирнова, понятно, что не мог он пропустить «стройку века», о которой в итоге знал все. Начинал с того, что пробивал вековую тайгу, а потом встречал

Служба в армии. Забайкалье

С женой Татьяной

107

ЛИТЕРАТУРА

Валерий Смирнов на презентации своей книги в ДВГНБ. 2014

Мечта всех рыбаков – хорский таймень

108

первый тепловоз, прибывший на построенную с нуля железнодорожную станцию Хорогочи. Это был зримый результат и его труда, это была и его личная победа. Сегодня можно только догадываться, что творилось в душе Смирнова, когда овеянная романтикой стройка в одночасье потеряла актуальность, так же как и самоотверженный труд десятков тысяч людей. Работая на БАМе, он, возможно, еще не знал, что вскоре уйдет совсем в иную область. Но уже были стихи и участие в VII Всесоюзном совещании молодых писателей, а с начала восьмидесятых он прочно связал себя с журналистикой. Развернув широкую издательскую деятельность, Смирнов делал главную ставку на книги. Большие «официальные» альбомы о регионах и предприятиях шли параллельно с подготовкой произведений писателей-дальневосточников. Благодаря генеральному директору «Приамурских ведомостей» вновь возникла волна интереса к литературе о Дальнем Востоке. Была переиздана повесть Григория Федосеева «Злой дух Ямбуя», вышли в свет романы «Желтые лампасы» и «Уссурийцы» Кирилла Рожкова, «Братья Римские-Корсаковы» Анатолия Максимова, сборник стихов «Малая поэзия» Виктора Еращенко, уникальное исследование Н.В. Усенко «Дары уссурийской тайги», повесть Александра Грачева «Лесные шорохи», рассказы Сергея Кучеренко «Встречи с амурским тигром». В серии «Литературное наследие Приамурья» – «Амур-батюшка» и «Золотая лихорадка» Николая Задорнова, «Золотая Ригма» Всеволода Сысоева, «Подвиги русских офицеров на крайнем Востоке России» Геннадия Невельского», «По Уссурийской тайге» Владимира Арсеньева, нанайские сказки… После того как Смирнов напечатал чудесную детскую книжку Николая Наволочкина «Полудница Акуля», пригласив к ее оформлению Виктора Антонова, он мечтал к 90-летию Николая Дмитриевича издать его последнее произведение «После дождичка… в среду». Сделал, успел. И к 80-летию Людмилы Миланич в качестве подарка преподнес сборник избранных стихов «Песня Сольвейг». Никто бы за это не взялся, потому что нерентабельно, неприбыльно. Смирнов всегда принимал решение в пользу хорошей литературы. Свои книги он стал издавать только в последние годы. Не пользовался положением генерального директора, как иные непременно бы сделали на его месте. Пробный камешек забросил, опубликовав в 2006 году путевые дневники «По Байкалу на «Северной короне»» и открыв новую серию «Путешествия и приключения». Вот где проявилась наблюдательность репортера, замечающего мельчайшие подробности, из которых складывается живая картинка – величие природы, характеры и судьбы людей, эффект присутствия. Только через шесть лет вышел его роман-притча «Тайна Белой горы», за который автора отметили премией губернатора Хабаровского края в области литературы и искусства. Автобиографичная, честная книга о БАМе расчистила нашу замусоренную память – так очень точно сказала о ней дальневосточная поэтесса Людмила Миланич. И она же через пару лет искренне отозвалась о его «Частице Бога», ироничном романе в нескучных новеллах: «Хватало и хватает автору любви, понимания – и помочь, и сберечь, и защитить, и написать об этом вот так – с тонким знани-

Штрихи

В.В. Смирнов. 2002 Художник Н.П. Долбилкин

ем, поэтично, часто горестно от осознания беспомощности, когда гомо сапиенс Природу – частицу Бога – ругает, рубит, убивает беспардонно и невозвратимо». Его последние годы были трудными. Сработал маятник: мощный взлет издательского дома, парение на небывалой для нашего региона высоте, потом неполадки в двигателе, попытки выровнять движение… Наверное, что-то пошло не так, какие-то решения оказались ошибочными, команда близких людей и единомышленников редела, а в близкое окружение попали совсем другие персонажи. Кого винить в неудачах издательского дома, кто виноват в его экономическом кризисе? Правильно, главная мишень определена. И как-то забылось, скольких людей, выброшенных за борт по тем или иным причинам, он поддержал, дав им работу, скольким помог в трудную минуту. Он не снимал с себя ответственности. Отдал долги, закончил рукопись книги и поставил точку. Окончательную. Оставляя распоряжения, назвал место последнего прию-

та – окрестности нанайского села Улика-Национальный, река Кур, где много лет скрывался от суеты в дни короткого отпуска, отдыхал душой. Там и развеяли его прах. В одной из книг Смирнова есть такие слова: «В юности все мы намного чище, добрее и лучше, чем по прошествии времени, которое делает нас усталыми, а зачастую черствыми». Нет, Валерий Витальевич, вы не стали черствым. Просто жизненный запас израсходовали слишком быстро. Но до последнего мгновения оставались сильным человеком. В финале романа «Тайна Белой горы» главный герой уходит на поиски синего, как небо, цветка, который может сделать жизнь всех нас свободной, счастливой, справедливой. Неизвестно, вернулся ли он, но никто не посмеет сказать, что это поступок безрассудный. Фото Александра Баталова, Анатолия Бояринова и из личного архива семьи Валерия Смирнова

109

ЛИТЕРАТУРА

Свет и мрак. Судьба Анатолия Могильникова Александр ТАБУНОВ

Не могу вообразить его себе разменивающим девятый десяток. Да и не хочется что-то. А между тем Анатолия Могильникова (1940–1979) нет среди нас вот уже 39 лет – столько же, сколько им прожито. – Зачем тебе это нужно? – спросил у меня как-то прозаик Владимир Илюшин, с которым вместе мы работали в «Амурских вестях» (была такая газета в Благовещенске). – Что – «это»? Или – кто? – Ну, Могильников твой. Ведь его уже нет, и вообще. – Нас тоже не станет когда-нибудь. А я пытаюсь накатить надгробный камешек, что ли, на его могилу. Человек-то незаурядный. – Согласен. А был ты на этой могиле? Не фигурально – в реальности. – Нет. – Почему? – Хотел запомнить его живым. – Понятно. Хорошо, Сашка, считай меня твоим душеприказчиком в этом деле, – заявил Илюшин, и мы стали ждать удобного случая для перемолвки с Черных, жившим еще в Ярославле, где он редактировал свою, знаменитую тогда газету «Очарованный странник». Думали-думали, как бы нам половчей подкатиться к Борису Ивановичу, а он возьми да сам нагрянь-пожалуй: в компании с представителями журнала «Родина» затевал отсюда сплав по Амуру. Чрезмерно занятый в те дни, гость уделил мне целый час ради личного «знакомства» с Анатолием как поэтом, переводчиком и прозаиком. И уже на тот момент я мог рассказать об этом человеке немало.

110

Анатолий Могильников. Рисунок Инги Верещагиной

«Генрих Гейне научил меня…» Нет в его наружной жизни головокружительных приключений, до коих столь охочи книголюбы всех времен. А в жизни внутренней – лишь постоянные насмешки над суетой, упорное неприятие действительности – наследия «усатого императора» – да лихорадочно-самозабвенные занятия раз и навсегда прикипевшим к сердцу делом: «Что до литературы, то я не представляю себя без нее. И без прозы, хотя ей уделяю не так уж и много времени. И шквал вдохновения меня захватывает тогда, когда руки заняты… Смешно? Словом, для настоящей работы нет внешних условий, что болезненно действует на психику, и с годами все острее». Обстоятельства заставляли его быть грубоватым – и в речи, и в поступках. «Таков уж есть», – отмахивался он в подобных случаях. А я его все чаще нежным помню. И при жизни-то издателями редко привечаемый, после кончины же долго не публиковавшийся вообще, Анатолий Могильников тем не менее знаком почти всей пишущей братии Приамурья, во всяком случае, старшему ее поколению. Странная судьба? Пожалуй. Но отчего? В прошлом десятилетии заинтересовались им и филологи. А.В. Урманов – доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой литературы Благовещенского государственного педагогического университета

Штрихи пишет: «В местных, областных литературно-журналистских кругах к Могильникову в целом относились настороженно. Виной тому и биография, и неуравновешенный, взрывной характер Могильникова, и резкость суждений, в том числе об амурских авторах. Немаловажной причиной была и плохо скрываемая оппозиционность Могильникова, неприятие им царящей вокруг лжи, официоза, духа верноподданничества и казенщины. Он ценил рассказ «Один день Ивана Денисовича» и не скрывал этого, несмотря на то, что с конца 1960-х Солженицын впал в немилость. А так как в небольшом Благовещенске все были на виду, общение с Могильниковым могло стать небезопасным, этим можно было навлечь на себя неудовольствие властей. Отчасти поэтому Могильникова многие сторонились. В его поэтическом творчестве этого времени есть стихи с острым социально-политическим содержанием: «Патриотизм», «Идолы», за любое из которых можно было получить тюремный срок…» Да. Не любят у нас прямоты суждений. Даже в целом. А уж когда они касаются частностей, не любят и не прощают. Кому, ну скажите-ка, понравится душа нараспашку и такое вот ее самовыражение: «…А что до печатанья – строго под моей фамилией. Нет – значит нет. Не напечатают в Благовещенске – напечатают в Москве. Подумаешь – Ротания! Да пусть подавятся ф-ской сухомятиной и м-скими шанюшками!» Писано сие изпод города, словно в издевку нареченного Свободным, столицы одного из островов известного Архипелага. Это и есть, в сущности, причина того, что упоминание только имени поэта вызывало у некоторых земляков-современников наших если не приступ глухоты, то явное ошеломление. По молодости попал он в зону, отсидел, однако затяжной шлифовке (приморец А.А. Егоров, одновременно с Могильниковым также обживавший места не столь отдаленные, в художественно-документальной повести «Черная замять. Бытие» припоминает срок заключения Анатолия – пятнадцать лет) не поддался, не согнулся, ершистый характер сберег. Годам к сорока, волей нелепого случая, угодил туда по второму заходу, а в перерыве между ним и предыдущим была работа в школе, газетах, на производстве. И было главное – Творчество. Скорее всего, именно там, в недрах пресловутой исправительно-трудовой системы, досконально изучил немецкий, чтобы переводить любимейшего своего поэта и кумира Генриха Гейне. Там от переложения чужих стихов перешел к «плётству» собственных: в одном письме ко мне ссылается на газету «За трудовой путь» – многотиражку некоего управления, где на свет «впервые появились мои вирши и переводы»; было это в 1966 году. По преимуществу там же, за колючкой, создавалась предсмертная проза Анатолия. Ее предварял памфлет «Ископаемое», посвященный ни много ни мало секретарю-идеологу обкома правившей партии. Мы дружили, и скажу не обинуясь, гордость как самоуважение была в нем. Но – не гордыня.

В связи с извлеченным из авторского стола чистоглазыми мужчинами в коричневых болоньевых плащах «Ископаемым» ему негласно запретили публиковаться в пределах области. Потом, правда, опять позволили, но уже в другой связи – с «яростной (как писала родная наша пресса тех времен) пропагандистской кампанией реакционных сил старого мира «в защиту прав человека», якобы нарушаемых в СССР, странах социализма». Мне он рассказывал, будто ходил во всеведущее ведомство с ультиматумом: если не разрешите печататься, то я найду, как и куда обратиться. Примечательно, что в лице Могильникова местные власти и иже с ними предпочитали видеть уголовника, нежели инакомыслящего. Точнее, как мне теперь представляется, говорить вполголоса о первом, подразумевая второе. Не это ль усугубило меру его очередного, и последнего, наказания? Невесть как сложилась бы творческая судьба этого «странного» человека, не поддержи его морально один из ведущих отечественных переводчиков – Лев Гинзбург, который всего на год пережил своего подопечного и который, разбирая могильниковские опыты, деликатно указывая на шероховатости в них, присовокупил: «…Ваша работа кажется мне первой за долгие годы весточкой о том, что недалеко то время, когда мы прочтем Гейне таким, каким он был на самом деле». Это не столько бесстрастная оценка, сколько поощрение-напутствие, с чем согласится каждый, кто не прошел мимо автобиографичного романа-эссе Льва Владимировича «Разбилось лишь сердце мое…», изданного посмертно. Для нас в романе том сейчас интересны такие строки: «Переводчиком немецкой поэзии я стал, но к стихам Гейне, по-настоящему, так и не пробился… Гейне, который казался мне когда-то ближе всех немецких поэтов, оказался самым из них недоступным, недостижимым, а может быть, и непостижимым…» А это – из размышлений поэта Александра Межирова: «Переводить стоит лишь с полной самоотдачей, которая обязательно должна быть равна усилиям, затраченным на сочинение собственных стихов». Не мне судить о степени самоотдачи Могильникова-переводчика, но мне и не забыть, как однажды он сообщил – переписываю, мол, сборник Гейне для издательства «Художественная литература»; дождался и оттуда он ответа с пожеланием внутренней стойкости: «Ваши переводы во многих случаях берут за душу, дают ощущение значительности, подкупают искренним желанием постичь тревоги и страдания поэта, «врасти в его шкуру», некоторые строки очень «узнаваемы» – сразу скажешь, что это Гейне. Они явно выигрывают на фоне переводов, сделанных «аккуратно», где и слова вроде бы стоят на месте, и рифмы складные, и интонация бойкая – а поэтическая суть не проглядывает… Надеюсь – и от всей души Вам этого желаю, – что у Вас скоро будет возможность продолжить Вашу работу над Гейне. Хочется, чтобы все строчки в Вашем Гейне были вровень с лучшими из уже написанных, где «ни убавить, ни прибавить» и где все дышит подлинной поэзией».

111

ЛИТЕРАТУРА Итак, если редакторы-дальневосточники отнюдь не баловали Анатолия печатаньем новинок, косясь на его прошлое и не очень-то вникая в настоящее, то в столице на это же прошлое смотрели мудро – сквозь пальцы. При такой поддержке у него, вероятно, и впрямь появилась бы возможность продолжать работу, но, как говорится, человек предполагает, а… В конце февраля 1979 года Могильникова не стало. Сердечная недостаточность – вот официальный диагноз. По-моему же, его доконала неопределенность судьбы рукописей. До наших дней дошли, однако, его письма. И чтобы ваше знакомство с поспешно и надолго забытым писателем получилось непринужденнее, поделюсь уместными здесь выдержками из весточек его, добравшихся до меня ровно сорок лет назад. Стихи – составная часть этих писем.

Автопортрет в предсмертных письмах (Анатолий Могильников – Александру Табунову) Здравствуй, Саша! Конечно же, твое письмо обрадовало меня. Не само по себе, а ощущение того, что есть еще в России человек, которому небезразлично твое мнение. Ответа я, разумеется, ждал, но – зачем спешить. Я сам терпеть не могу обязаловки, она рождает такую сухомятину, как моя «Песня строителей ГЭС». Я внимательно и с интересом прочел твою мелодраму… Честное слово, мне трудно что-то сказать тебе. Я сам наделал в жизни глупостей, так что ни поучать, ни осуждать не собираюсь… *** Ты спрашиваешь, какова жизнь… Лагерь есть лагерь. Все идут в санчасть лечиться, а для меня у докторов нет лекарств – я здесь, как и первый срок, болею ностальгией, т. е. тем, чем должен болеть настоящий русский человек на пресловутом архипелаге. Рукопись? Не знаю, что ты имеешь в виду. Сборник Гейне отослал… с ультиматумом: или – или! До сих пор молчат. Подожду. «Дорогу в рай» я закончил. Получился средненький роман. Средненький – по объему. Раза в три или в четыре больше первого варианта. Написал еще повесть о нашем времени «Странные люди». В основе – некоторые автобиографические факты, но принципиально – вымысел, особенно психологические выкладки. Собственно, даже не вымысел, а некое средоточие известных мне характеров. Короче, об этом не расскажешь – нужно просто прочитать. И еще одну повесть («Потерянные пенаты». – А.Т.) написал, по сути – большой рассказ, фантастический, с космонавтами и аборигенами. Что-то еще в душе зреет, но что – не знаю. Веришь, в этом году почти не писал. Как-то вспомнил плетство 20-летней давности и обработал: Говорят, что стреляют глазами, я не думал, что это – всерьез: романтическими словесами, словно мохом, мой разум оброс.

112

Но одним распрекраснейшим летом мне и это познать довелось – голубые глазницы дуплетом просадили мне сердце насквозь. Не подарочек, конечно, но, по-моему, сносно! Потом появилось: Это я видел не из окна, а окунувшись в зарю головою: в воздухе гасли ливни огня, чтоб расцвести над землей синевою. А на земле, где пронзить удалось огненным каплям, редким и малым, воздуха мощную толщу насквозь, вспыхнули маки пламенем алым. Но настроение – как апрельский ветер. И когда в сердце возвратилась любовь, а может быть – ее тень или отблеск, я написал: Лишь веки опущу, за далью голубою сажу на берегу цветы моей весны и пристально смотрю, как щупальца прибоя к ним жадно тянутся, минуя валуны. Цветы моей мечты!.. Божественная муза сорвет их, разорив береговую круть. Я снова веки поднимаю, словно шлюзы, и море нежных чувств переполняет грудь. Честно говоря, если б я мог постоянно писать такие стихи, то я бы только их и писал. Генрих Гейне научил меня совмещать самые стилистически несовместимые слова, и я иногда могу пользоваться этим, если, конечно, сердце начинает зудеть… А после этого снова проза: Мир тревожный, швыряющий злость и презренье, бьется в путах ума с летаргическим сном. Только истина где-то в ином измеренье, по ту сторону разума, в мире ином. Сколько истин надумано – бесу известно. Ты ж раскрыла за створками черных ресниц мне одно-два окошка в зовущую бездну, в них – и власть без темниц, и любовь без границ. Видишь, начал за упокой, а закончил за здравие. Главное для меня ныне то, что я спокоен за свое будущее, ибо моя личная жизнь практически закончена, и я знаю, для чего живу. Меня всё призывали: спуститься с небес на грешную Землю, но если я спущусь, то это же будет скандал, – в такой обстановке я взорвусь, как бомба. Видимо, оно так и будет, если мои переводы попытаются тормозить. Вверхусидящие не всегда понимают, что их тоже понимают внизусидящие. Я же, что не знаю о них, сочиню. И это будет правдой. Главное ведь не то, что делает человек, а то, что он может сделать. Так вот, вскрытие этой потенции – ужасная штука…

Штрихи *** Только что получил твое письмо. Спасибо! Собственно, за судьбу рукописи («Дороги в рай». – А.Т.) я и не беспокоился. Просто, как ты правильно подметил, она, как и та «слабая часть», нужна мне для дальнейшей работы. Ежели говорить честно, то о начале повести подмечено правильно. И здесь я едва ли что смогу сделать. Однажды мне довелось прочитать дневник военкома полка (рукописный – записную книжку, исписанную на месте событий) Михаила Иосифовича Савина. Замечу мимоходом, что впоследствии он был председателем военного трибунала в Западном Берлине, судил немцев за мятеж 1953 года; когда возвращался в Восточный сектор, его машину сплющили два сорокатонных грузовика: живым остался он один… Помню дословно его запись о бегстве Юго-Западного фронта (командующий Тимошенко, чл. военсовета Хрущев): «Это было не отступление войск, а бегство толп людей… Они боятся гула самолета, даже своего». Книжку эту… давал мне его сын Борис Савин, когда прочитал мою корреспонденцию о своей персоне в управленческой многотиражке «За трудовой путь»… Так вот, возвращаюсь к исходному вопросу о «слабости». Можешь себе представить: написано то слабое начало в 1963 году в благовещенской тюрьме… Говоря честно, путем обработать опусы тех лет, включая вирши, за редким исключением, я просто не в состоянии. Да и следует ли это делать? И еще: в то время я внутренне был коммунистом до мозга костей, хотя и отсидел уже пять лет (из них добивал уже трёху тюремного)… *** Сегодня, после смены, сходил на почту и получил твою бандерольку. Спасибо тебе превеликое! За (есенинский. – А.Т.) портретик в тысячу крат!!! И дурацкое совпадение: вот сейчас (в 13.15 по амурскому времени) толмачат по радио смысл одного из гнуснейших стихотворений Маяковского – «К Есенину». Меня аж зло взяло. Ведь если поразмыслить логически, то оба они погибли по одной причине. Если Есенин не выдержал паскудства (как он вовремя ушел из жизни!), порожденного величайшей из революций, то Маяковский был сражен девальвацией доверия к нему со стороны тех, кого он яростно воспевал. Его последние строки («сделать жизнь значительно трудней»), эта не очень привлекательная перефразировка есенинских строк, кажется, обращена не к поэту, а к какому-то человечку с дубовым лбом, которому предстоит «делать жизнь», то есть приобрести непреходящую пробивную способность. Наверное, Маяковский и есть крестный отец, благословивший… (далее – перечень некоторых местных и заезжих литераторов, чьи имена были тогда на слуху. – А.Т.) и протчую… сам знаешь выражение царя Петра Алексеевича… И еще, возвращаясь к Черкесову, скажу: он все-таки молодец потому, что более-менее самостоятельный, отчего к нему так неприязненно относятся наши писсуаристы. А все его фокусы дают им повод кусать его и в открытую, и

исподтишка. Я-то для них большее зло, чем Валерка. Когда я дал М. анкету, в которой указывают, где и когда печатался, он аж скосоротился: там были хотя и невеликие издания, но многочисленные, в том числе и на немецком языке. Альманах «Алтай», журналы «Сибирские огни», «Простор», в которых печатали мои переводы еще тогда, когда я загорал на даче; немецкие газеты «Ротэ Фанэ» (краевая) и «Фройндшафт» (республиканская). И смешно: если Шульжик энергично протестовал против обращения «Валерий Владимирович», то М. накатывал умную репу, когда я называл его «Борисом Андреевичем»… Ну, кажется, все. Да, чуть не забыл, что с машинописью моей повести? Мне не хочется, чтобы ее прочитали слишком многие в Благовещенске. К этой столице партийного чистоплюйства я начинаю относиться с неприязнью. А ведь это – город моей юности… САРАНКИ Когда идешь полянкой спозаранку по серебру сыпучих рясных рос, тебя встречают красные саранки огнем своих остроконечных звезд. Напрасно стынь ползет с лесной опушки, пронзая плоть от головы до пят, – их озорные черные веснушки ласкают взгляд и сердце веселят. Саранки – это мои любимые цветы. Но я никогда не рву их, потому что, сорванные, они теряют свою прелесть. И красота у них какая-то почти человеческая. Розы и маки против них – какие-то не по-людски нежные и кажутся барышнями с накрашенными губами… *** Саша! Посылаю тебе машинопись повести («Потерянные пенаты». – А.Т.), о которой я тебе говорил. Пришлешь ее мне по первому требованию, а до того можешь держать у себя. Жду от тебя письма… Твой А. Могильников. Райчихинск. 1978 год

Время потерь и обретений Именно эта повесть, с той поры так и прятавшаяся у меня, стала нашей с Илюшиным заботой на добрые полгода, за которые мы… ничего не добились. Но зато при вмешательстве илюшинского друга, известного писателя, «Пенаты» были обнародованы в «Амурских вестях» в считаные дни. Вряд ли бы даже и Черных сумел посодействовать, однако шел уже 93-й год, начало июля. Чуть раньше, в январе, та же газета оказалась первым постсоветским изданием, познакомившим читателей с опальным поэтом. Естественно, уже с позиций нового времени, без недомолвок. В 2006-м альманах «Амур» поместил объемный литературоведческий очерк о Могильникове, после чего его работы весьма доброжелательно оценены Леонидом Завальнюком.

113

ЛИТЕРАТУРА

Леонид Андреев-Селижаров. Благовещенск. 1979 Три поэта – Валерий Черкесов, Ирина Евса, Владимир Молчанов. 1980-е

К тому времени выяснилось, что Михаил Асламов увидел в творческих усилиях Анатолия в печально известной обстановке подвижничество. Что поддерживал его морально и Валерий Шульжик. А еще один поэт-дальневосточник, Виктор Алюшин, без лишних слов сберег до наших дней и передал мне подборку могильниковских стихотворений: по согласованию с автором он составил ее для передачи на амурском радио, которая не состоялась по воле цензуры. К сожалению, в «Амурской правде» эту подборку сберечь не смогли. Так же трагична участь большинства остальных рукописей. Главное, утрачено около 100 переводов из книги Гейне «Такова жизнь», предполагавшейся к выпуску в издательстве «Художественная литература». «…Но мятущаяся душа поэта вырвалась-таки на свободу, – пишет Александр Урманов, редактор-составитель альманаха «Амур» и «Энциклопедии литературной жизни Приамурья XIX–XXI веков» (цитата оттуда). – Так, в фондах литературно-краеведческого музея БГПУ хранится… отпечатанный автором, «самиздатский» сборник стихов «Свет и мрак» (1978) – семьдесят одно «восьмистишие». Книжка эта (как и сохранившиеся переводы Гейне) достойна быть опубликованной, ибо откроет амурским читателям глубокого и самобытного лирика, тяготеющего одновременно и к отражению мгновений собственной жизни, к выразительным пейзажным зарисовкам, к деталям, и к философскому обобщению… Не все в сборнике равноценно, есть и слабые, проходные стихи, но некоторые из восьмистиший воспринимаются как подлинные шедевры…» Удивительный все-таки человек. Как сейчас вижу его хибару в Николаевке, что под Новобурейским, с ее более чем поэтичным – никаких, ну ни малейших излишеств – убранством. Сам всю жизнь перебивал-

114

ся чуть ли не с хлеба на квас (сижу вот, говорит, последний хрен без соли дожевываю), копеечные книги, и те с оглядкой на ценник покупал, зато знакомых выручить или хотя бы слово доброе о них молвить не забывал никогда: «Привет все тем же», то есть Марку Гофману, содействовавшему ему в Амурском отделении Хабаровского книгоиздательства и редактировавшему «Потерянные пенаты», журналисту-амурправдисту Абраму Ривлину, поэтам (тогда начинающим) Валерию Черкесову, Леониду Андрееву (ныне выступающему под материнской фамилией – Селижаров), Олегу Головко. Кроме Черкесова общим другом у нас был Юрий Сазонов, немалые надежды подававший, но, увы, он тоже очень рано умер: уйдя из редакции райгазеты «Вперед», надорвался на тыгдинских заготовках. Это Сазонов нас познакомил в той же Тыгде аккурат перед стрельбой на острове Даманском. Боже мой, как давно это было! – Знаешь, Сашка, – хмельно размечтался Анатолий в последнюю нашу встречу, – а не попробовать ли подготовить для издательства что-нибудь из Юркиного? – Да где их взять, эти стихи-то? Не в старых же газетах. – А может, у Галки, жены его, сохранились. Могло быть. Как, возможно, хранятся где-то и не опубликованные до сих пор произведения самого Могильникова. «Дорога в рай», которую он так надеялся напечатать в «Амурском комсомольце». Или очерк про 68-й год в Чехословакии, который, по словам автора, «даже кагэбэшников поразил своей силой». Писал он его в следующем за событиями году, а «изъяли его в 1972-м». Кавычек-то – святая наивность – он так и не признавал. И старыми газетными подшивками пренебрегать грешно. Они очень многое могут поведать. Фото ппредоставлены автором

Штрихи

Голос Леонида Завальнюка Валерий ЧЕРКЕСОВ

Поэта Леонида Завальнюка хабаровчане с полным правом могут считать своим земляком. В Хабаровске его приняли в Союз писателей СССР, здесь в писательской организации он состоял на учете до отъезда в Москву из Благовещенска, где жил. В Хабаровском книжном издательстве, в его Амурском отделении, увидели свет поэтические сборники «Мой дом», «Это реки», «Листопад», «Дальняя дорога» и другие, сборник текстов песен «Как ты близок мне, Дальний Восток!», а также роман «Дневник Родьки – «трудного» человека».

Пожалуй, у каждого, кто отважился прикоснуться к литературному творчеству, есть отправная точка – с чего начался этот поистине неведомый путь. В 1964 году я, семнадцатилетний, приобрел небольшой по объему, но в твердом переплете сборник стихотворений с неброским названием «Лирика», изданный Амурским отделением Хабаровского книжного издательства. Открыл его и прочитал строки, которые накрепко, навсегда остались в памяти: Снова стихами повеяло От молодой травы. Я каждому слову поверю, Которое скажете вы, Поверю, что вы наступаете По руслам новых дорог, – Прочтите мне только по памяти Десяток хороших строк. ……… Неужто вы не заметили, Как, погасив огоньки, Вечер уходит медленный По мостовой реки, Как падает ночь на гравий С первой каплей дождя?.. Зачем же вы молодость грабите, Мимо стихов идя?..

115

ЛИТЕРАТУРА Впечатление от прочитанного усиливал эпиграф «Когда-то у той вон калитки / Мне было шестнадцать лет...» – строки Сергея Есенина, к стихам которого я тогда уже прикоснулся душой и сердцем. Еще в «Лирике» были такие строки (цитирую по памяти, так как сборник, к сожалению, у меня не сохранился): Вот какие дела − Мать у меня умерла. На деревенском кладбище ее Положили, Белый камень поставили на могиле. Вишни, вишни окрест Да смородина… Та земля и есть Моя Родина. *** К чему идти планете, В то и играют дети... *** Ты грустная сходишь с поезда, Который тебя привез. В глазах у тебя беспокойство И свет улетающих звезд... *** Шутки шутками, а Бобик сдох. От любви собака околела. Всей душой почуяла подвох И тотчас смертельно заболела... Много позже узнал, что стихотворение, начало которого я привел выше, любил писатель Константин Паустовский. А тогда был поражен, прочитав в аннотации к книге, что ее автор Леонид Завальнюк, оказывается, живет в Благовещенске, что он – настоящий поэт! – ходит по тем же улицам, что и я, видит тот же величавый Амур. Осознать это, право, было непросто. Но внезапное открытие удивляло, восхищало, волновало. Судьба круто повернула весной 1966 года, когда я, набравшись смелости, зашел в редакцию областной молодежной газеты «Амурский комсомолец», показал свои стихотворения, одно из них вскоре было напечатанною. Редакция находилась в старинном двухэтажном кирпичном особняке, в котором раньше располагалось Амурское книжное издательство, а позже отделение Хабаровского издательства. Им руководил Марк Либерович Гофман – знаток литературы, кстати, друживший с Леонидом Андреевичем. Именно здесь появились на свет и первые сборники Завальнюка. Так что кабинеты редакции, где я впоследствии стал работать, образно выражаясь, были пропитаны «завальнюковским» духом. Я об этом знал, как и то, что поэт, уже живущий в Москве, часто приезжает в Благовещенск. В то время еще не было Амурского отделения Союза писателей СССР, и мы, пишущие, встречались в редакци-

116

ях газет и на областном радио. И вдруг однажды объявили, что при газете «Амурская правда» собирается областное литературное объединение, и что на его организационном заседании будет присутствовать Леонид Завальнюк. Не помню, что тогда говорил Леонид Андреевич, какие стихи читал, но один эпизод запомнился. Мы, так называемые молодые поэты, выступали со своими «творениями», а Завальнюк как бы оценивал то, что услышал. Он отметил стихи уже довольно известных к тому времени в области Олега Маслова, Виктора Алюшина, Леонида Андреева, кого-то еще и, на мое удивление, мои, хотя я прочитал всего-навсего одно восьмистишие. Вот оно: Дорога выводит к полю, где после дождя грибного краюхою свежего хлеба пахота вкусно парит, и скирды соломы шатрами стоят по краям полосы. В них птицы порою ночуют и люди находят приют. Это нерифмованное стихотворение я представил на обсуждение потому, что, вероятно, подспудно осознавал: мне удалось белым стихом передать осеннюю картину, мое настроение и душевное состояние. Леонид Андреевич, судя по его одобрению, это тоже почувствовал. Тогда я только увидел Завальнюка, но не познакомился с ним, постеснявшись подойти. Знакомство произошло несколько позже. После службы в армии в Благовещенск приехал сын журналиста «Амурской правды» Абрама Григорьевича Ривлина – Григорий и стал работать в «Амурском комсомольце». Мы были почти ровесники, молоды и самоуверенны, любили компании и веселое бражничество, поэтому сошлись, подружились. А Ривлин-старший дружил с Завальнюком, называл его запросто – Леня. Однажды Гришка пригласил меня в гости, кажется. Я пришел и вот тогда-то познакомился с Леонидом Андреевичем. Тот вечер запомнился как веселое, но интеллектуальное застолье. Была непринужденная обстановка, я не чувствовал себя в компании лишним, в чем-то ущемленным. Абрам Григорьевич играл на пианино, исполнял свои песни. Он писал музыку на слова любимых поэтов, в частности, Константина Овечкина, который жил в Хабаровске. Прекрасные стихи, начинающиеся так: Уронила листья рощица, А поднять их не смогла. Мне сегодня очень хочется, Чтобы ты со мной была. Пел он песни и на стихи Завальнюка. Марк Либерович рассказывал забавные литературные истории и анекдоты, Леонид Андреевич много каламбурил в рифму и без. Кажется, тогда я впервые услышал завальнюковскую эпиграмму:

Штрихи

Леонид Завальнюк и Марк Гофман

Что такое Гофман? Ах! Это нос на двух ногах. После того вечера, когда Леонид Андреевич приезжал в Благовещенск, если мы встречались, он здоровался, дружески протягивал руку. В апреле 1982 года в Амурском отделении Хабаровского книжного издательства вышел мой второй сборник стихотворений «Небо и поле». Завальнюк в то время гостил в Благовещенске, и поэтому, когда редактор «Амурского комсомольцы» Александр Рябов спросил меня, кто бы мог написать рецензию на книгу, я назвал Леонида Андреевича. Саша позвонил в гостиницу поэту, и тот дал согласие. Но рецензия в газете не появилась, потому что я неожиданно для всех и в первую очередь для себя подал заявление на увольнение из редакции и засобирался в Белгород. Расскажу вкратце предысторию выхода «Неба и поля», ибо она имеет непосредственное отношение к разговору, который состоялся у меня с Леонидом Андреевичем во время нашей последней встречи в Благовещенске. Мой сборник стал, скажем так, не совсем приятным сюрпризом для некоторых местных литераторов, которые тут же высказались о рукописи: сделали заключение, мол, сборника они пока «не видят». Спорить не стал, как и не сказал, что на рукопись уже есть положительные рецензии хабаровских поэтов Николая Кабушкина и Людмилы Миланич, поэтому сборник запустили в производство. Прознав об этом, мои «доброжелатели» обратились в соответствующие инстанции, сообщив, что без их одобрения выпускается чуть ли не «упадническая» книга. Пришлось срочно отправить рукопись в Москву поэту-фронтовику Виктору Ивановичу Кочеткову, который в начале семидесятых руководил моим семинаром на совещании молодых литераторов в Хабаровске. Он прислал не только рецензию, но и предисловие к «Небу и полю». Виктор Иванович тогда был секретарем парткома Московской писательской организации, так что обвинение в «упадничестве» отпало само собой.

И вот перед отъездом из Благовещенска я пришел в гостиницу к Леониду Андреевичу. Завальнюк говорил, что я правильно сделал, решив перебраться поближе к столице: литератор должен вращаться в соответствующей среде, что по двум сборникам можно попробовать вступить в Союз писателей. Но в Благовещенске мне, судя по тому, как «дружелюбно» мои старшие коллеги встретили выход «Неба и поля», это явно не светит, и, оставшись здесь, я рискую превратиться в доморощенного пиита, каких великое множество. Потом он обратился к моему сборнику. Сказал, что в целом книжка ему понравилась, но особенно стихотворение «Случайности уже страшат...», и мне следует развивать эту психологическую и философскую линию, а еще, что отдельные стихи очень лиричны и могут стать песнями. В подтверждение этих слов Леонид Андреевич протянул мне два листа. Оказывается, он из моих стихотворений «О как мне не хотелось покидать...», «Приходит ко мне ощущенье свободы...» и «Улетели на юг гуси...», несколько поправив их, сделал тексты песен. Забегая вперед, скажу, что я, было, потерял эти листы, но нашел через несколько лет, довел до ума тексты, отдал их белгородским композиторам Вадиму Шувалову и Николаю Бирюкову, которые написали музыку, и песни звучали в концертах. Тогда же Леонид Андреевич подписал мне свою книгу «Первая любовь», вышедшую в издательстве «Современник». На титуле слова: «Валерию – моему молодому собрату по перу – с уважением и надеждой». А при расставании сказал: «Встретимся в Москве, в ЦДЛ. Найдешь меня». В столице я оказался весной 1983 года. Вечером пришел в Центральный дом литераторов. Встретил поэта Владимира Андреева, который незадолго до этого гостил в Белгороде. Сели за столик. Вдруг подходит Илья Фаликов – владивостокский поэт. Мы познакомились на БАМе, когда я жил в Тынде, а он туда приезжал уже из Москвы. «О! – сказал Илья. – А мы с Завальнюком недавно говорили о тебе. Куда подевался-то?» Было, конечно, приятно, что меня помнят. Спросил: «Где можно найти Леонида Андреевича?» «Да в бильярдной, он ведь заядлый игрок!» Спустился в бильярдную. Леонид Андреевич стоял с кием, собираясь начать партию. Пожали руки. Он расспросил, что да как в моей жизни, чем занимаюсь в Белгороде, о чем-то еще, но партнеры уже поставили шары, потому договорились, что я ему позвоню на следующий день, и мы встретимся. Увы, не получилось. В 1991 году я отдыхал в Доме творчества писателей в Переделкино. Познакомился с поэтом Вадимом Ковдой. Когда тот узнал, что я родом из Благовещенска, воскликнул: «А я дружу с Леней Завальнюком! Давай позвоним». Но Леонид Андреевич был в отъезде. Тогда же я приобрел сборник избранных стихотворений Леонида Завальнюка «БИС», вышедший в новой серии издательства «Молодая гвардия». Читал как уже известные по другим книгам и публикациям стихи, так и новые, а также небольшое предисловие: «... Каждый год на месяц-полтора езжу на Дальний Восток в город Благовещенск. Про это написал когда-то: «Где дом друзей, там родина моя»… У меня есть строчки: «Нигде не ждут пророка так, как ждут его в России равно и в гиблые и

117

ЛИТЕРАТУРА в благодатные года». Этим ожиданием порождены многие мои стихи». Интересно, что вместе со сборником Леонида Завальнюка я приобрел вышедшие в той же серии книги бывшего сибиряка Василия Казанцева и Юрия Кузнецова (встречи с ним у меня были еще впереди) – поэтов, если можно так сказать, абсолютно другого плана, но творчество которых я люблю и ценю. В сентябре 2008 года друзья прислали мне из Благовещенска сборник избранных стихотворений Леонида Завальнюка. Книгу составил и редактировал Марк Либерович Гофман. Прочитав «Избранное», я позвонил Марку Либеровичу, сказал, что хочу написать статью о творчестве поэта, со стихами которого я, так сказать, прошел всю свою сознательную жизнь. Мы общались с полчаса. Марк Либерович посоветовал, на какие стихи следует обратить особое внимание, говорил, что творчество Завальнюка ценили Константин Паустовский, Александр Межиров, Римма Казакова и другие известные поэты, Евгений Евтушенко включил его стихотворение в антологию «Строфы века», что на его слова написали песни Юрий Саульский, Павел Аедоницкий, Давид Тухманов и еще многие композиторы, а исполняли их Лев Лещенко, Валерий Леонтьев, Эдуард Хиль, Вероника Долина, Валентина Толкунова, что Леонид Андреевич теперь известен и как художник, его выставка была даже в Париже, и о многом другом. Приятно было узнать (со слов Марка Либеровича), что поэт читал мои сборники, публикации в «Литературной газете» и журналах. Увы, это был наш последний разговор. В ноябре того же года Марк Либерович ушел из жизни. Оборвалась ниточка, связывающая меня с Леонидом Андреевичем. Написав, что со стихами Леонида Завальнюка прошел всю свою сознательную жизнь, я нисколько не преувеличил. После «Лирики» приобретал все его книги, какие попадались, некоторые, правда, не сохранились, но и сейчас их более десятка стоят среди тех, которые я часто перечитываю. Думается, многие амурские стихотворцы могут сказать подобное. Так, недавно я прочитал у Николая Левченко слова: «Как житель Благовещенска, обязан был знать Леонида Завальнюка – и знал. Он – великий поэт». Относясь с недоверием к подобным эпитетам, я понимаю, что хотел сказать мой собрат: без стихов Завальнюка современная отечественная поэзия, особенно дальневосточная, будет, так сказать, неполной. А великий ли он, большой, известный – это все словеса, имеющие к поэзии весьма отдаленное отношение. Главное, что Поэт. Вспоминается давний разговор с амурским поэтом Игорем Ереминым, в то время в области довольно известным, чьими кумирами были Михаил Исаковский и Александр Твардовский. Заговорили о Завальнюке. Игорь со свойственной ему категоричностью заявил, что, мол, тот до отъезда в Москву, до учебы в Литинституте писал простые хорошие стихи, но, поварившись в столичной «кухне», стал писать мудреные. И тут же, как бы спохватившись, отметил, что есть у него и стоящие, процитировав:

118

Я многое могу с тех давних пор. Могу плохое принимать без вздоха, Любой судьбе в глаза могу смотреть в упор, Поскольку хорошо держу в руках топор И подшиваю валенки неплохо. Дай бог, чтобы от каждого поэта в памяти читателей осталась хотя бы одна строка, а тут целых пять. А насчет «мудрености»… В молодости я прочитал в одной из критических статей о А.С. Пушкине такое (дословно цитату не помню, но смысл передам): творчество – как восхождение на вершину горы. Сначала у поэта много читателей и почитателей. Но по мере подъема их остается все меньше и меньше, зато рядом идут самые верные. И может случиться так, что на вершине он останется в полном одиночестве. Но за таким поэтом пойдут другие, и возможно, достигнут более высоких вершин. А вот тот, кто выбирает хоженые тропинки, кто пишет с намерением во что бы то ни стало понравиться многим, ориентируется на читателей, не обладающих поэтическим вкусом, сочиняет на потребу дня, как правило, теряет свой голос, если, конечно, он у него был. У Леонида Завальнюка такой голос есть, его поэтическую интонацию ни с чьей не спутаешь. Леонид Завальнюк, если можно так выразиться, ввел Благовещенск в русскую поэзию. Его поэма «Осень на Амуре» (в некоторых книгах она называется «Осень в Благовещенске»), стихотворение «Прощание с благовещенской речкой Бурхановкой» и другие с амурскими «приметами» печатались в столичных журналах, входили в московские сборники. Сюжет его повести «Три холостяка», изданной «Советским писателем» (впервые вышла в Хабаровске под названием «Дневник Родьки – «трудного» человека») тоже разворачивается в Благовещенске. По этому произведению был снят светлый лирический фильм «Человек, которого я люблю». Эта картина и сейчас нет-нет да и появляется на телеэкране. А когда она только вышла и демонстрировалась на экранах Благовещенска, зрители приняли ее очень тепло. Но, право, я не помню, чтобы в амурских газетах было что-то написано о кинопремьере, как и более-менее обстоятельных рецензий на книги Леонида Завальнюка. Увы, нет пророка в своем Отечестве… Когда-то давно, кажется в «Литературной газете», я прочитал статью о современной поэзии. В ней шла речь о поэтических течениях и направлениях, назывались наиболее яркие, по мнению автора, имена, и в частности говорилось, что есть такое явление, как Леонид Завальнюк, стоящий особняком в литературном процессе, и что в нем, этом явлении, надо разобраться. Прошли десятилетия, а никто из критиков и литературоведов этого так и не сделал. По крайней мере, я обстоятельных статей о его творчестве не читал. Когда сборник текстов песен Леонида Завальнюка с многоговорящим названием «Как ты близок мне, Дальний Восток» вышел, то кто-то из амурских стихотворцев язвительно изрек, мол, любит Дальний Восток, а живет в Москве. Эта реплика вспомнилась спустя многие годы, когда я уже жил в Белгороде и тоже писал (да и сейчас пишу) стихи, истоки которых – Приамурье, детство,

Штрихи (Хабаровск, 1966). Входило оно и во многие другие книги. Вероятно, Леонид Андреевич воспринимал данные строки как свою творческую и жизненную заповедь.

юность, молодость, прошедшие там. Почему такое происходит? Да потому, что ностальгия не столько пространственное, сколько временное понятие, а, как сказал Сергей Есенин: «Большое видится на расстоянье». Ностальгические строки в большинстве своем не сочиняются, они плод работы души, которая и диктует: «Где дом друзей, там родина моя». И такие завальнюковские строки: Я люблю тебя, родина милая, С тем, что было, и с тем, что минуло, С тем, что есть у меня, и нет. Ковыли пролетают белые, Небеса проплывают синие… Пока сердце не скрылось в инее, Не растает во мне твой свет… Верьте поэтам! В сентябре 2010 года я ехал на родину – в Благовещенск. В Москве мне передали книгу Леонида Завальнюка «Планета Зет» (издательство «Зебра Е», 2006) с его дарственной надписью. Шесть суток в поезде я читал его прозу – автобиографическое повествование «Избранные места из переписки с самим собой», стихи, которые мне были уже известны, и новые, а также из раздела «Из будущей книги». Вот последние строки этого сборника из стихотворения «Фрагмент молитвы»: Но мне при всём желанье жить Ключ от бессмертья не добыть. Так мир устроен: не добыть. Один я это не осилю. Они вспомнились, когда спустя два месяца я узнал, что на восьмидесятом году жизни поэт оставил наш земной мир… В той же «Планете Зет» напечатано стихотворение «Бега», впервые опубликованное в сборнике «Мой дом»

Ненастной ночью и средь бела дня Бегу себе ни валко и ни шатко. Хоть вроде я и крепкая лошадка, Никто не хочет ставить на меня. Мне скучная дистанция досталась. Но где-то там, на тысячной версте, За тень доверья, за любую малость Я бы принес вам счастье на хвосте. Поверьте слову старого коня, Не упустите редкую удачу! Вот вы купили пирожок. А сдачу – Что вам терять? – поставьте на меня. Поставят, как же… Есть другой заезд, Где что ни конь, то писаный красавец. Тот бьет копытом, этот землю ест, Готовый мчать, планеты не касаясь, Минут так, пять… А может, даже семь. О этот мир легчайшего азарта, Где результат – как выпавшая карта: Он жизни не касается совсем. Играть всерьез не любят игроки. И долго ждать не любят: мир не вечен. На марафонцев ставят чудаки, Которым, кроме сердца, ставить нечем. Я с ними весь. Но быть у них в долгу – Не значит ли терять свою дорогу? Нет ставок? Нет. Ну что ж, и слава богу, Сам на себя и ставлю, и бегу. Вот так: «Сам на себя и ставлю, и бегу». Таков крестный путь истинного поэта. *** После смерти Леонида Завальнюка радениями почитателей вышло несколько его книг в Москве и СанктПетербурге. Одна из них «Слово и цвет» («Алетейя», Санкт-Петербург, 2014) включает сто стихотворений и сто цветных репродукций картин Леонида Андреевича – о таком издании он мечтал еще при жизни. В Благовещенске на историческом здании Государственного педагогического университета, в котором он часто выступал, установлена мемориальная доска, в Амурской области учреждена литературная премия имени поэта. Похоже, становятся реальностью его строки: Все мечты и тревоги, Все надежды приемлю, Потому что всем сердцем Я люблю эту землю. Где мой след не рассеется, Что со мною ни станется – Это где-то поселится, Это в чем-то останется.

119

ЛИТЕРАТУРА

Последний табун Дамура Нанайцам села Сикачи-Алян посвящается Виктор КВАШИН Иллюстрации Ильи ЛИХАНОВА

Гойнай1 сидел за своим камнем на охапке сухой пахучей полыни. Здесь среди береговых валунов был его тайный наблюдательный пункт. Отсюда был виден весь простор великой реки, но Гойнай смотрел в другую сторону, туда, где по склону берегового обрыва сквозь ивняки и высокие прошлогодние травы спускалась от селения к реке тропа. Гойнай ждал. Ему надоело пялиться в берег, и он все чаще оборачивался к реке. Дамур2 вскрылся четверть луны назад, иногда еще проносило отдельные льдины. Они медленно вращались течением, завораживая внимание. Наблюдая за ними, Гойнай размышлял о жизни, которая вот так же протекает мимо, или наоборот, несет его вроде той льдины, которая вскоре растает без следа, ничего после себя не оставив. Но молодость отвлекала от размышлений, молодость желала жить, молодость надеялась на несбыточное, и Гойнай снова глядел в сторону тропы. На рассвете вернулся с реки Тургэн3. Он ходил проверять сети, и теперь его лодка стояла на песке, а в ней лежала рыба, много рыбы – Гойнай заглядывал. Значит, скоро должны прийти жена и дочь Тургэна, чтобы потрошить рыбу. В эту весну чаще приходит одна Поликта4, говорят, мать ее плохо себя чувствует. Вот Поликту и поджидает Гойнай в своем скрытном месте за валуном. Его не видно ни с тропы, ни от лодки, зато ему видно все хорошо. Только холодно ждать без движения на ветру. Однако делать все равно нечего, а увидеть Поликту уж очень хочется! Гойнай снова повернулся к Дамуру. Он любил это время года, ведь именно в такое время он родился уже целых семнадцать зим назад. И породил его Дамур. По крайней мере, так утверждали приемные родители Саман5 и Гукчули6 . Эту историю Гойнай слышал много раз, и каждый раз она звучала все более складно. В ту весну лед пошел ночью. Саман вышел на берег с угощением для проснувшегося Дамура и простоял на бе1 Чужак. Слова с примечаниями заимствованы из нанайского языка, кроме слов «касили» – шуба и «лэли» – женский нагрудник, они взяты из удэгейского языка 2 Большая река – Амур. 3 Быстрый. 4 Ласковая. 5 Шаман. 6 Красивая.

120

регу до рассвета, прося Реку быть доброй к людям предстоящим летом. Возвращаясь, уже с высоты берега обратил внимание на темный предмет на льдине, приткнувшейся к отмели. Любопытство это было, или духи подтолкнули старика в спину, не поленился, вернулся к воде, присмотрелся – на льдине стояла плетенная из прутьев корзина. Стояла и шевелилась, из нее слышался писк. Саману подумалось, что это крысы шерудят в брошенной посудине, быть может, там была пища, и зверьки теперь пируют. Все-таки любопытство нужно было удовлетворить, если уж вернулся на берег. Саман отыскал длинную палку, сдернул корзину в воду и подтянул к берегу. В корзинке оказался… ребенок. В такой-то холод! Саман бегом принес его в дом, отдал жене: – На-ка, согрей скорее да накорми. А я пока спрошу духов, зачем нам ребенка прислали. Хозяйка развернула и ахнула: – Не зря он на льдине был. Не для тебя этот подарок – Дамуру. Верни скорее, пока Хозяин Реки не рассердился. У мальчика не было обеих ножек – просто культи чуть ниже колен, одна длиннее, другая короче. – Вернуть его мы всегда успеем, если жив останется. Если бы Дамур не желал, чтобы я его снял со льдины, разве он показал бы его мне? Таких случайностей не бывает. Правда, маленький пиктэни7 ? – сказал Саман и легонько потряс ручку младенца. Малыш крепко уцепился за палец. – Смотри-ка, схватился – разжать невозможно. Не хочет меня покидать. Это знак, пожалуй. Пойду-ка я, поговорю с Дамуром. Никто не знает, как именно разговаривал Саман с Хозяином Большой Реки, о таких вещах и не положено никому знать. У каждого свой язык для такого общения. Только к вечеру вернулся домой Саман. – Верно, не зря я нашел этого пиктэни. Это Дамур отдарился вместо нашего сына. – Да как же? .. Наш-то здоровый, сильный, красивый был и взрослый уже, – возразила жена. – Дамур дал знак, что необычный это ребенок, будет хорошим помощником в моих делах.

Ребенок.

Строки

121

ЛИТЕРАТУРА – Какой из него помощник, если он без ног? Ему самому всю жизнь помощь нужна будет. Кто кормить-то его будет, когда ты состаришься? – Молчи! Хочешь поспорить с Дамуром? Он у многих забрал сыновей и мужей, но скажи, кому вернул? Позаботься лучше о младенце. Будет он мне помощником. Так и буду звать: Бэлэчимди8. Саман целую луну ежедневно с восходом солнца делал Дамуру подарки. Чтобы не обижался, в случае если Саман неверно понял знаки. А ребенок остался и вырос. Только все звали его не Бэлэчимди, а Гойнай – чужак. Так и не привыкли люди, а может, завидовали, что Саману Дамур подарок сделал. Хруст шагов по прибрежной гальке вывел Гойная из задумчивости. Чуть не прозевал! Красавица Поликта бежала к лодке словно молодая морин9. И одета она была в зимнюю, почти до земли касили10 из лошадиной шкуры. В прошлом такая одежда была у всех, теперь же в ней щеголяли только удачливые охотники и их жены или любимые дочери. Кроили касили из цельной лошадиной шкуры так, чтобы лошадиная спина приходилась на спину человека, а часть шеи с гривой закрывала голову. На капюшоне, по шее и частично по спине оставляли черную лошадиную гриву, и это было очень красиво, особенно на молодых женщинах. Гойнай подождал, пока Поликта прошла мимо камня, выглянул осторожно. Девушка расстегнула, раскинула в стороны полы касили, чтобы не мешали и не запачкались, подвернула широкие рукава, выгрузила из лодки на гальку рыбу, присела на корточки и принялась потрошить, складывая чищеные тушки в корзину. Она ловко орудовала широким каменным ножом и улыбалась чему-то. Улыбалась – будто солнце светило, и Гойнаю становилось тепло в груди, несмотря на низкие серые облака и сырой ветер с реки. Приятно было не только от улыбки. Под шубой у Поликты ничего не было, кроме длинного узкого передника, мало что прикрывавшего. Впрочем, так одевались все женщины племени. Но красавица Поликта будто специально сидела, раскинув крепкие колени прямо в сторону камня, за которым прятался Гойнай. Круглые груди колыхались по бокам передника в такт движениям проворных рук. И это было невыносимо сладко наблюдать. Наконец вся рыба была почищена. Поликта несколькими пригоршнями бросила внутренности далеко в воду, каждый раз приговаривая благодарность Дамуру за щедрость. – Эй, Гойнай! Хватит прятаться, иди сюда! Гойнай прижался спиной к камню и замер. Он вспотел от неожиданного разоблачения и не знал, как поступить. – Иди ко мне, Гойнай, я знаю, что ты тут. Будь смелее! Гойнаю ничего не оставалось, как подчиниться. На четвереньках он подбежал к Поликте и сел у ее ног, словно собака. Над ним смеялись за такой способ передвижения, так и звали – Инданай – «человек-собака». Гойнай знал это, и оттого ему стало вовсе неловко перед

Помощник. Лощадка. 10 Шуба.

девушкой. Он мог передвигаться на своих культях как на ногах, и вполне ловко, но из-за разницы в длине ног это выглядело еще более уродливо, чем собачий бег. Теперь Гойнай сидел на холодной гальке и стеснялся поднять глаза на Поликту. Девушка потрепала теплой ладонью его волосы. – Ты хороший, Гойнай. Она вытащила из корзины две больших рыбы. – Возьми. Гойнай замотал головой. – Возьми, отнеси домой. Старой Гукчули нужно есть. Да и ты не жирный. Бери! Попросишь Дамура, чтобы рыба не обходила сети моего отца. Отказываться было нельзя. После ухода старого Самана на берег Последней Реки Гойнай со старой и уже вовсе не красивой Гукчули стали жить плохо, даже очень плохо. Никто из жителей селения не умел заменить Самана, и с просьбами к Дамуру обращались через Гойная, помня, что он порожден Рекой, но в его способности не слишком верили. Он и сам знал, что не силен в шаманском деле. Саманом нужно родиться, а он лишь видел, как это делал настоящий саман. И все-таки часто ему казалось, что Дамур его слышит и даже подает знаки. Гойнаю было интересно распознавать их, и вместе с тем страшно было ошибиться, потому что от этого зачастую зависели жизни людей. Но обращались к нему редко, только в крайних случаях, когда никакие другие средства не помогали. Поэтому и благодарности в виде пищи или нужных вещей Гойнаю с Гукчули доставались нечасто. По обычаю односельчане с каждого улова или охоты уделяли часть неимущим, потерявшим кормильца, но это были скудные подачки. Все-таки щедрость в значительной мере зависит от личных симпатий, а Гойная попрежнему считали чужаком. Гойнай непроизвольно лизнул теплую, пахнущую рыбьей кровью ладонь Поликты и от этого собачьего жеста вовсе смутился, схватил рыбин и быстро поковылял вверх по тропе, чувствуя спиной жалостный взгляд девушки. Он до слез ненавидел себя за свою неполноценность. Как он хотел бы быть стройным и красивым как Имдар11. Конечно, чего бы Имдару не смеяться громко и часто, если он здоров, и оттого у него все получается, и все девушки смотрят в его сторону и после что-то шепчут подружкам… «Если бы я был таким, как Имдар, Поликта не отказалась бы стать моей женой», – подумал Гойнай, зубами отдергивая входной полог: – Гукчули, смотри, я рыбу принес, сегодня сытно поедим! – Ты умный, сынок, как я без тебя жила бы? Давай-ка, я огонь сильней разведу, быстро сготовлю. Отдохни пока. Саманский труд – он не легче рыбацкого. Помню, Саман так устанет, что и есть не может… Гойнай не отвечал. Он думал о Поликте. Лето ворвалось на берега Дамура стремительно. Зазеленела тайга, забурлила жизнь звоном насекомых, криком птиц, шумом листвы и речных волн. Летом жить сытнее, теплее, а значит, и веселее.

8 9

122

Ловкий.

Строки Гойнай, чтобы отвлечься от мыслей о Поликте и своем уродстве, часто и надолго уходил на дальний мыс, где в одиночестве пытался разговаривать с Дамуром. Он вспоминал все случаи, когда удавалось наблюдать, как это делал Саман. На просьбы научить Саман обычно отвечал, что у каждого свой язык для общения с духами, это нужно чувствовать, и никакие советы тут не помогут. Вот Гойнай и пытался с чувством задавать вопросы Реке и чувствовать ее ответы. Он знал, что попусту беспокоить Дамур опасно – рассердиться может. Но ведь нужно же как-то учиться. Когда была плохая погода, Гойнай прятался в своем тайном месте – под густой старой елью. Отсюда не видно реку, тут сумрачно, зато сухо и теплее, чем на берегу. Здесь можно было думать. Гойнай перебирал в памяти наставления Самана и его рассуждения об устройстве мира. Старый Саман говорил, что главное его дело – стараться уравновесить Холод Севера и Тепло Дамура. Дамур дает людям рыбу – основную пищу. Холод закрывает реку, зато по льду приходят с заречных пастбищ лошади. Лошади – основной источник теплых шкур для зимней одежды и костей, из которых люди делают многие инструменты и орудия охоты. Саман рассказывал легенды, слышанные им от стариков, будто в давние времена лошади водились и на этом берегу в большом количестве. Но люди тогда предпочитали добывать оленей, у них более теплый мех и вкусное, жирное мясо. Теперь, уже очень давно, олени встречаются редко и малыми табунками, добыча оленя считается большой удачей. О былых вкусных временах свидетельствуют большие кучи оленьих рогов на самом высоком месте берегового обрыва. Люди до сих пор приносят к ним угощение Оленьему Хозяину. Причиной исчезновения оленей Саман считал победу Дамура, несущего тепло из Земель Тепла, над Холодом. Река с каждой весной вскрывается все раньше, а замерзает позже. Олени не любят тепло, они откочевали в Земли Холода. Лошадей тоже стало меньше, но они еще держатся на сытных лугах левобережья Дамура. Для вскрытия реки Саман делал илгэ12 – рисовал черной краской или выбивал на прибрежном камне или на скале, обращенной к реке, лицо Дамура. Оно похоже на человечье, только все покрыто мелкими волнами. Люди, которым Дамур показывается, видят его именно таким. Гойнай не единожды видел лицо Дамура в реке. Это бывает при мелкой ряби, когда долго вглядываешься в темень воды и при этом даёшь воде жертвенную пищу и говоришь добрые слова хозяину реки Дамуру. Лик его бывает именно такой: лицо как у человека, но все покрыто волнами, словно морщинами. Холод призывать почти никогда не нужно, он приходит сам из мест, над которыми по небу никогда не проходит Солнце. Но вот лошади и другие нужные звери не всегда сами приходят на берег людей. Тогда Саман должен был делать их Илгэ на скале или береговых камнях, и они вскоре после этого приходили, чтобы стать одеждой

Рисунок.

и другими нужными людям вещами. Если звери плохо видят рисунок (может, ушли слишком далеко), его приходится выцарапывать или даже выбивать глубокими бороздами и затем ярко раскрашивать красной краской. Когда лошади совсем не приходили, Саман вызывал лосей. Но их всегда мало, приходят неохотно и поодиночке или небольшими группами. Видимо, Лосиный Хозяин не любит людей, и с этим трудно что-либо поделать. Это как между людьми – если уж кто-то тебя сильно обидел, то какие бы ласковые слова потом ни говорил, какие бы хорошие подарки ни дарил, а на дне души к такому человеку все равно остается недоверие. Наверно, в прошлом люди крепко обидели Лосиного Хозяина. Когда Саман сильно постарел, он просил Гойная рисовать и выбивать на камнях нужные рисунки, и у Гойная это получалось – Саман хвалил, а звери обычно приходили. После смерти Самана отношениями людей с Дамуром и хозяевами нужных зверей пришлось заниматься Гойнаю – больше некому. С Дамуром ладить получалось. Последние две весны после ухода Самана Гойнаю удавалось вовремя вскрывать реку ото льда. Рыбы людям хватало на еду и летнюю одежду. А вот призывать зверей Гойнай не спешил, пока очень уж не попросят. Да и не всегда это у него получалось. В начале прошлой зимы по крепкому льду вызвал он табунок морин, всего восемь лошадок пришло. Старики порешили взять половину, но при загоне одна сломала ногу, пришлось забрать и ее. Ушли три – две кобылицы и жеребец. Гойнай сказал себе, что больше морин вызывать не станет, пусть хоть немного разведутся. Зато выпросил у Лосиного Хозяина по одному целых девять лосей – всем хватило костей на поделки, мясо поделили, а шкуры по праву охотникам достались. Коз и мелкого зверя просить не нужно, этого в достатке в тайге. Ну и птица на берегах реки и в болотах в изобилии. Люди не голодают – хорошие времена. А лето – самое из всего года лучшее время. И, как все хорошее, лето закончилось быстро. Упал на тайгу оранжевый цвет, прилетел ветер из Земель Холода, небо посинело. И оголилась тайга, приготовилась пережидать недобрые времена. Люди заготовили в эту осень много сушеной рыбы, теперь можно было провожать Лето и встречать Зиму. Не забыли между делами и к празднику приготовиться. Лучшие куски рыбы, заквашенную с весны черемшу, грибы, коренья и другие лакомства снесли на поляну на мысу над Дамуром. Кто-то из охотников принес зайца, кто-то фазана. Имдар и тут отличился – принес целую тушу косули. Принесли и веселый напиток, какой же праздник без него! Готовили его старые женщины из пережеванных ягод втайне от всех. Все видели синие губы старух, но где они прятали шипящий напиток, не могли отыскать до срока даже самые страстные любители веселья. Под древним развесистым деревом висело Одзапу – пустое бревно, изготовленное Саманом много лет назад из ствола ели. Гойнай должен был договориться с Одзапу, чтобы в такой праздник оно издавало веселые звуки. Прежде всего, он покрыл спину Одзапу мягкой шкурой, украшенной по краям цветными ракушками, затем помазал лицо Одзапу жиром и растертой рыбьей икрой – покормил. После покормил колотушки и повесил их на

123

ЛИТЕРАТУРА шею Одзапу. Теперь Одзапу отдыхает после еды и набирается сил для долгой работы. – Э-э-эй! Э-э-эй! – запели старухи. – О-о-ой! О-о-ой! Ээ-эй! Э-э-эй! О-о-ой! О-о-ой!.. Под эту древнюю песню – призыв ко всем добрым духам старики приступили к кормлению Хозяев. Первым по обычаю угощали главного кормильца, Хозяина Реки Дамура. Самый старый мужчина нес к берегу маленькую, размером в локоть, берестяную лодочку, нагруженную угощениями. За стариком спускались по тропе остальные люди, одетые в праздничную одежду, замыкали шествие женщины с детьми и поющие ту же песню старухи. Все хотели благодарить Дамура за хорошую жизнь, похоже, даже собаки, которые бежали вслед за людьми. Старик опустил лодку в воду, проговорил положенные слова и легонько толкнул суденышко от берега. Лодочка покачалась на мелких волнах, повернулась и вдруг поплыла быстрее, увлекаемая течением. Старухи запели громче, еще громче. Люди вздохнули с облегчением: Хозяин принял угощение, значит, люди не слишком нарушали правила и не обидели Реку. Можно надеяться, что и зимой они не останутся без рыбы. Каждый бросил далеко в воду свое угощение, приговаривая шепотом личную благодарность или просьбу. Никто не посмел покинуть берег, пока лодочка с дарами благополучно не скрылась за поворотом реки. Все снова вернулись на площадку под деревом. Теперь следовало кормить Хозяина Тайги. Для него было изготовлено липовое корыто, которое до краев наполнили самыми разными вкусностями, главными из которых считались заячье мясо, орехи и ягоды. Тот же старейший человек понес корыто в лес на Место Кормления. Сюда приносили дары охотники перед уходом на добычу и после удачной охоты. Те, кому нужны были жерди для жилища или живая древесина для других дел, здесь просили позволения взять дерево или его часть. Но теперь это был общий дар всех жителей селения за доброту Тайги. Корыто поставили на специальный помост из тонких жердей. Старик сказал слова благодарности за сытость и благополучие людей. Каждый человек положил на помост свой подарок. Теперь следовало благодарить Подя – Огонь, дающий тепло, а через него его отца Солнце и мать Землю. Огонь для этого случая должен был вызывать молодой неженатый мужчина. Кто бы сомневался, что старики отдадут предпочтение Имдару? Тот весело и быстро, казалось, вовсе без напряжения выкрутил огонь из огневой доски, раздул и прямо в ладонях поднес к заранее уложенным сухим дровам. Огонь запылал, видимо, дрова показались ему вкусными. Под пение старух старейший бросил в костер длинные сухие стружки, свитые в кольца. Подя принял их с восторгом, взвившись высоко вверх. Через огонь старик покормил и Небо, отправив ему запах пихтовой смолы, опущенной на раскаленные угли. Теперь люди имели право веселиться в свое удовольствие. Этот праздник благодарения Лета имел еще одно назначение – образование новых семей. Разряженные в новые красивые одежды парни и девушки уже давно поглядывали друг на друга. Большинство заранее выбрали себе пару, а некоторые даже договорились между собой. Гойнай, посматривал на Поликту, но было понятно, что хоть по возрасту он давно жених, его никто не восприни-

124

мает всерьез. Лишь однажды Поликта взглянула на него и даже улыбнулась, но все остальное время смотрела на Имдара. И он посылал ей многозначительные взгляды. Но на Имдара глядели почти все девушки – безусловно, он был тут самым лучшим женихом. Конечно, люди могли создавать семьи в любое время года, но считалось, что соединение молодых во время осеннего праздника обеспечивает счастливый брак. Молодым приходилось сдерживать нетерпение – их время начнется, когда Солнце не сможет их видеть. А пока светило было еще высоко, можно было начинать всеобщее веселье. Старшая старуха принялась наливать веселый напиток в деревянный ковш, вырезанный в виде изогнутой рыбы, и подавать подходящим в порядке очереди. Первыми выпивали старухи, замужние женщины и за ними девушки. Так было принято, потому что веселье всегда создают женщины. А для этого женщины сами должны стать веселыми. И пока мужчины нетерпеливо ожидали в очереди свой ковш, женщины уже раскраснелись и заулыбались. Гойнаю подали ковш первому среди мужчин, так как ему предстояла работа, за которую тоже лучше приниматься веселым. По сигналу стариков Гойнай приступил к извлечению праздничных звуков. Все встали в круг, даже малые дети и женщины с новорожденными, которых примостили на спине в специальных кожаных сумах. – О-о-ой! О-о-ой! Э-э-эй! Э-э-эй! – запели старухи, и все подхватили: – Э-э-эй! Э-э-эй! О-о-ой! О-о-ой! В такт звукам Одзапу и собственному пению люди стали притопывать и двигаться по кругу в одну и другую сторону. Это было общее благодарение всем силам Природы, которые позволили присутствующим прожить еще один год. Отплясав положенное, старухи вдруг завели быстрый мотив: – Ой! Ай! Оо-эй! Ой! Эй! Оо-ай! Круг распался, все стали танцевать вразнобой, смеясь и толкаясь. Многие потянулись к старухе, раздающей веселый напиток. Она теперь наливала понемногу, лишь на один глоток, так как праздник впереди еще длинный, а веселый напиток не бесконечный. Гойнай изменил ритм звучания Одзапу. Настало время воспоминаний. Теперь каждый мог станцевать то, что больше всего запомнилось ему за прошедший год. Есть, конечно, общие несчастья и общее благополучие, но каждый из нас запоминает что-то особенное, важное только для него одного, что повлияло на его личную жизнь. Первой показывала свое событие Гаса13, вдова, муж которой утонул на ее глазах. Она долго и старательно играла роли рыбака на лодке, ужасный Худун14, внезапно налетевший с берега, Дамура, поднявшего высокие волны, и саму себя, смотрящую на гибель мужа с берега и ничем не способную помочь. Гойнай как мог подыгрывал печальными ударами в среднюю часть бревна. Затем молодой охотник развеселил собравшихся, танцуя свою охоту на кабанов. Он был с отцом, хотел заколоть

13 14

Утка. Ветер.

Строки

подсвинка, но неожиданно большая свинья бросилась на него, сбила с ног. Он успел вонзить копье ей в брюхо, а подоспевший отец добил злую свинью. Молодец обнажил живот и, танцуя, показывал шрам, явно подкрашенный и увеличенный, якобы оставшийся от раны, полученной в борьбе с клыкастой кабанихой. Молодожены, прожившие год вместе, показывали, как хорошо им было вдвоем, как они построили свой хурбуни15, и как сладко им было у очага. Жена, выпячивая и без того большой живот, показывала результат счастливой жизни. Как все и ожидали, самый зажигательный танец-рассказ исполнил Имдар. Именно он добыл самого крупного лося из тех, что даровал в конце зимы Лосиный Хозяин, и это чуть не стоило ему жизни. Все сто раз слышали эту историю и знали в подробностях, но все равно зрелище было захватывающим. Некоторые зрители даже стали подтанцовывать и взяли на себя некоторые роли этого повествования. В самый критический момент лось копытом перебил древко копья. Чудом Имдар удержал верхнюю половину с наконечником, успел поднырнуть под занесенные копыта и вонзил копье в грудь гиганту. Копыто лишь вскользь прошлось по спине Имдара, раскроив кожу, но не тронув мышцы. Гойнай полночи стягивал шкуру на спине Имдара волосом с гривы морин. Рана была неопасная, но шрам получился красивый, на зависть всем мужчинам. И сейчас Имдар, скинув куртку, демонстрировал этот шрам. И все громко восхищались, особенно девушки.

И так все, кто пожелал, танцевали свое событие, пока Солнце не коснулось вершин деревьев. Тут Гойнай с облегчением сделал перерыв в своей музыкальной работе. Все повернулись к светилу, и каждый прошептал свою благодарность. Наступило время выбора спутника жизни. Так было заведено с давних времен, что право выбора предоставляется девушке, а юноша может согласиться или нет. А уж если пришли к согласию, то становятся молодые двумя половинами одного целого: эди16 решает и делает все, что снаружи хурбуни, а аси17 распоряжается всем, что внутри. Духи охраняют семейные связи, и супруги никогда не помышляют об измене. Кроме одного дня – праздника проводов Лета. В этот день духи тоже веселятся и людям дозволяют расслабиться и немного пошалить. После захода Солнца любая женщина может выбрать любого мужчину и увести его на короткое время. В таком случае мужчина не должен слишком сопротивляться женским желаниям. Чтобы не было стыдно перед духами и супругами, люди закрывали лица бахромой из полосок мягкой коры, некоторые вырезали маски из рыбьей кожи, а иные просто связывали пучок травы и надевали конусом на голову, прикрывая верхнюю часть лица. В темноте все равно не видно, да и некому смотреть, кроме старух – все заняты выбором «друга ненадолго» или спутника на всю жизнь. Гойнай не прятал лица. Ему все равно не скрыться от глаз – любой узнает по ногам. К тому же не может он 16

Жилище.

Муж. Жена.

125

ЛИТЕРАТУРА прервать музыку, пока не закончится праздник. Да и не выберет его никакая женщина, а тем более девушка. Он и не хотел никого, кроме Поликты. Гойнай глаз не спускал с нее, а та, хоть и скрывалась под маской, непрерывно вертелась около Имдара. И от этого сердце Гойная сжималось, и ему хотелось умереть. Рядом с Имдаром танцевали и другие девушки, и каждая желала его увести. Гойнай подумал, что это шанс – пусть другая заберет этого Имдара, пусть! И Гойнай принялся выбивать ритм все быстрее и быстрее, одновременно взывая ко всем духам, с которыми был знаком: «Пусть другая уведет Имдара!» Люди постарше уже не поспевали за звуками Одзапу, они незаметно исчезали из освещенного костром круга. Некоторые уходили парами, взявшись за руки, а через некоторое время возвращались поодиночке и шли к старшей старухе за очередным глотком веселящего напитка. А молодежь быстрая музыка только распаляла. Они прыгали гурьбой так, что уследить было невозможно, и в какой-то момент Гойнай понял, что не видит Имдара. Он отметил и беспокойство Поликты, она явно искала желанного «друга». Пометавшись среди молодых, Поликта подбежала к Гойнаю, подняла маску. – Ты не видел Имдара? Гойнай, что ты молчишь? Ты видел? С кем он ушел? – Поликта, я не видел, – ответил Гойнай, улыбаясь во весь рот. – Ты не мог не видеть! Ты же все время туда смотрел! С кем он ушел? – Я на тебя смотрел. Зачем мне этот Имдар? И в это время в круг вошел Имдар, а за ним, словно привязанная, красавица Гакта18. Имдар делал вид, будто не обращает на нее внимания, а Гакта, напротив, всячески старалась показать свои права на только что приобретенного супруга. Наконец, Имдар отыскал взглядом Поликту, быстро подошел. – Поликта, я тебя ищу, куда же ты пропала? Уж не выбрала ли ты в мужья Инданая? – Сам ты кобель! Уходи от меня! Очень может быть, что я возьму в мужья Гойная, но уж точно не тебя! С последними словами Поликта развернулась и убежала в темноту. Больше в этот вечер Гойнай ее не видел. Праздник закончился сам по себе под утро, когда кончился хмель, а с ним все тайные желания и веселое настроение. Гойнай, наконец, оставил в покое свой инструмент, на прощанье смазав ему рот остатками веселого напитка. Несмотря на усталость, спать не хотелось. В рассветных сумерках Гойнай поплелся на берег, к своему любимому камню. Слова Поликты звенели в ушах сильнее Одзапу. Неужели это правда? Неужели духи сжалились над безногим и решили сделать его счастливым, дав в жены лучшую девушку селения?! Спустившись на берег, Гойнай не поверил своим глазам: за его камнем, укрывшись от ветра, сидела, сжавшись в комочек, Поликта. Он тихонько опустился рядом. Она дрожала, всхлипывала. Гойнаю хотелось отдать ей все свое тепло. Он обнял девушку, погладил по голове.

126

Клюква.

– Не плачь, Поликта, все будет хорошо. – Он мне обещал! Он обманул меня! – Поликта, забудь его. Он не стоит твоих слез. – Ну как это может быть? Обещал, а пошел с этой Гактой! Как это, Гойнай? Я не могу его больше видеть! – Не думай о нем. Ты хорошая, ты добрая, ты честная, Поликта. Ты точно держишь свое слово. Помнишь, ты сказала, что сделаешь меня своим эди? Теперь я буду брать плату за лечение и за то, что вскрываю реку и пригоняю зверей. Мы с тобой построим большой хурбуни, такой, чтобы вместились все наши дети. У нас всегда будет много вкусной еды. Представляешь, как хорошо будет нам в нашем собственном хурбуни? Ну, не плачь! Праздничная ночь еще не кончилась, мы можем стать мужем и женой прямо сейчас. Хочешь? Гойнай придвинулся к любимой. Тепло ее тела обдало его жаром, голова перестала контролировать движения. – Подожди, Гойнай. Я устала, – Поликта поднялась, подошла к воде, умыла лицо. – Поликта… – Гойнай, ты хороший, ты добрый. Но я не смогу жить в одном селении с этим Имдаром, ты же понимаешь… – Ладно, иди домой, бери свои вещи. Пока все спят, мы погрузим все в лодку твоего отца и уплывем. Говорят, ниже по реке много островов. Поселимся на одном из них, сделаем жилище и будем жить сами, одни. Хочешь? Поликта стояла и задумчиво смотрела на движение воды. – Ну, что, хорошая, поплыли! Ты согласна? – Может быть, Гойнай, может быть, я и уплыву с тобой. Просто сейчас я не могу оставить своих родителей. И ведь близко холода. Мы не успеем построить хурбуни и заготовить пищу. Давай дождемся весны, Гойнай. Не грусти, я тебе обещаю, мы уплывем отсюда. А сейчас надо выспаться. Нет, ничего в жизни Гойная не поменялось. Поликта приходила к нему на берег, когда было не слишком холодно, или когда нужно было потрошить рыбу, пойманную отцом. Она была приветлива с Гойнаем, но всегда грустна и, казалось, улыбалась через силу. От разговоров о будущем Поликта уклонялась, да Гойнай и сам понял, что они неуместны. С наступлением зимы встречи стали и вовсе редки. На первой зимней рыбалке случилось несчастье: отец Поликты, опытный Тургэн, провалился под лед. Те, кто рыбачил неподалеку, помогли ему выбраться, но простыл Тургэн крепко, слег и не вставал до весны. Когда никакие средства не помогли, позвали Гойная – сама Поликта позвала. Гойнай призвал всех духов, вспомнил все способы лечений, которыми делился старый Саман. Гойнай не спал сутками у лежанки больного, но все его усилия мало помогали. Потихоньку запасы в доме Тургэна подходили к концу. И выжила его семья, да и Гойнай со своей приемной матерью, лишь благодаря обильной и регулярной помощи Имдара. Поликта сначала гнала его. Тогда он стал просто оставлять мясо и рыбу у входа. Хозяевам приходилось забирать дары, чтобы не пропали. А как на самом деле они были необходимы! Мать Поликты плакала, Поликта ходила сама не своя. Однажды на обещание Гойная вылечить отца она сказала:

Строки

127

ЛИТЕРАТУРА – Если он уйдет на берег Последней Реки, я пойду за ним! И Гойнай сделал попытку забрать болезнь Тургэна себе. Он слышал от Самана, что такое возможно, но при этом, не умея сбросить болезнь с себя, можно умереть самому. «А что стоит моя жизнь и зачем она мне без Поликты? Пусть хоть ей будет хорошо. И отец ее хороший, добрый человек, пусть живет!» Гойнай, несмотря на лютый мороз с ветром, воздал жертвы всем духам, большим и малым, всех просил помощи в предстоящем деле. Не за себя просил, за отца Поликты. Затем не ел три дня и смотрел на солнце днем, а ночью на огонь. И, наконец, приступил. Он раздел Тургэна донага и разделся сам, лег на больного, сказал накрыть их теплыми шкурами и не открывать, пока кто-то из них не попросит. Запретил разговаривать и пускать посторонних до окончания лечения. На третье утро жена и дочь услышали голос Тургэна: – Откройте, жарко! Тургэн поднялся, свалив в сторону тело Гойная, потянулся и попросил есть. И лишь потом увидел, что совершенно раздет. Теперь настала очередь Гойная болеть. Он не умер, но лежал будто мертвый и лишь изредка с всхлипом вдыхал и медленно, беззвучно выдыхал. Как лечить такую болезнь уж точно никто не знал. И за Гойнаем просто ухаживали как за умирающим Поликта со своей матерью и старая Гукчули, которая перебралась в жилище Тургэна. Но в одно утро Гойнай попросил пить, встал и вышел на воздух. – Куда ты, сынок, простынешь! – запричитала Гукчули. – Пойдем домой, мать. Я здоров, что еще тут делать? И они пошли. Конечно, Тургэн был благодарен, он теперь постоянно снабжал их свежей рыбой. Но Гойнай после болезни изменился. Он больше молчал, отвечал иногда невпопад, или застывал на одном месте, о чем-то думая так, что не слышал ничего вокруг. – Почему ты такой, Гойнай? – спрашивала, иногда заходя в гости, Поликта. – О чем ты думаешь? Что с тобой? – Я был на берегу Последней Реки. – Но ты же вернулся! – Я жалею об этом. – Мне так жалко тебя, Гойнай! Ты хороший, ты спас моего отца. Ну как сделать, чтобы ты стал снова веселым? – Уплыви со мной на далекий остров. – Гойнай! Ну куда же мы поплывем, зима, лед на реке. – Для тебя я вскрою реку раньше срока. Поплывешь? – Нельзя, что ты! Дамур рассердится. Давай уж подождем, недолго осталось. – А ты поплывешь? – Ну конечно, Гойнай! Только будь снова веселым! Солнце поднималось все выше и действительно, близился срок окончания ледостава. Пора было будить Дамура. Пришел веселый Имдар, принес поросенка, целиком. – Тебе жир нужен, Гойнай, и твоей Гукчули тоже не помешает пополнеть. Можешь доброе дело для людей сделать? – Доброе дело делать приятно, если оно получается. Какое дело? – Пригони табун морин.

128

– Нет. Ты же знаешь, их совсем мало осталось. Нельзя, пусть разведутся, тогда пригоню. – Они уже развелись, наверно. Может, еще из других мест прикочевали. Попробуй позвать их. Людям нужны шкуры и хорошие кости. – Я попрошу лосей. – Гойнай, лоси не то. Гони морин, я тебя отблагодарю, ты меня знаешь. – Нет. Я не стану вызывать морин. Не проси. Гойнай втайне возгордился, что смог отказать самому успешному, уважаемому охотнику – отказал твердо, так что тот ушел молча, не пытаясь уговорить или угрожать. Пусть знает – Гойнай теперь другой! Назавтра пришла Поликта. Она была загадочна, улыбалась своей удивительной улыбкой, от которой в груди Гойная загорался огонь. Она подошла совсем близко, обняла Гойная, прижалась грудью и положила голову ему на плечо. – Ты хороший, Гойнай. Скажи, ты можешь сделать для меня одно дело? – Конечно! Если сумею, я все для тебя сделаю! – Я знаю, ты это умеешь. Ты уже делал такое. Обещаешь? – Пусть я уйду на берег Последней Реки, если не сделаю для тебя то, что просишь! – Я так и думала. Ты самый хороший, Гойнай! Прошу тебя, пригони морин! Гойнай опустился на землю. – Не обижайся, хороший! Посмотри, моя касили совсем износилась. Я в ней некрасивая. Ты хочешь, чтобы я была красивая? Гойнай кивнул, не в силах найти слов. – Пригони морин, я мечтаю о новой касили. Сделай для меня это. Один раз. Ну, одну морин ты можешь привести на этот берег? – Ладно. Обещал – приведу. Следующие три дня с утра до вечера Гойнай сидел, подстелив под себя кусок шкуры, у большого камня на берегу Дамура. Он выбивал морин. Конечно, по памяти. Сначала он нарисовал их углем. Затем принялся выбивать прочным камнем. Наутро четвертого дня Гойнай растер в каменной плошке красный камень, смешал его с жиром и втер в углубления рисунка. Красные лошади будто живые шли вдоль берега и поглядывали на своих сородичей на противоположном берегу Дамура. Теперь оставалось ждать. Гойнай целыми днями сидел под своим камнем и глазел на потемневший лед реки. Имдар не появлялся. Зато по нескольку раз на день прибегала к нему веселая Поликта. – Не пришли? Не видно морин, а, Гойнай? Гойнай почему-то не радовался больше Поликте. Если быть честным, он не хотел, чтобы лошади подчинились волшебству его рисунка. И вместе с тем, с какойто мстительностью он желал, чтобы данное Поликте обещание исполнилось. Чтобы знала, что он не такой, как Имдар! Лошадки пришли. Маленький табунок прибыл по льду в полном составе: две лошади, два жеребенка и впереди осторожный вожак. Поликта как раз была на берегу. – Смотри, какие красивые, – прошептала она. – Ты замечательный, Гойнай! Ты настоящий Саман! Я побегу, хорошо?

Строки

– Можно брать только одну морин, слышишь? – Хорошо, Гойнай. Только одну. Ночью Гойнай проснулся от скрипа и шороха. Он, не одеваясь, выскочил из жилища и бросился на берег. Дамур проснулся сам, без приглашения, гораздо раньше времени. Гойнай стоял у самого берега, внимал разговору льда и думал, что наверно Саман прав: Дамур все больше побеждает Холод, и скоро настанут времена, когда зверей не станет вовсе, люди будут питаться рыбой и круглый год будут ходить в одеждах из рыбьих кож… Дома Гойнай обнаружил переднюю часть лошадиной туши. – Добрый этот Имдар, хороший человек, – говорила Гукчули. – Сам принес, сильный. Говорит, это твоя доля. На праздник пригласил нас с тобой. Говорит, без самана Гойная не смогли бы сразу пять морин добыть. Я хочу пойти с тобой, Гойнай. Давно я на празднике не была. Как не сходить, если такие хорошие люди как Поликта и Имдар семью создают! – Конечно, как не сходить. Иди вперед, Гукчули, я тебя догоню. Больше Гойная никто не видел. Пропала и лодка Тургэна. Тургэн не обиделся, сделал новую. А Поликту иногда видели у камня, где раньше обычно сидел безногий Чужак-Гойнай. Она подолгу смотрела на стремительные воды Дамура, а иногда пускала в реку маленькую лодочку. Люди стеснялись спросить, зачем она это делает, а сама она не говорила. Однажды пришли на лодках люди из нижних селений. Среди прочих новостей рассказывали, будто еще ниже них, в селении у самого устья живет необыкновенный

получеловек-полузверь, который может лечить страшные болезни и вызывать из лесу лосей. Но сами они не видели, а только слышали от других. На осеннем празднике никто не станцевал исчезновение Гойная. Может быть, не хватило времени, или в этот раз старухи мало нажевали веселого напитка, но не нашлось и желающих показать охоту на последних морин. О лошадях забыли, как только сносились касили из их шкур. Только на прибрежных камнях по-прежнему паслись морины-илга, поджидая с противоположного берега своих сородичей, ушедших в вечность… …– Уважаемые экскурсанты! Мы с вами находимся на территории уникального объекта культурного наследия, памятника археологии федерального значения «Петроглифы Сикачи-Аляна». На этих камнях на самом берегу Амура древние люди выбили всевозможные рисунки, среди которых вы сможете заметить изображения зверей, птиц, змей, рисунки неопределенного значения. Для чего предназначались такие изображения, можно только догадываться. Ученые полагают, что они носили культовое, ритуальное значение. Самыми древними изображениями считаются рисунки лошадей и личины. Полагают, что личины изображали шаманов. Что касается изображений лошадей, то известно, что дикие лошади обитали на этих территориях во время ледникового периода и исчезли в начале глобального потепления около двенадцати тысяч лет назад. Теперь вы можете прогуляться по берегу, отыскать изображения и попытаться представить, что думали древние люди, выбивая их на камнях.

129

ЛИТЕРАТУРА

Чудаки с Улики

Дом Александра Удинкана. Берег Куры

Валерий СМИРНОВ

По-настоящему я стал спиннингистом на шестом десятке лет своей беспокойной нескучной жизни. Спасибо Улике-Национальному, спасибо реке Кур, в низовьях которой стоит это небольшое нанайское село. История его уходит в глубь веков, в эпоху могущественных чжурчжэней, сумевших, по преданию, пленить совсем еще юного Чингисхана. Пленили, да и пожалели мальца – высекли и отпустили назад в степи. А тот, не будь дурак, дорогу запомнил и нешутейный детский страх – тоже. Ведь запросто могли его эти дикие лесные люди жизни лишить. И чтобы победить в себе тот страх, набравший силу Чин-

гисхан с ордой степняков прежде всего навалился на чжурчжэней, а потом уже повернул своих косматых лошадок на запад. Он разбил государство чжурчжэней в пыль, в осколки раздробил этот народ на племена, вытеснив их в леса и горы нынешнего Приамурья. Так появились здесь нанайцы, ульчи, орочи… – В огороде до сих пор нахожу чжурчжэньские монеты с дырками, – говорит и показывает Александр Удинкан. – Вот, у меня уже целая коллекция накопилась… Не знаете Александра Удинкана? Ну, значит, вы на теплоходе «Заря» не ходили вверх по Тунгуске до ее истока, образованного в результате слияния двух гор-

Туманное утро. Октябрь

130

Строки

Место причала теплохода

ных речек – Кура и Урми. Дошли бы до истока Тунгуски, а уж от него до Улики-Национального по Куру рукой подать – всего каких-то пять-шесть створных знаков. «Заря» в пять минут это расстояние пробегает и обязательно лихо причаливает к высокому песчаному бугру, увенчанному роскошной березой. Деревни тут не увидите. Она в километре от берега Кура спряталась в сухих дубовых релках, никакому наводнению те релки не достать. А вот приземистую белую хатенку Удинкана на самом берегу увидите обязательно. Она тут уже лет восемьдесят стоит, в землю вросла, рубленная из кедровых плах. Она – маяк для любого лодочника на Куре. Ибо всегда горит свет в холодных сенцах этой избушки, и свет этот далеко виден в ночи вверх и вниз по течению. Теперь эти места – мои родные. Я как впервые попал сюда в самом начале двадцать первого века, сойдя с «Зари» у той самой березы, так сразу и понял – это ро-

дина моя! Река один в один похожа на реку моего далекого детства Пёру, впадающую в могучую Зею. Чистоводная, с открытыми взору просторами пойменных лугов, веселыми кудрявыми релками. И рыбная, ну просто страсть какая рыбная! Об этом мне все уши прожужжал Геннадий Федорович Строев, пока нес нас теплоход четыре с лишним часа от Хабаровска в эту прелестную нанайскую глушь. – Щука там, щук – тучи, – рассказывал Гена, размахивая руками, как и положено настоящему рыбаку. – Вот такие щуки! Я куда блесну ни кину – в щуку попадаю! Этой щуки там, как у нас на Сахалине зимой наваги или корюшки: валом! Вот увидишь, Валера… А ночевать у Саши Удинкана будем. В тесноте, да не в обиде… Теснота оттого, что у нанайца Александра на пару с женой – сибирячкой Ириной – в то время было пятеро детей по лавкам, а в хатенке их – всего одна комната и кухонька с огромной кирпичной печкой. В комнате

131

ЛИТЕРАТУРА

Александр Удинкан с женой Ириной

Александр Удинкан

132

Строки (она же и спальня) – двухэтажные металлические кровати, старый диван и деревянный двуспальный топчан, вплотную приткнутый к всегда теплому беленому боку печки. А тут еще и мы – двое перезрелых рыбачков-мужичков – на постой определились. Конечно, тесно. Но зато сумку из города мы на «Заре» такую тяжелую притаранили, что у всего местного населения настроение было просто праздничное. – И пряники вон какие! И конфеты – вон сколько! И яблоки! – радовались дети мал мала меньше, окружив стол. Трое из них чернявенькие, а двое – белобрысенькие. Вот где истинная дружба народов: русский с нанайцем. Темненькие – родные дети Александра, светленькие – кровинушки Ирины. Обнадеживающе круглился ее живот, и мы с Геной этот сразу заметили. Значит, будет у Удинканов совместный ребенок. Смелые люди, что и говорить. Ведь оба были они в то время без работы. Александр, фрезеровщик шестого разряда завода «Дальэнергомаш», в связи с его банкротством оказался на улице, как и тысячи других рабочих. Ирина тоже оказалась за проходной своей кондитерской фабрики. Совсем пропали, если бы не Природа-мать. Вспомнил Александр про родительскую развалюху на крутом берегу Кура и со своими детьми, будучи отцомодиночкой, перебрался из города на родную землю. А в кетовую путину волею случая занесло в эту развалюху и мать-одиночку сибирячку Ирину. А как встретились два одиночества, так и не смогли потом расстаться. Первая зима для них была самая трудная. От голода их рыба и зайцы спасли. Тропили косых вдвоем, брали ружьем и петлями. С той зимы и до сих пор зайчатину Удинканы, сами понимаете, на дух не переносят. На всю жизнь наелись тушеной, вареной и жареной зайчатины, наперед наелись… Об этой необычной семье жена Геннадия Строева Галина сделала на краевом радио несколько замечательных репортажей. И не сглазили эти репортажи трудное счастье Удинканов, должен вам об этом сразу сказать. Выжила семья, сдюжила. Сегодня на том крутояре Кура не одна беленая хатенка видна, а выросла целая улица. Как, вы думаете, ее назвали? Правильно! Ее назвали Рыбацкой. И живут здесь не только ставшие взрослыми дети Александра и Ирины, но и их внуки и внучки. Мал мала меньше. Дружно живут, душевно. Но вернемся в начало века. Потому что очень хочется о той самой первой рыбалке на Куре рассказать в красках. Это же надо: щуки действительно шли на наши блесны как оголтелые, а потом попалась такая, что… Но сначала надо все-таки выйти из избушки Удинкана и сесть в лодку. Иначе как попадаешь на Прямую протоку, где и произошло это великое сражение крупнейших издателей Дальнего Востока и Восточной Сибири с мощнейшей курской щучьей группировкой… – Ну, вы разбирайтесь тут с продуктами, Ира, а Александр Иванович пусть нас все-таки отвезет на лодке на Прямую протоку. Уж больно не терпится снова щуку половить на блесну, как в прошлый раз, – кряхтит Строев, выбираясь из тесноты хатенки в просторные холодные сенцы. – Ведь ловится щука, да? Не кончился ее ход?..

– Да что вы, конечно, ловится. В октябре, да по малой воде, у нас тут всегда самая щука, – Александр, невысокий, чернявый, в коротких резиновых сапогах и драной телогрейке, улыбается заразительно весело. – Мы, нанайцы, так говорим шутя: «Рыбы нет, одна щука есть…» «Вихрь» заводится с трудом. Мотор старенький. И уже стучатся в голову две мысли. Первая: возьму Александра Ивановича в издательский дом … егерем. А что? Книги о природе делаем? Делаем! А тут такая природа – закачаешься. И вторая мысль: у егеря должен быть на лодке новый, надежный мотор. Наконец «Вихрь» ожил, и мы понеслись по Куру вверх по течению, и от нетерпения у меня потели ладони, сжимающие спиннинг, подаренный мне Юрием Кривоносовым, классным фотографом и одним из лучших рыбаков Приамурья. Юрия приобщил к газете «Приамурские ведомости» Гена Строев. Ее мы, уйдя из «Тихоокеанской звезды», основали в октябре 1990 года под эгидой краевого Совета народных депутатов. И вот Строев создал в молодом периодическом издании информационное рыболовное агентство ИРА. Надо ли говорить что ИРА еще больше подняла и без того высокий тираж «Приамурских ведомостей», к тому времени переместившихся из одной комнатки третьего этажа нынешнего Белого дома на площади Ленина на его седьмой этаж, заняв его полностью. Эта ИРА, конечно же, покорила сердца всех рыбаков Приамурья. Юрий Кривоносов, добродушный хромоногий толстяк, работая штатным фотографом университета путей сообщения, первым потащил к нам в газету фоторепортажи и заметки на самые разнообразные рыбацкие темы. Причем с чертежами мудреных снастей, блесен и воблеров, еще только-только входивших в рыбацкую моду. Его знания повадок амурских рыб тянули на докторскую диссертацию. И он щедро делился этими знаниями с земляками, став в информационно-рыболовном агентстве Геннадия Строева главным экспертом, а по сути, главным редактором. А когда мы в1995 году создали издательский дом «Приамурские ведомости» и стали выпускать богато иллюстрированные книги, начав с фотоальбома «Земля Хабаровская», Юрий Кривоносов принял и в этом деле самое активное участие. И для общественно-политического журнала «Дальневосточный федеральный округ», который я затеял в 2000 году, Кривоносов делал отличные снимки. Но здоровье, несмотря на весь оптимизм, у него стремительно ухудшалось. Однажды, совершенно для меня неожиданно, Юрий зашел ко мне в кабинет и без всякого повода вручил один из лучших своих спиннингов. – Он принесет тебе, Витальевич, большую рыбацкую удачу, – сказал он тогда. – Колесом согнется, но не сломается. С ним любую щуку одолеешь, любого тайменя. А как одолеешь, так и меня вспомнишь. И мне там, среди верхних людей, станет приятно… Он давно маялся с сердцем. Через месяц оно его подвело окончательно и бесповоротно. Теперь я был просто обязан выполнить его завет – поймать на этот спиннинг огромную трофейную щуку.

133

ЛИТЕРАТУРА

Бескрайние просторы поймы Тунгуски

Сезон кетовой путины

134

Строки К следующей осени избушку Удинкана мы совместными усилиями расширили. Сгородили к ней пристройку с печкой и с полатями, как положено. И теперь мы со Строевым, приезжая на осеннюю либо зимнюю рыбалку, уже не так стесняли интернациональную семью, которую пополнила горластая чернобровая красавица Женька. Худенькая, в чем душа держится, а голос-то, голос! Через бревенчатую стену ее «песни» слышны днем и ночью. Шутили мы, мол, вырастет – станет певицей. А она выросла и хвать за фотоаппарат! Школу, мол, закончу, журналистом стану! А что? Глядишь, продолжит дело «Приамурских ведомостей», подхватит, как говорится, знамя из слабеющих рук… Однако я опять вперед забежал. Ну, сгородили мы с Александром Ивановичем, егерем издательского дома, эту пристройку. Днем рыбачим, вечерами печку топим и шахматные турниры устраиваем. Конечно, от Улики-Национального на первой доске играет Игнат Андреевич Удинкан. Тут уж без вопросов. Дед Игнат – величина во всех отношениях. Истинный потом чжурчжэней – под два метра ростом, кряжистый, сильный. И в шахматы играет, что твой Ботвинник – на много ходов вперед мыслит. И вот я, благополучно проиграв Игнату Андреевичу свою партию, уступаю место за шахматной доской Гене Кондё. Он был чемпионом на своем крейсере по этой древнейшей игре, но куда ему до истинного потомка чжурчжэней. Минут на десять всего-то работы с ним у Игната Андреевича, а потом они схлестнутся со Строевым, ох и схлестнутся! А я пока на теплых нарах у печки посмотрю, что за сказки в школьных тетрадках в клеточку накалякал корявым крупным почерком в своей избенке дед Игнат. По моей просьбе накалякал. Записал то, что слышал от своих предков, которым эти сказки рассказывали у дымных костров их бабушки и дедушки. Дед Игнат один живет в избушке, еще более древней и дряхлой, чем избушка Александра Удинкана. С воды, со стороны Кура, Игнатову избушку не разглядишь, потому что она снаружи не штукатурена и не белена, как это сделала Ирина со своим домом. Затерялась серая избушка деда в тени могучей дикой яблони, словно к земле крышей прижалась. Жердяной забор как маскировочная сетка. Раскрываю первую тетрадку. Начиная читать... А ведь никакой литературщиной тут и не пахнет! Слова корявые, точные, сладостные в своей корявости и точности. За письменным столом эти строчки из себя не выжмешь. Это все – с молоком матери. Это все – от Природы строчки. Это – истинная литература. Вот тебе и дед Игнат, вот тебе и шофер-механизатор на заслуженном пенсионном отдыхе! В Хабаровске вообще-то у него и квартира, и семья. Там и телевизор, и все удобства, ни комаров, ни мошек. Ан нет! Здесь живет, на Куре, считай, безвылазно. Разве что пенсию получить выбирается в город раз в месяц. Сказки-то настоящие. Именно нанайские, русским языком записанные, но по духу, по колориту, по ритмике – особенные. Ай да молодец дед Игнат! – Игнат Андреевич, – говорю я со своей уютной лежанки, помахивая потрепанной школьной тетрадкой

в клеточку. – А сказки-то у тебя хорошие. Знаешь что? А попробуем-ка мы их издать отдельными детскими книжками, с красочными рисунками! Ты не против? – А денег мне много за это будет? – не теряется начинающий, но хваткий писатель-сказочник. – Тут ты не угадал, Игнат Андреевич. Не будет много денег, – вынужден я его разочаровать. – Тут для нашего издательства одни убытки, потому что книжные магазины завалены московскими тиражами детских комиксов. Мы не вернем затраты на издание, я это заранее знаю. Зато в библиотеки школ края твои сказки мы направим, сделаем доброе дело… – Ружье хотел новое купить, – вздыхает он мечтательно. – Но ради доброго дела – давайте, Витальевич, делайте эти сказки с Федоровичем. Со старым ружьем еще мал-мала за козами побегаю зимой. Но на патроны с картечью, надеюсь, вы мне за сказки все-таки денег подбросите? – Даже не сомневайся. Не будет денег, так сами патроны привезем… Конечно, можно посвятить целую повесть или даже роман Улике-Национальному. Более того, скажу для тех, кто не в курсе: в прошлом веке известный дальневосточный писатель Анатолий Максимов уже написал об этом селе повесть. Так ее и назвал – «Чудаки с Улики». Прекрасную повесть написал, и советская Москва ее издала. И весь Советский Союз с удовольствием читал эту книжку и с интересом знакомился с ее необычными героями. Вы не читали? Обязательно сходите в библиотеку и прочитайте. Не пожалеете! Открою вам секрет: Анатолий Николаевич – уроженец этих мест. Да-да! Реки Кур и Тунгуска для него – родина, как и для писателей Николая Наволочкина и Сергея Кучеренко. Максимов родился и вырос на этих берегах, стал писателем и сегодня большую часть своего времени проводит не в Хабаровске, а в своем скромном домике в Архангеловке, что расположилась в среднем течении Тунгуски, как раз между Николаевкой и Уликой-Национальным. Ну не удивительны ли эти места, в самом деле? Сама Природа-мать подталкивает к творчеству. А позаимствовал я у Анатолия Максимова название для своей новеллки не просто так, а на правах старого товарища. Он написал отличный роман «Губернатор Сибири» – про молодые годы Николая Николаевича Муравьева-Амурского. Но попробуй-ка издай его в нынешние времена. А мы исхитрились и издали-таки! И пошла книга к людям, в библиотеки краев и областей Дальнего Востока. А потом и другую его книгу в свет выпустили – «Братья Римские-Корсаковы». Ну и почему, спрашивается, не позаимствовать хороший заголовок у настоящего писателя? Лучше ведь все равно не придумать. Верно? Значит, так и оставим название этой новеллы – «Чудаки с Улики». Так и оставим… Фото Александра Баталова, Анатолия Бояринова, Ирины Удинкан

135

Авторы

БАБУРОВА Тамара Семеновна – руководитель литературного отдела Хабаровского краевого музыкального театра, заслуженный работник культуры РФ

БЕЛОУСОВА Вера Сергеевна –

ведущий архивист Комсомольского-наАмуре городского архива

БЕЛЫХ Анна Станиславовна – научный сотрудник Хабаровского краевого музея имени Н.И. Гродекова

БУРИЛОВА Мария Федоровна – историк-краевед, лауреат премии Якова Дьяченко, лауреат краевого конкурса в области литературы и искусства за книгу «Общество старого Хабаровска»

ДУБИНИНА Нина Ивановна – доктор исторических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ (Москва)

ЗИЛОВА Клара Николаевна – краевед

136

КОСТАНДИ Валентина Владимировна – кандидат культурологии, доцент ДВГУПС

КВАШИН Виктор Георгиевич – сотрудник музея Национального научного центра морской биологии ДВО РАН. Автор книг, посвященных истории Дальнего Востока, экологическим проблемам (Владивосток) МАЛАКШАНОВА Виктория Баторовна – научный сотрудник научно-исследовательского сектора этнографии Хабаровского краевого музея им. Н.И. Гродекова

НОВИЧКОВА Ирина Викторовна – старший научный сотрудник Всероссийского музейного объединения музыкальной культуры имени М.И. Глинки (Москва) ПОЗИНА Наталья Сергеевна – старший научный сотрудник сектора истории культуры и искусства Дальнего Востока Хабаровского краевого музея им. Н.И. Гродекова ПРИВАЛОВА Ольга Юрьевна – искусствовед, член Союза художников России, директор галереи современного искусства «Метаморфоза» (Комсомольск-на-Амуре)

САЛЕЕВА Лариса Владимировна – заведующая сектором научного использования документов Государственного архива Хабаровского края

ТАБУНОВ Александр Павлович – журналист, краевед (с. Ивановка, Амурская область)

ЧЕРКЕСОВ Валерий Николаевич – член Союза писателей России, автор 23 книг поэзии, прозы, публицистики, произведений для детей, изданных в Москве, Белгороде, Благовещенске, Воронеже, Хабаровске (Белгород)

ШЕВНИН Иван Леонидович – историк, краевед, действительный член Русского географического общества

ШИШКИНА Виктория Авенировна – доктор педагогических наук, профессор кафедры изобразительного искусства Тихоокеанского государственного университета, член Союза художников России, искусствовед

Петухов Иван Сергеевич. 1922–1993. Праздник оленеводов. Холст, масло. ДВХМ. Хабаровск

Тема следующего номера – ЗНАМЕНИТЫЕ ДАЛЬНЕВОСТОЧНИКИ

Владимир Овчинников. 1920–2000. На побывку едет молодой моряк. 1962. Холст, масло. 99,5 х 176. ДВХМ. Хабаровск

ПАВЛИШИН Геннадий Дмитриевич – народный художник РСФСР. Работает в области книжной графики, монументального и декоративно-прикладного искусства. С 1973 года – член Союза художников СССР. С 1993 года – почетный гражданин Хабаровска. Родился в 1938 году в Хабаровске. В 1964 году окончил Владивостокское художественное училище. Работая в лаборатории этнографии ДВО АН СССР, совершал поездки по Дальнему Востоку России, изучал этническую культуру коренных народов, фиксировал ее элементы в многочисленных эскизах и набросках. В дальнейшем этих полевые материалы становились основой художественных произведений. С 1965 года сотрудничал с Хабаровским книжным издательством, оформлял книги, которые издавались в США, Греции, Франции. Японии. В общей сложности Павлишин оформил более 100 различных изданий. Произведения книжной графики принесли художнику мировую известность. За иллюстрации к «Амурским сказкам»Дмитрия Нагишкина он был награжден призом «Золотое яблоко» в 1975 году в Братиславе на Международной биеннале иллюстрации, а в 1979 году Государственной премией РСФСР имени Н.К. Крупской. В числе других наград – золотая медаль Международной выставки книг в Лейпциге, серебряная медаль международной выставки в Японии за иллюстрации к книге Т. Кандзава «О, мой брат олень». Среди произведений Г.Д. Павлишина, выполненных в технике флорентийской живописной мозаики, наиболее известна большая мозаичная картина «Поэма о Приамурье» (12 кв. м), созданная в 1979 году и установленная в Доме приемов г. Хабаровска. В последние годы творчество Г.Д. Павлишина связано с церковным искусством: художник создает мозаичные иконы для православных храмов и часовен Хабаровского края.

Нанайская невеста. 1972 Бумага, акварель. 27 х 20,5

Соглядатай. 2008 Бумага, акварель. 36 х 59

Гонцы. 2006. Бумага, акварель. 30 х 60